– Платье с Лилькой покупали? – едва слышно прошептала Рая, пощупав Надю за рукав. – Ничего так… А сапожки – обалдеть!

– Отстань, Колесова! Лучше признайся, что тебе скучно, – пихнула ее в бок Надя.

– И не подумаю!

– И последний наш гость сегодня – замечательный композитор Леонтий Велехов, написавший музыку к этому фильму!

На миг Наде почудилось, будто сцена качнулась перед ее глазами. «Леон… Но откуда? Нет, я брежу…» В следующее мгновение на сцене появился Леон – весь в темном, с приглаженными золотыми волосами, в прозрачных, без оправы, почти незаметных очках.

– Сергей Ашотович, а теперь расскажите, как вам пришла в голову идея снять этот фильм? – обратился ведущий к режиссеру задушевным голосом.

– Однажды весной мне на стол лег сценарий некоего Михаила Перцова, вчерашнего выпускника сценарного факультета ВГИКа… – загудел режиссер – волосатый, бровастый, страшный, с огромными ручищами. – Честно говоря, я уже не надеялся найти что-то стоящее, поскольку перелопатил тонну графоманских писулек… – Он потряс в воздухе своими ручищами. – Но в работе Мишки было нечто. Да, именно так – нечто. И я тогда решил – отчего бы не попробовать встретиться с автором?

– Скажите, Миша, это ведь была ваша первая работа? – спросил ведущий.

– Ну, первой ее назвать трудно, – встряхнулся молоденький сценарист. – В годы моей учебы…

Словно во сне Надя слушала рассказ Перцова о годах его учебы во ВГИКе – слова проходили сквозь ее сознание, не задерживаясь. Она слушала и не слышала. Прямо напротив нее сидел Леон. Он был спокоен – лишь в первый момент, когда он заметил Надю, губы его едва шевельнулись. Можно было угадать, что он произнес ее имя – Надя…

«Леон… Нет, не может быть!»

То, что на этом вечере в Доме кино Надя увидела своего возлюбленного, показалось ей невозможным, невероятным чудом. Но не его ли она ждала?

– В роли Семена Коновалова я видел только Евгения Капелькина, и никого больше, – гудел тем временем режиссер. – А вот с Павлушкой пришлось помучиться. Павлушку у нас сыграл Дима Вострик – мальчик, которого после долгих и безуспешных поисков я нашел буквально на улице…

Веснушчатый и щербатый Дима радостно улыбнулся. Было ему лет девять от силы.

Леон смотрел на Надю – внимательно, завороженно, почти не моргая. Так смотрят на море. Или на костер. Прошло довольно много времени с последней их встречи – казалось бы, боль от разлуки должна была немного утихнуть, но нет, оказывается, ничего не изменилось. Надя ощутила внутри себя приступ острой, безудержной влюбленности, бесконечной нежности. Когда-то они с Леоном были так близко друг от друга… Если бы не тот звонок, растолкнувший их в разные стороны… Так виновата она перед Алькой или нет? Какой судья теперь рассудит их всех?

– Арина, а ты… Что ты нашла для себя нового, работая с Сергеем Ашотовичем?

– Ну, до того я никак не была связана с кино… – защебетала Арина, закутанная в балахон, с огромными серьгами, чем-то напоминающая Зину Трубецкую. – Но я подошла к этому делу с ответственностью. У меня была одна ткань – лен домашней выделки, и вот…

«Леон… Леон…» – стучало у Нади в голове. Нет, это кровь стучала в висках. Надя машинально взглянула на Раю. Та усмехалась едва заметно, уголками губ. Надю словно током пронзило. Ну конечно, без интриганки с малиновыми волосами тут не обошлось!

– Райка! – прикрывшись ладонью, едва слышно прошептала Надя. – Признавайся – ты это все специально придумала?

Рая молчала, ни в чем не признавалась. Старательно делала вид, что слушает выступающих.

– Райка, толстая корова! Ты нарочно меня сюда притащила? Ты знала, что здесь будет Леон?

Сзади кто-то шикнул.

Надя ущипнула Раю за пухлый бок. Та подпрыгнула, но ни звука не сорвалось с ее накрашенных губ. Гюнтер, сидевший с другой стороны Раи, наклонился вперед и удивленно посмотрел на подруг. Надя ему приветливо улыбнулась, махнула ладошкой – дескать, все в порядке… Но внутри ее все бушевало. Да, этот спектакль придумала Рая! Никакого чуда нет – все придумала Рая Колесова!

– Леонтий, расскажи, как ты сочинял музыку к «Последней молитве»? И в чем сложность создания электронной музыки – ведь именно ее используют сейчас во многих фильмах?..

– Сложности нет. Только желание и фантазия. Режиссер задал мне тему. Тему летнего дня, – медленно, спокойно произнес Леон, глядя в Надины глаза. – Определил, что над всем должен главенствовать некий шум – пролетающая мимо поля электричка, песнь жаворонка в небе, трепетание воздуха в полдень… Я работал на синтезаторе, а для основы взял перестук колес. Едет электричка, стучат на стыках колеса… С этим перестуком я и работал, меняя высоту, частоту, прибавляя разного рода задержки и эхо. А потом раздвинул этот звук, создал ощущение беспредельного пространства, неба – с элементами вкрапления песни жаворонка, стрекотания кузнечиков…

– Что ж, друзья, мы успели многое обсудить. Давайте же наконец посмотрим этот замечательный фильм!

Все ушли со сцены. Убрали стол и стулья.

Когда погас свет и на экране задрожало белое пятно, только тогда Рая прошептала на ухо Наде:

– Дурочка… Ты зря на меня злишься! Признайся себе – ты ведь так хотела увидеть его, своего Леона… Это был, между прочим, мой подарок тебе к Новому году!

– Интересно, а что ты подаришь Альке? – язвительно прошептала в ответ Надя, но сзади опять зашикали.

«Последняя молитва» – появилась надпись на экране. И вместе с ней тонкая, приглушенная мелодия. «Композитор – Леонтий Велехов» – далее, в череде титров.

Фильм был ни о чем.

Деревня. Пастух. Маленький мальчик. Коровы. Зеленое поле, вдали пролетают электрички. Жаркий июльский полдень. «Дядь Семен, ты мне скажи – есть он, смысл жизни? Или нет его?..» – «Должон быть, Павлушка, только не всем он открыт, смысл этот…» – «А у коров смысл есть?..» – «И у коров…»

Ребенок лежит на поле, заведя руки за голову, серьезно смотрит в небо. Пастух в стороне сидит на холме, крутит цигарку. Коровы жуют траву. Бесконечный, долгий, жаркий июльский день…

Гюнтер, сведя брови, внимательно следил за тем, что происходило на экране. Райка мирно и беззвучно дремала, привалившись к его плечу. Сзади, в темном зале, кто-то шуршал, ерзал и покашливал… Но Надя ничего этого не замечала. Она слушала музыку, которую сочинил Леонтий, и ей казалось, будто она снова говорит с ним…

Незаметно пролетели два часа.

На экране, под тающую, вибрирующую мелодию, на фоне зеленеющего луга, появилась надпись: «Конец». Все захлопали, зашуршали подошвами, Райка открыла глаза и сладко зевнула.

– Что, уже все? – невинно спросила она.

– Замечательн кино, мне очен понравиль, – заявил Гюнтер. – Надья, а вам?

– Да, – пробормотала Надя. Она огляделась – Леона нигде не было.

– Ну что, в буфет? – потягиваясь, сказала Рая. – Очень есть хочется… Ты знаешь, Шелестова, я давно за собой заметила – после посещения кино или музеев у меня очень аппетит разыгрывается. Это как-то можно объяснить с научной точки зрения, а?..

– Я не хочу. Я пойду домой. Где мой номерок? – отмахнулась Надя. Если сейчас придется говорить с Леоном – все, она погибла.

– Номерок… у меня… в сумочке, – строго, разделяя слова, произнесла Рая. – И никуда ты не пойдешь, сначала – в буфет…

Они спустились вниз. Почти все столики были заняты, но Леона, к счастью, не было и здесь.

– Чего бы мне вам приносиль? – Гюнтер был сама любезность.

– Ладно, мне кофе. Гюнтер, пожалуйста, кофе без сахара… – попросила Надя.

– И мне тоже кофе. И еще какой-нибудь десерт.

Рая с Надей остались за столиком одни.

– Колесова… – угрожающе произнесла Надя.

– Что, Надя? – спросила Рая. Глаза у нее в переливающемся свете новогодних гирлянд были совсем черные. Огромные, страшные, черные глаза. Вот она, готика в чистом виде… Наверное, именно на эти бездонные очи клюнул Гюнтер Клапке.

– Ты… этот твой поступок… словом, ты сделала мне очень больно. Мне ведь почти удалось забыть Леона!

– Ничего тебе не удалось, – торжественно произнесла Рая. – Ты его как любила, так и любишь. А Алька должна отступить.

– Ты с ума сошла…

– Это ты с ума сошла! Вы с Леоном созданы друг для друга. Как он на тебя глазел, как глазел… – Рая сжала руки у груди. – Я, говорит, создал ощущение беспредельного пространства…

– Это убьет Альку! Мы и так ее чуть не погубили.

– Не убьет, – хладнокровно произнесла Рая. – Кстати, вот и он…

– Кто? – Надя оглянулась и увидела Леона. Он шел прямо к ним.

– Добрый вечер, Рая… Надя, можно тебя на минутку?

Он повел ее к угловому столику. Пока шли, он успел несколько раз с кем-то поздороваться, кто-то долго тряс ему руку…

– Леон, это недоразумение, – сказала Надя, когда они оказались за столиком, друг напротив друга. – Ты понимаешь, Рая Колесова хитростью заманила меня сюда, а я вовсе не знала, что тут будет этот фильм, эта музыка, ты…

– Надя, ну что ты такое говоришь! – внезапно перебил ее Леон. – Огромное спасибо Рае Колесовой, которая хитростью заманила тебя сюда. Я так рад, что вижу тебя!

– Правда? О, Леон, а как я… – Она прикоснулась к нему, но тут же отдернула свои руки.

– И ты? – Он, усмехнувшись, схватил ее руки и поцеловал.

– Господи, Леон, увидят же! – перепугалась Надя. – Тут полно твоих знакомых! А ну как они Альке доложат…

– Ты не о том беспокоишься, – сказал Леон. – Алька уехала.

– Куда?

– Да что ты все пугаешься! – укоризненно произнес Леон. Он не выглядел смущенным, он ничего не боялся. Он был абсолютно спокоен и смотрел на Надю – как на огонь, как на море. Почти не моргая… – К матери она своей уехала. Вернется только завтра вечером. Ты же знаешь, у нее мать и тетка в Тверской области живут.

Надя вспомнила – уже несколько лет мать Альбины живет в какой-то глухомани со своей старшей сестрой. В той глухомани – воздух и покой, чего в Москве нет и в помине.