Чайник вскипел, и хозяйка заварила себе и гостье по чайному пакетику. Глядя на извлеченные из коробки изящные чашки с большими красными маками, она вздохнула:

– Леночка подарила. Несколько лет назад. На день рождения. Никогда не забывала. Такая милая девочка. Знаете, я ее в институт готовила. На моих глазах, можно сказать, они все выросли. У меня детей нет. Они мне всегда были как родные. Знала бы я… – Старуха тяжело вздохнула и скорбно поджала губы.

Чай остывал, исходя паром, и Катя нетерпеливо пододвинула к собеседнице поднос.

– Людмила Федоровна, поешьте…

Хозяйка взяла с тарелки булочку, поднесла ее ко рту и положила на место.

– Нет… не могу. – Старуха так категорически замотала головой, что Катя поняла – она действительно не может себя заставить.

– Ну, тогда хотя бы так. – Катя решительно зачерпнула меду из вазочки, сколько вместила ложка, и размешала в чашке хозяйки: – Выпейте!

«Хорошо бы сюда маму, – запоздало подумала она. – Не получается у меня. Мама бы нашла с ней общий язык».

– Любите сладкое? – спросила она, наблюдая, как отхлебывает чай с медом Людмила Федоровна.

– Что?

– Сладкое хорошо для сердца. И для мозга. Только не всем его можно. У Вани ведь диабет? Это же наследственное заболевание? Не знаете, как давно он колет инсулин?

Людмила Федоровна буквально уронила чашку, руки у нее дрожали, дрожали и губы. Она словно силилась что-то сказать, но только тяжело дышала. Кате даже показалось, что она снова близка к обмороку. Она вспомнила, что Людмила Федоровна потеряла сознание, когда зачитали завещание, и ей снова стало жаль старуху, которая сидит одна в своей комнате. У нее даже любимых собак отобрали. «Артистка», – вспомнила она ядовитые слова Оксаны, сказанные девушкой в адрес пожилой женщины. Однако Катя сомневалась, что Людмила Федоровна способна лицедействовать – старуха побледнела как полотно, и на притворство это мало походило.

– Людмила Федоровна, Людмила Федоровна! – позвала ее Катя. – Давайте я вам… капелек каких-нибудь? Может быть, врача?

– Не надо… ничего, – выдавила наконец из себя хозяйка. – Пожалуйста… уходите. Мне… действительно нехорошо… я хочу… побыть одна. Нет… пожалуйста, попросите их… Ваню… обязательно! Или нет, лучше сами. Вы ведь можете? – бессвязно лепетала она.

– Что, что вы хотите? Может быть, действительно лучше доктора?

– Нет… только нотариуса! Нотариуса! Вы ведь можете? Можете? Я вас очень прошу! Съездите за ним! Прямо сейчас! Прямо сейчас!

– Хорошо, хорошо, – поспешила успокоить ее Катя. – Я все поняла. Все, что хотите. Нотариуса так нотариуса. Но, – она посмотрела на громко тикающие на столе часы, – сейчас уже шесть вечера. Вряд ли он в такое время приедет. Давайте вызовем его на завтрашнее утро? Я действительно не могу сейчас за ним отправиться, – объяснила она старухе. – И не на чем, и не знаю куда… – Она по-детски развела руками. – А завтра – завтра я вам это твердо обещаю. И прямо с утра.

Старая женщина неожиданно успокоилась и даже порозовела. Наверное, чай с солидной порцией меда все же сделал свое дело. Катя, совсем было собравшаяся уходить, снова присела на краешек кресла.

– Красивый у вас здесь вид, Людмила Федоровна! Море как на ладони.

– Да. Я так люблю… море. Я смотрю на него каждый день. И не могу насмотреться. Буду смотреть… до самой смерти. Самое лучшее, что в моей жизни было, – это море. И Ариша… ей я обязана… я помню это… Я виновата… я одна! – неожиданно вскричала старуха.

«Бедная, бедная, – подумала Катя, глядя на то, как по морщинистым щекам Людмилы Федоровны вновь покатились слезы. – Сидит здесь одна, винит себя во всем – и в том, что подруга поплатилась жизнью за собственное упрямство, и, возможно, в том, что из-за этого наследства погибла ее дочь…» Чтобы как-то отвлечь Людмилу Федоровну от тягостных мыслей, Катя спросила:

– Это все ваши книги?

– Книги? Нет, что вы… у меня никогда не было столько книг. В этой комнате раньше был кабинет хозяина этого дома. Аристарха Сергеевича.

– Вы его знали?

– О да. Мы познакомились незадолго до его смерти. Это был незаурядный человек. Очень умный.

– Большая библиотека, – заметила Катя.

– Это далеко не все книжки. В доме есть настоящая библиотека. А это только небольшая часть… я также собрала немного. Я люблю читать… Книги и море. И собаки…

Катя увидела, что ее собеседница успокоилась, поэтому решила задать следующий вопрос:

– Людмила Федоровна, вы знали, что лежит в сейфе?

– Конечно.

Она сказала это просто и с таким достоинством, что Катя мгновенно прониклась уважением к этой величественно сидящей в кресле старухе. «Да, – подумала она, – Светлана Петровна была права: от подруги у Ариадны Казимировны секретов не было. Она доверяла своей единственной и верной Люсеньке гораздо больше, чем дочерям, а тем более внуку».

– И ключи все время находились у вас?

– Да, разумеется. Все время были здесь, в этой комнате.

– А Ариадна Казимировна не боялась ограбления? – поинтересовалась Катя.

– О сейфе никто не знал, только я и она. – Старуха пожала плечами. – Ну а ключи лежали у меня… на всякий случай. Вдруг все-таки…

– Вдруг все-таки ее придут грабить? – жестко спросила Катя. – А искать ключи у вас никому и в голову не придет? Конечно, кто же доверяет ключи от нескольких миллионов постороннему человеку – так? А она не подумала, ваша драгоценная подруга, что это – огромная ответственность? И огромный риск? Почему она не отправила все это в банк? В надежное место? Разве она не могла знать, что если бандиты явятся за ключами, то могут даже пытать? И не посмотрят ни на слабое сердце, ни на почтенные седины?

Наверное, в запале она наговорила лишнего, потому что старуха испуганно вскинула на нее глаза.

– Бог с вами, Катя, – пролепетала она. – Что же вы меня так пугаете! Ключи были у меня, потому что Арина не доверяла… Лере… которая все время спрашивала у нее… про деньги… ей все время не хватало. Ариша ей давала… иногда. Но немного. Лера быстро… все спускала… Такой характер, – извинительно добавила Людмила Федоровна. – Или Ваньке могло в голову прийти… Знаете, по молодости все делают глупости, – тихо сказала она. – Мы с ней иногда это обсуждали. Ваня – хороший мальчик, но молодой. Слишком молодой, чтобы распоряжаться большими деньгами. А у меня никто не стал бы… искать эти ключи… Даже Лера у меня ни разу ничего не спросила. Они думали, что я ничего не знаю. Но я бы молчала! Я бы и под пытками молчала! – пылко воскликнула старуха.

– Слава богу, что до этого не дошло, – серьезно произнесла Катя и погладила старую женщину по руке. – Но, голубушка, Людмила Федоровна, если никто ничего не знал и никто не проговорился, откуда все-таки просочилась информация о сейфе? Может быть, кто-то из вас просто случайно обмолвился? И если это не Ариадна Казимировна, то…

– Что вы! – Людмила Федоровна затрясла щеками. – Что вы! Я… никогда! Ни слова! Никому! И никто чужой не мог узнать… я уверена. И Арина… никогда никому ничего не говорила. Только нотариусу… может быть? Когда оформляла… это дикое завещание. Не знаю. Но я…

– Вы вчера вечером ничего не слышали? – Катя поспешила сменить тему, видя, что старая дама не на шутку разволновалась. Ну, может быть, ей и полезно немного встряхнуться, не зацикливаться на переживаниях, связанных со смертью подруги и ее дочери, но доводить Людмилу Федоровну до обморока Катя не собиралась.

– Нет… ничего. Точно ничего. Конечно, у меня не такой хороший слух, как раньше… и собачек моих здесь не было. Обычно они реагируют куда быстрее меня. У них просто отличный слух. А я ничего не слышала… к сожалению.

– Во сколько вы легли спать?

– Не помню.

– А Валерия Аристарховна когда заходила?

– Наверное, часов в шесть. Или в семь? Да… в семь.

– А после ее прихода много времени прошло? Ну, хотя бы примерно.

– Я точно не помню. Часа два, может быть, три. Я выпила снотворное, потому что все равно бы не уснула.

Черт, откуда в этом доме столько снотворного, что все его пьют горстями?!

– А какое у вас снотворное, Людмила Федоровна?

– Хорошее… Сонован. Его Арина сразу много брала – мы с ней иногда… страдали бессонницей. Но старались часто не употреблять… чтобы не привыкать. Но все равно пили иногда. Арина плохо спала, когда начинались зимние штормы. А когда она не спала, я это каким-то образом чувствовала. И тоже не спала. Мы были очень привязаны друг к другу…

– Простите, это снотворное… оно у вас хранится?

– Нет, у меня в комнате обычно только пара таблеток, на всякий случай. Мне много и не нужно, пью по четвертинке – и сразу засыпаю. А все остальное – в кухне, в ящике стола. Там стоит большая аптечка для всех: и бинты, и пластырь, и от расстройства желудка… Знаете, для приезжих может все понадобиться.

– А Елена и Валерия Аристарховна знали о снотворном?

– Леночка точно знала, она иногда страдала бессонницей. Особенно сразу после приезда. Наверное, акклиматизация сказывалась. А Лера всегда хорошо спала… никогда не просила.

– А Ваня?

– Зачем ему снотворное? Он же молодой. Он и так прекрасно спит.

– Он у вас никогда его не спрашивал? Может, для друзей?

– Нет, никогда, – категорически ответила старуха.

«Значит, Иван, скорее всего, не знал о существовании снотворного в общей аптечке, – подумала Катя. – А ведь снотворным куда проще отравить человека, чем инсулином. Во всяком случае, намного безопаснее. Добавить его в чашку с чаем, и не нужно делать инъекцию. А если даже снотворное и нашли бы в организме Ариадны Казимировны, то доказать, кто ей его дал, вряд ли представилось бы возможным. Скорее передозировку списали бы на старческую забывчивость. Впрочем, следов инсулина и вовсе не нашли».