В какой-то из книг была записана цена пары крохотных башмачков из мягкой кожи, башмачков для ребенка, делающего свои первые нетвердые шаги.

Все это едва не лишило Галерана тщательно созданной им видимости душевного равновесия; он усилием воли прогнал тоску и сосредоточился на практических вопросах — постройке нового хлева для скота, пополнении запаса стрел, прошлогоднем урожае зерна.

Вскоре после полудня, когда Галеран прогуливался под стенами замка, рассеянно глядя на луг, где паслись жеребые кобылы, его нашел Рауль. Он принес с собою хлеба, жареной курятины и вина.

— Твои домашние уже сели есть в зале, — заметил он.

— Я не голоден.

— Ешь! — И Рауль сунул ему куриную ножку. — Нечего изводить себя голодом!

Галеран без всякого аппетита оторвал зубами кусок мяса.

— Ты теперь моя личная кормилица? — съязвил он, хорошо, однако, понимая, как глуп его порыв скрыться от людей.

— Я всего-навсего твой друг.

Продолжая любоваться сильными, здоровыми лошадьми, Галеран облокотился на изгородь. Одна из лучших его кобыл была случена с отличным боевым жеребцом, последним приобретением лорда Вильяма, — так ему сказали. Результат мог оказаться восхитительным, но почему-то Галеран не испытывал особого восхищения.

— Если ты мой друг, скажи, как поступил бы ты на моем месте?

Рауль неловко ухмыльнулся.

— Ходил бы потише, на жену смотрел бы поменьше, еще лучше — вовсе не смотрел бы. Вокруг столько интересного — например, куры… Представь себе, они несут яйца.

К своему изумлению, Галеран расхохотался, а, вернувшись в замок вместе с Раулем, немедленно отправился осведомиться о положении дел на птичьем дворе.

К вечеру ему стало немного легче дышать. Боль, что раскаленным углем жгла в груди, не исчезла окончательно, но утихла, остыла, точно угли подернулись пеплом. Вероятно, сказывалась накопившаяся усталость.

Как и следовало ожидать, все хозяйственные дела в Хейвуде пребывали в полном порядке. Даже Лоуик потрудился на славу — видимо, полагал, будто распоряжается своею собственностью. Несмотря на это, его не особенно любили в замке, и возвращению Галерана радовались вроде бы искренно. Это помогало держаться.

Галеран ни разу никого не спросил о Джеанне, но во всех разговорах она, казалось, незримо присутствовала, и в словах людей нет-нет да и прорывалась тревога за нее. Из всего этого он мог заключить, что судьба его жены небезразлична обитателям Хейвуда, и порадовался: он хотел, чтобы ее любили и нежили, как всегда.

Хотел, чтобы было кому защитить Джеанну от него.

У него сложилось твердое убеждение, что последний год Джеанна не была счастлива. Это тоже порадовало его. Невыносимо, если бы она сияла от счастья рядом с Лоуиком.

Тем временем солнце уж начало клониться к закату, и Галеран решил, что может позволить себе немного отдохнуть. Он направился к башне, но посреди двора остановился как вкопанный при мысли, что, ежели он не хочет запачкать кровати, на которой собирается спать, надобно как следует помыться.

А эта мысль повлекла за собою вторую: мыла и брила его всегда Джеанна.

Даже не пытаясь понять, почему он так поступает, Галеран послал передать жене, что надо приготовить все необходимое для купания.

Затем он вдруг заметил, что до сих пор не снял кольчуги. Верно, он выглядел смехотворно, когда в полном боевом снаряжении вникал в хозяйственные дела, но в своем нынешнем положении, пожалуй, был смешон в любом виде. Пришлось идти в арсенал; там кузнец помог ему освободиться от неуклюжего одеяния из металла и сыромятной кожи.

Скинуть с плеч тяжесть доспехов оказалось невыразимо приятно.

Избавившись от кольчуги, Галеран остался только в грязной, полуистлевшей холщовой рубахе и шерстяных штанах. Впервые за последние дни он сладко потянулся всем телом.

— Похоже, отметины на коже останутся на всю жизнь.

— Кожа скоро станет как новая, господин, — отвечал кузнец, — а вот о кольчуге этого не скажешь. — И он с пренебрежительной гримасой смерил взглядом груду металла. — Пожалуй, теперь вам нужна будет другая.

— Пожалуй. Но эту сохрани: она была на мне в Иерусалиме.

Презрение на лице кузнеца сменилось благоговением, и он бережно дотронулся до помятых доспехов.

— О да, господин, я сохраню ее. — Он робко взглянул на Галерана. — А от него и в самом деле исходит сияние, господин? От Града господня?

Галеран вздохнул.

— Иерусалим — обычный город, дружище Кутберт, город с домами, постоялыми дворами, рынками, шлюхами. Он сотворен таким, дабы все мы помнили, что господь сошел к людям и жил среди них как обычный человек, такой же, как ты и я. Был я и в Вифлееме. Это даже не город, а деревня, не больше, чем наша Хей Хамлет.

Говоря, Галеран видел, что Кутберт не верит ему и, возможно, вообще сомневается, был ли его господин в краю Рождества Христова.

Людские верования случайны, и изменить их трудно.

Кто-то верит, что Джеанна убила своего ребенка…

Галеран глубоко вздохнул и пошел обратно в башню. У ступеней он увидел Рауля и по его виду сразу же понял, что его друг уже воспользовался баней.

— Ты, как я вижу, наконец-то снял доспехи, — заметил Рауль.

— Поверишь ли, нянюшка, я давно уж избавился бы от них, если б было кому напомнить мне, что я до сих пор в доспехах. Они стали моей второй кожей.

— А я-то думал, ты наложил на себя епитимью.

— За какие же грехи я должен истязать себя?

— Я не сказал, что должен. Слушай, твой родитель велел мне оставаться при тебе безотлучно, чтобы помешать убить жену. Он сам намерен вернуться в лагерь. Желает эту ночь провести в своем шатре. Хочешь, сыграем в шахматы?

— Нет. Я собираюсь вымыться.

Рауль насмешливо улыбнулся.

— Да, не помешало бы.

— И мыть меня будет моя жена.

— Ого!

Галеран грозно взглянул на друга, и тот немедленно принял невинный вид.

— В таком случае, можешь дать мне слово, что не утопишь ее?

— Даю. Иди, знакомься со здешними девушками. Уверен, хоть одна из них непременно придется тебе по вкусу. Только не трогай женщин Джеанны.

— Она бережет их честь? — И Рауль в комическом испуге закрылся ладонями. — Все, все, не убивай меня. Прошу прощения.

— Джеанна — моя жена, и будь любезен относиться к ней с уважением. Со всем должным уважением.

Рауль скорчил гримасу.

— Галеран, пусть моя жизнь в опасности, но я все-таки скажу. Ты не можешь просто закрыть глаза на то, что произошло. Даже те, кто восхищается Джеанной и превозносит ее, уверены, что она должна понести какое-то наказание.

— Да чего же они ждут, ради тернового венца господа нашего? Чтобы я привязал ее к столбу во дворе замка и отхлестал бичом?

— Хорошая порка многое прояснила бы, — пожал плечами Рауль. — Потом, если ты избавишься от выродка…

Галеран молча прошел мимо него и стал подниматься по лестнице в башню.

Одному господу известно, какая часть его души жаждала порки для Джеанны так же сильно, как жаждали стать ее свидетелями обитатели замка, его братья Уилл с Гилбертом. Похоже, по всей Нортумбрии с нетерпением прислушивались, когда же наконец из Хейвуда донесутся вопли Джеанны.

Но этого сделать он не мог.

Не мог — ни сейчас, ни после.

И, как бы этого ни хотелось всем остальным, он не мог даже представить, как будет вырывать из рук Джеанны ее дитя.

Дойдя до двери в зал, Галеран вдруг подумал, что до сих пор не знает, мальчик это или девочка.

Он вошел в зал, огляделся по сторонам; ничто не изменилось за прошедшие годы, наступал обычный вечер, каких в его жизни были сотни. Две служанки сидели под окном, пряли и оживленно сплетничали о чем-то. При появлении Галерана они стрельнули глазами в его сторону и заговорили тише. Слуги споро расставляли большие столы для вечерней трапезы; за один из столов сели два стражника и принялись играть в кости. Все, кто находился в зале, бросали на Галерана быстрые взгляды, чтобы затем с удвоенным усердием заняться своими делами.

И все ожидали от него жестокости.

Что ж, они будут разочарованы.

Он надеялся, что будут.

Повиновалась ли Джеанна его распоряжению, приготовилась ли купать его? Скорее всего да. В конце концов, это ее долг.

Галеран вспомнил, какие планы строил себе на вечер Рауль, и это натолкнуло его на иные помыслы. Овладеть Джеанной. Галеран попытался разобраться в своих мыслях, понять, действительно ли хочет этого.

Да, несмотря на смертельную усталость, он в самом деле думал о физической близости с женщиной — точнее, об этом думала его плоть. Вчера, подъезжая к Хейвуду, он чуть ослабил строгий запрет, под которым находилось желание, и теперь не мог повернуть вспять пробуждение плоти, как невозможно повернуть вспять потоки воды, бьющие через бреши в полуразрушенной плотине.

Теперь он ясно осознавал, что весь день его тело терзал огонь мучительного желания, и с каждым часом языки пламени поднимались все выше и жгли все сильнее. Бежавшая мимо сдобная, пухленькая служаночка лукаво взглянула на него и, увидев, что он обратил на нее внимание, призывно качнула бедрами и провела по сочным губам кончиком языка.

Конечно, Галеран уже не был связан никакими обетами. Если одна из сторон нарушила договор, договор теряет силу.

Но он не вожделел к любой женщине.

Он желал лишь Джеанну.

Равнодушно отвернувшись от девушки, он быстрым шагом пошел через зал к светлице. Джеанна как-никак жена ему, она все еще должна выполнять супружеские обязанности. А если совсем честно, он просто никогда прежде не желал других женщин, кроме Джеанны, — и не желал их теперь.

У дверей спальни переминалась с ноги на ногу стража. Галеран остановился, внутри у него все замерло. Совершенно ясно: Джеанна в спальне, а его приказ охранять ее был понят Мэтлоком буквально. Но не это тревожило Галерана.

Только сейчас он понял, что собирается предстать перед Джеанной, не скрывая своей необузданной похоти.