— Пожалуйста, только не говори, что мне нужно сходить на консультацию к психологу, — гневно перебила она, — потому что мне не нужны консультации. Мне нужна уверенность, что ты не встречаешься с ней, когда летаешь в ЮАР, что ты не думаешь о ней каждый раз, когда смотришь на меня, не жалеешь, что я не она, и что ты не спрашиваешь себя из раза в раз, не наступил ли тот день, когда тебе лучше уйти.

Джерри захлестнуло бездонное отчаяние.

— Зачем ты мучаешь себя? — сердито закричал он. — Я здесь, не так ли? Я остался, потому что так хотел, потому что люблю тебя и хочу вернуть то, что когда-то между нами было. Но что бы я ни говорил, что бы я ни делал, до тебя не достучаться.

Розалинд обхватила голову руками. Она силилась принять его слова, позволить им быть правдой, но ей было так тяжело.

— Поклянись, что больше не видишься с ней, — в отчаянии выдохнула она.

— Клянусь, — сказал Джерри, и в его голосе зазвенела искренность.

— Жизнью Лоуренса?

При этих словах Джерри как будто опешил, но потом по-прежнему искренним тоном проговорил:

— Ладно. Клянусь жизнью Лоуренса, что я больше не встречаюсь с ней.

Розалинд смотрела в глаза мужу, пытаясь поймать ощущение правды, проникающей внутрь, будто лекарство, которое изгоняет болезнь. Но когда она в конце концов отвернулась, боль так сильно сдавила ей грудь, что было почти невозможно дышать. Значила ли для Джерри клятва жизнью Лоуренса столько, сколько она бы значила для нее? Слова ничего не изменят, не причинят ребенку никакого вреда, так почему бы не произнести их? При одной мысли, что Джерри может быть настолько все равно, Розалинд чуть не умерла от горя. С другой стороны, Джерри, которого она знала, не мог быть таким безответственным и бессердечным, но, опять же, не мог он быть и тем мужчиной, который целых три года поддерживал отношения с другой женщиной, пока она не нашла в кармане его формы заколку, чужую заколку... Розалинд уже давно мучилась вопросом, не подложила ли та женщина, Оливия, ее нарочно, чтобы вызвать кризис. Оливия хотела, чтобы Джерри остался с ней, и таким образом, возможно, пыталась подтолкнуть его к этому. Катрина в том не сомневалась, и Розалинд тогда целиком поддерживала ее, но теперь это не имело значения, потому что, даже если Оливия вырыла эту яму, она сама же в нее угодила. Когда Джерри пришлось выбирать, оказалось, что они с Лоуренсом значат для него больше, если только он не остался с ними из чувства вины или жалости.

Гнетущее молчание повисло в кухне, когда Розалинд налила себе чаю, а Джерри сделал вид, что вернулся к газете. Теперь это стало для них в порядке вещей: разговор доходил до определенной черты, а потом, боясь продвигаться дальше, они замолкали, как будто их внезапно выключали из сети. Между ними было так много лишней энергии, эмоций, потребностей и горьких разочарований, что провода не выдерживали перегрузок. Поэтому они давали друг другу какое-то время, чтобы отойти, остыть немного, прежде чем снова попробовать соединиться.

Первым заговорил Джерри. К удивлению Розалинд, он повел их по маршруту, который вероятнее всего должен был закончиться взрывом.

— Вы с отцом говорили о свадьбе? — спросил он, пытаясь снизить напряжение тем, что якобы отвлекался на газету.

— Нет, — поджав губы, ответила Розалинд.

Джерри перевернул страницу и сказал:

— Ты по-прежнему отказываешься идти? Не передумала?

— Нет, не передумала.

Когда он наконец поднял голову, на его лице было написано такое уныние, что Розалинд тут же начала закипать.

— Я не единственная, кто думает, что Дэвид прячется от собственного горя, — сказала она в свою защиту. — Майлз и Ди, между прочим, со мной согласны. Более того, о ней начинают всплывать кое-какие сведения, из-за которых Майлз все больше беспокоится.

На лице Джерри отразилось изумление, потом цинизм.

— И какого черта это означает? — мрачно спросил он.

У Розалинд сделалось кислое выражение лица.

— Майлз пока не может раскрыть подробности, но, по всей видимости, обеспокоен не только он. Есть...

— Постой, постой, — сказал Джерри, поднимая руку, чтобы Розалинд замолчала. — Хочешь сказать, что Майлз копает на Лизу компромат?

— Я хочу сказать, что у папы есть политические враги, которые пойдут на все, лишь бы дискредитировать его. И, если бы у него не поехала крыша из-за маминой смерти и от бредовой навязчивой идеи, будто он любит женщину, с которой едва знаком, он сам навел бы о ней справки, прежде чем ввязываться в отношения, которые, насколько нам известно, вполне могут поставить крест на его карьере и на всем остальном.

Джерри ошарашенно смотрел на нее.

— Твой отец не дурак, — сердито заявил он. — Насколько я вижу, он прекрасно знает, что делает...

— Разумеется, ты видишь это именно так, ведь мы все знаем, что, умри я завтра, ты бы поступил точно так же, как он, вызвал бы сюда свою любовницу, пока постель не успела остыть.

Слова вырвались у нее прежде, чем она успела сдержаться, и теперь она могла лишь со стыдом и страхом смотреть, как Джерри вскакивает на ноги.

— Не знаю, зачем я трачу время на попытки поговорить с тобой, — прорычал он. — Ты настолько одержима прошлым, что в сегодняшнем дне тебя, похоже, ничего не интересует. Мне жаль, что твоя мать умерла, Розалинд, искренне жаль, потому что я тоже любил ее, и в этом все дело. Нет, не делай вид, что это не так, и не вешай всех собак на отца. Это ты не можешь без посторонней помощи справиться со своим горем, ты, а не он, и это нормально. Катрина была замечательной женщиной, нам всем ее недостает, очень недостает, но жизнь должна идти своим чередом. И вместо того, чтобы пытаться разрушить его отношения с Лизой, почему бы тебе не порадоваться за него... Нет, не отворачивайся, — закричал он, хватая Розалинд за плечи.

— Я никогда не порадуюсь за отца, если он будет с ней, — процедила она сквозь зубы.

— Ради бога, послушай, что ты говоришь...

— Нет, это ты послушай. Я сердцем знаю, что моей матери не будет покоя на том свете, пока я не уберу от него эту женщину. Это мой долг перед ней и перед отцом, и я сделаю все возможное, чтобы помешать свадьбе. И если бы я и мои чувства для тебя хоть что-то значили, ты тоже отказался бы идти.

— Мое решение пойти на свадьбу никак не связано с тем, как я к тебе отношусь, — прокричал Джерри, — потому что, веришь или нет, не все в этом мире крутится вокруг тебя. На этот раз дело в Лоуренсе и в том, что он будет шафером твоего отца. Так объясни, какого черта тебе взбрело в голову отказываться?

— Папа попросил Лоуренса быть его шафером, чтобы заманить на свадьбу меня. Это уловка, трюк.

— Ты слышала, о чем я только что говорил? — гневно перебил Джерри. — Дело не в тебе. Дело в особых отношениях, которые возникли между нашим сыном и твоим отцом, так почему бы нам не благодарить судьбу, что Лоуренс завязал их с кем-то, ведь мы с тобой тут явно сели в лужу. Твой отец делает для него нечто крайне важное, заставляет его почувствовать себя нужным, заслуживающим доверия и ответственным. По-моему, это прекрасный жест, а ловушки и трюки, которые тебе мерещатся, тут совершенно ни при чем.

— Говори себе что хочешь, а мне известно, как устроен мой отец, и поэтому я знаю правду. А теперь, если не возражаешь, мне нужно сделать кое-какие звонки, — сказала Розалинд, и, забрав с собой чай, двинулась к выходу из кухни.

— Я пойду на свадьбу, — сказал Джерри, прежде чем она успела скрыться. — Я буду там ради нашего сына и ради твоего отца, пусть даже без тебя.

Розалинд внутренне сжалась, но не повернулась к мужу. Она просто продолжала идти, пока не очутилась у себя в кабинете и не повернула ключ в замке, чтобы Джерри не вошел следом за ней. Ей больше не хотелось спорить; голова пульсировала от боли, а каждое слово, которое она произносила, либо звучало как-то не так, либо не доходило до сознания Джерри. Почему он не понимает, как ей трудно и больно и как отчаянно она старается поступать правильно? Она всем сердцем любила отца и меньше всего хотела причинять ему боль. Но когда человека нужно спасать от себя самого, бывает, что другого выхода нет.



Дэвид стоял у окна своего офиса, небрежно сунув руки в карманы и разглядывая беспорядочную и разношерстную группу протестующих, собравшихся внизу, на Парламентской площади. Потная, орущая человеческая масса, размахивающая гневными плакатами и флагами. Стальные баррикады зажимали ее на центральном пятачке, а вокруг, точно шарики, непрерывно вылетающие из пинбольного автомата, который заело, сновали машины. Каждая неделя приносила новые демонстрации: растущая безработица, гонения на мусульман, политика на Ближнем Востоке, матери против пьяных водителей, опекунские права отцов, окружающая среда, цены на бензин — список проблем, которые могли выгнать людей на площадь, был бесконечным, и ни для одной из них не было простых решений.

Было время, когда Дэвиду казалось, что он может помочь, что он способен что-то изменить. В те дни его больше волновало, хорошо или плохо он справляется с работой и с семьей, особенно с Розалинд. Казалось, совсем недавно он мог одним поцелуем сделать ее счастливой и прогнать всех демонов; теперь же было такое ощущение, что он сам демон, и при мысли, что Розалинд невыносимо страдает от чего-то, что делает он, его сердце разрывалось на части.

Тихо вздохнув про себя, Дэвид стал наблюдать, как группа его коллег в серых костюмах и броских галстуках переходит дорогу, направляясь к Уайтхоллу. Несколько минут назад он вернулся из Палаты, где провел утро на заседании специального комитета, посвященного... Вообще-то, сейчас он не мог вспомнить, о чем там шла речь. Он просто знал, что с радостью вернулся к себе в офис, где можно было закрыть дверь, показывая, что его не надо беспокоить. Скоро он сядет на поезд до Бристоля, где сегодня вечером должен быть на шоу «Время вопросов». Он надеялся, что Лиза составит ему компанию, но на это утро у нее уже был назначен пробный сеанс у парикмахера, поэтому он поедет один. Розалинд и Ди тоже не будет — шоу начинается слишком поздно для Лоуренса, поэтому они посмотрят его по телевизору.