— Лиза, пожалуйста, попытайся проявить хоть какое-то сострадание. Муж ушел от нее...

— Я не говорю, что мне ее не жаль, — закричала она. — Я ей сочувствую. Но скажи, она беспокоится о ком-нибудь, кроме себя? Она понимает, что у тебя медовый месяц? Она задумалась, что может испортить тебе отдых? Ни на секунду. Более того, она наверняка надеется, что испортила. А как иначе? Упаси Бог, чтобы ты хорошо проводил время с кем-то, кроме нее или ее матери, и особенно со мной, твоей молодой женой, с которой ты расписался девять дней назад и из которой она заочно решила сделать свой личный bête noire [30].

Лизе показалось, что Дэвид собирается ответить, но, видимо, он решил промолчать. Неотрывно глядя на дорогу, он продолжал ехать вперед.

— Что с тобой такое? — внезапно вспыхнула Лиза.

Он нахмурился.

— Ты о чем?

— Почему ты допускаешь, чтобы это происходило, почему не возражаешь? Всю неделю ты только и делал, что на мне срывался и заводился по пустякам, а теперь из тебя слова не вытянешь. Так что с тобой такое?

— Со мной все нормально, — ровным тоном проговорил Дэвид.

Подавив острое желание закричать, Лиза отвернулась и стала смотреть в окно, твердо решив хранить молчание всю оставшуюся дорогу, если только Дэвид не заговорит первым. Она продержалась до тех пор, пока они не начали на полной скорости приближаться к своему повороту.

— Куда ты несешься? — крикнула она. — Начинай сигналить, что будешь съезжать, иначе пропустим свой поворот.

Как будто придя в чувство, Дэвид быстро включил сигнал и проскочил через правый ряд на съезд с магистрали.

— Хорошо, что сзади никого не было, — сказал он, стыдливо поглядывая в зеркало заднего вида.

— Это точно, — проворчала Лиза, все еще держась за край сиденья.

Дэвид посмотрел на нее, и, встретив его взгляд, она почувствовала, что начинает отходить. В самом деле, зачем она давит на него, если совершенно ясно, что ему и без того тяжело?

— Прости, — сказала Лиза, беря его за руку. — Что-то я совсем раскапризничалась. Зачем было поднимать столько шуму, если отдых все равно не складывался? Тебе станет лучше, если я скажу, что буду рада вернуться домой?

— А ты не обидишься, если я скажу, что тоже рад? — с улыбкой отозвался Дэвид. — Жаль только, что мне придется сразу же ехать дальше.

Лизу так и подмывало напомнить, что Розалинд еще не знает об их возвращении, а потому он мог бы заглянуть домой хотя бы выпить чашку чая, но она понимала, что этим только усугубит его душевные метания, но переубедить все равно не сумеет, поэтому решила даже не начинать.

— Честно говоря, — сказала она Эми, когда наконец добралась до дома и осталась одна, — меня начинает мучить вопрос, на ком, по его мнению, он женат: на мне или на ней? И если когда-нибудь дойдет до выбора между нами, я почти уверена, что она победит... О чем я говорю? Это только что произошло, и она выиграла. У него был выбор: остаться в Озерном краю со мной или вернуться домой, к ней, — и смотрите, где мы теперь.

— По крайней мере, он не бросил тебя там, — сухо прокомментировала Эми.

Будучи не в настроении смеяться, Лиза сказала:

— Я всерьез подумываю вызвать такси и приехать к тебе ночевать. Пусть на своей шкуре почувствует, каково это, когда тебя бросают в твой медовый месяц.

— Ты знаешь, что мы всегда тебе рады, но я не думаю, что это хорошая идея.

Вздохнув, Лиза сказала:

— Да, пожалуй, ты права. Но тогда бы он получил по заслугам. Интересно, в котором часу он вернется?

— Никогда не думала, что буду защищать Розалинд, — сказала Эми, — но вспомни, каково тебе было каждый раз, когда казалось, что Тони тебя бросил. Ты была раздавлена, а потом, когда вы в самом деле расстались... Думаю, не надо напоминать, как трудно тебе было это пережить. Сейчас через такое проходит Розалинд.

— Ладно, не надо вгонять меня в еще большую тоску. Ей тяжело, я понимаю, ужасно, такого врагу не пожелаешь. Просто мне не нравится, что Дэвид такой... Не знаю, как объяснить... Нет, знаю. Он слаб и нерешителен в отношениях с дочерью, и я сомневаюсь, что мне когда-нибудь будет легко с этим смириться.

— Большинство отцов позволяют дочерям вить из себя веревки. Ты об этом знаешь, а я вижу каждый день. Так что, боюсь, тебе придется так или иначе свыкнуться с этим, потому что Дэвид не Тони, который никогда ничем не связан и ни за что не отвечает, а потому мог сделать тебя центром своего мира...

— Давай не будем о Тони, — пробормотала с досадой Лиза, — потому что сейчас он начинает казаться лучшим вариантом. По крайней мере, он никогда не пугал меня фокусами в стиле Джекилла и Хайда[31], а Дэвид всю последнюю неделю только этим и занимался. Скажи, у него случались резкие перепады настроения до свадьбы, а я была слишком занята и не замечала, или обручальное кольцо на пальце делает с мужчиной что-то такое, о чем я не знала?

Вздохнув, Эми сказала:

— Дэвид по-прежнему тот замечательный мужчина, за которого ты выходила замуж. Но теперь, когда вся суета и шумиха улеглась, реальность вступает в свои права и приходится лицом к лицу столкнуться с тем фактом, что у него есть другие близкие люди. Так что пусть разбирается с Розалинд, а ты поддерживай его, как только можешь, потому что иначе он будет бояться сводить вас вместе, а сделать это необходимо. Как только она тебя узнает, она будет без ума от тебя, прямо как я.

— Но буду ли я без ума от нее, кто-нибудь об этом подумал? Нет, конечно же нет, потому что весь мир вращается только вокруг нее. Так вот, черта с два я допущу, чтобы моя жизнь вращалась вокруг кого-то, настолько испорченного и слишком уютно устроившегося в роли папиной дочки.

— Лиза...

— Нет, я не шучу. Она приложила все силы, чтобы расстроить мою свадьбу, ей удалось поставить крест на моем медовом месяце, и теперь мне уже страшно думать, каких выходок ждать от нее дальше.



Розалинд смеялась, вытирая слезы и удобнее устраиваясь на папином плече. Они уже больше часа сидели на диване и разговаривали о Джерри и о том, что произошло, но по большей части делились воспоминаниями о Катрине, чего ей уже давно и отчаянно хотелось. И кто может быть лучшим собеседником в таком разговоре, если не отец? На следующей неделе исполнится год с тех пор, как ее матери не стало, но она все никак не решалась спросить отца, отметит ли он годовщину вместе с ней. Она заведет об этом речь, когда почувствует в себе силы услышать отказ, который казался ей неминуемым.

Она продолжала улыбаться, слушая, как Дэвид пересказывает историю про сережку в зоопарке, явно одну из своих любимых. У отца она звучала так, будто он только сегодня вспомнил о ней и теперь заново удивлялся, посмеивался и изображал ужас, вспоминая время, когда он рассказывал ей детские сказки.

Едва он заканчивал, у Розалинд уже была готова следующая история. Таким нехитрым способом она не только удерживала отца рядом с собой, но и рассматривала Джерри на картинках из их прошлого.

— Помнишь, как я привела его знакомиться с вами? — проговорила она, и сквозь ее боль прорвался робкий смешок. — Вы с мамой ездили на ланч и вернулись мертвецки пьяными, а тут мы. Вы про нас совсем забыли! Что вы были за родители? Потом ты начал громко икать, а мама умирала от хохота... Я так смущалась и злилась, а потом поняла, что Джерри тоже смеется... — Она закрыла глаза и поежилась. — Бог ты мой, я заставила его надеть новую форму, чтобы произвести на вас впечатление, — простонала она. — Он так нелепо выглядел, сидя в гостиной с фуражкой на голове. Я не разрешала снимать ее, думая, что она придает ему важный и неотразимый вид.

— Так и было, — заверил ее отец, — хотя нужно сказать, что картина и впрямь получилась нелепой. Отчасти поэтому твоя мать, которую к тому же беззастенчиво споили, не могла сдержать смеха.

— Бедняга Джерри, — задумчиво протянула Розалинд. — Удивительно, что он после такого вернулся. Я была такой зажатой и взвинченной, а на вас двоих просто управы не было.

— Ты попыталась отправить нас в постель, но этим только еще больше рассмешила. А что до Джерри, по-моему, он после этого так и не уходил, потому что, кроме тех часов, которые проводил в воздухе, он все время был с нами.

Она судорожно вздохнула.

— Да, он практически переехал к нам в дом, правда? — сказала она. — Мы тогда с ума сходили друг от друга, а вы были замечательными родителями, так тепло приняли его и даже разрешили нам спать в одной комнате.

Розалинд ждала от отца напоминания, что это мать так решила, а ему лично никогда не нравилась идея, что его маленькая девочка будет делить постель с «большим волосатым детиной, хотя тебе к тому времени уже было девятнадцать». Но Дэвид ничего не сказал, и, когда весь ужас того, где они с Джерри оказались теперь, спустился на нее лавиной, она снова почувствовала себя раздавленной.

— Что мне делать, папа? — прошептала она. — Я не хочу его терять, но он сказал, что уже слишком поздно.

Прижав ее к себе, отец сказал:

— Хочешь, я поговорю с ним? Уверен, мы сможем это как-нибудь решить.

— Нет, то есть да, я хочу, но у тебя не получится, потому что он всегда повторяет, что я и так слишком сильно от тебя завишу. Но я должна попытаться вернуть его домой, чтобы мы могли поговорить лицом к лицу. Уверена, это многое изменит, если только он не вернулся к ней... — Ее снова захлестнуло волной страдания. — Он не может к ней вернуться, папа, — всхлипнула она. — Просто не может...

— Ш-ш-ш, — принялся утешать он, целуя Розалинд в макушку. — Хочешь, я поговорю с ним? Уверен, мы...

— Нет, я же только что сказала, он считает, что я и без того слишком зависима от тебя. Я должна попытаться решить это сама, но что мне делать, если он в самом деле вернулся к ней? Я не вынесу этого. Я знаю, что не вынесу.