— А правда ли, — поинтересовался дядюшка Тоби, — что сэр Джон Ковентри спросил у короля, не испытывает ли тот большей склонности к мужчинам, чем к женщинам?

— Этот дурак так и спросил, — ответил Карлтон, — и впервые Его Величеству не понравилась шутка. Впрочем, и другим тоже, поэтому Ковентри был выставлен на Суффолк-стрит, а в память о его глупости у него осталась отметина в виде отрезанного носа.

— Мне кажется, что это слишком жестокое наказание за реплику, которая могла быть недалека от истины, — вставила я.

— Поосторожней, дорогая кузина! — весело сказал Карлтон. — Если с вашим очаровательным носиком произведут ту же самую операцию, это будет настоящей трагедией.

Я инстинктивно прикрыла нос рукой, и Карлтон тут же утешил меня:

— Не бойтесь! Я никогда не позволю этого сделать. Однако следует помнить, что самый добродушный король может время от времени дать резкий ответ.

— Надеюсь, театры вскоре снова откроются, — сказал дядя Тоби.

— Вы можете быть убеждены в том, что Киллигрю и Довенант радостно потирают руки, ожидая блестящих перспектив, — сказал Карлтон. — Когда мы будем абсолютно уверены в безопасности, вы должны еще раз посетить театр, кузина. Любопытно, будет ли там играть прекрасная Харриет Мэйн? Несомненно, дядя Тоби, она вас заинтересует.

— Я всегда любил смотреть на прекрасных дам, мой мальчик.

— Посмотрите, дядюшка, посмотрите.

Наступил февраль, и король вместе с герцогом Йорком вернулся в Уайтхолл, а суд вновь разместился в Вестминстере. Карлтон отправился в Лондон и отсутствовал несколько недель. Именно в это время в Эверсли явилась Тэмси Тайлер.

Я знала Тэмси, поскольку Барбари, приезжая в Эверсли, брала с собой эту девушку в качестве камеристки. Тэмси была большой специалисткой по прическам, умела правильно подрумянить щеки и в точности знала, на какое место нужно приклеить мушку, чтобы выгодно подчеркнуть те или иные черты лица. Она была пухленьким и довольно приятным созданием, и я не сомневалась, что она, как и ее хозяйка, испытывает сильное влечение к лицам противоположного пола.

Теперь Тэмси стала совсем иной, и приехала она одна.

Она показалась в воротах, изможденная, худая, со стертыми ногами. В это время я была в саду и не сразу узнала ее.

Я решила, что это какая-то нищенка, и пошла к ней с некоторым беспокойством — уж очень жалко она выглядела. Когда я приблизилась, Тэмси воскликнула:

— Госпожа Арабелла… ох… госпожа Арабелла… помогите мне!

Чуть не потеряв сознание, она села на землю. Я не могла поверить в то, что передо мной кокетливая Тэмси, и только знакомый тембр ее высокого резковатого голоса позволил мне убедиться в этом.

— Тэмси! — воскликнула я. — Что случилось? Бедняжка! Поднимайся, пройдем в дом. Где твоя хозяйка?

Она едва передвигала ноги. Я сказала:

— Сейчас я позову Эллен.

Взяв ее за руку, я поразилась, какой тонкой была эта рука.

— Я думала, что не доберусь сюда, — пробормотала Тэмси.

Появилась Карлотта.

— В чем дело, Арабелла? — спросила она.

— Это Тэмси, — сказала я.

— И Барбари с ней? Тэмси покачала головой.

— Госпожа… — Она переводила взгляд то на меня, то на Карлотту. — Госпожа Барбари умерла. Это было несколько месяцев назад. Где-то уже ближе к концу мора. Я все время ухаживала за ней и заразилась сама.

— Тэмси! — в ужасе воскликнула я, немедленно подумав об Эдвине.

— Со мной все в порядке, госпожа. Я одна из немногих, кто выжил. Говорят, если однажды переболеешь, то больше никогда не заразишься. Я здорова уже месяца два или больше. Я бы не пришла сюда, если бы не была уверена.

— Нужно проводить ее на кухню, — сказала Карлотта. — А вот и Эллен. Эллен, посмотри, кто пришел. Ей плохо. За ней нужен уход.

— Тэмси! — воскликнула Эллен. — А где же госпожа Барбари?

— Она умерла, — сказала Карлотта. — Умерла от чумы.

* * *

Благодаря Эллен Тэмси быстро поправлялась. Уже через день она меньше напоминала скелет и могла говорить, не разражаясь истерическими рыданиями. Она вместе с хозяйкой жила в Солсбери, пока там находился двор, а когда двор выехал, они направились в Бейзингсток, так как джентльмен, с которым водила дружбу госпожа Барбари, должен был встретить ее там. Она не знала, что он приехал туда из Лондона. В течение трех дней они развлекались, а потом он заболел. Вскоре стало ясно, что у него за хворь.

Барбари была в отчаянии, ведь она лежала в одной постели с чумой.

— Мы не успели собраться, как джентльмен умер, и мы остались вдвоем в его доме, покинутом всеми слугами. Потом моя хозяйка заболела, ухаживать за ней было некому, кроме меня, и я ухаживала, а она лежала в кровати, дрожа, страдая от дурноты и не совсем соображая, что с ней происходит. Она все время звала Карлтона. Было страшно смотреть на нее. Она кричала про то, что нужно все начать снова и она готова на все ради этого. Как она встретится с ним… как будет выполнять все его желания, какой хорошей женой она ему будет и как противно ей было иметь всех этих любовников… чтобы рассчитаться с ним за то, что он сделал с ней. Вы уж простите, что я это говорю, госпожа, но это ее слова на смертном одре.

— Ты поступила очень великодушно, оставшись с ней, Тэмси, — сказала я.

— О, я решила, что мне тоже не избежать болезни. Видите ли, там был мой приятель-слуга, так он тоже заболел.

Бедная Тэмси! Бедная Барбари! Джаспер сказал бы, что это Господне наказание за их грехи.

— О, это было ужасно, ужасно! — воскликнула Тэмси. — Видеть ее ужас, ее страх, когда начали появляться эти чудовищные язвы! Она взывала к Богу, умоляя убрать язвы, обещая, что она сделает все, лишь бы избавиться от них… а они все появлялись… К ним было жутко прикоснуться, они все раздувались, но никак не вскрывались… огромные язвы, знаете, как карбункулы. Если они прорываются, тогда есть возможность выжить, если же не прорываются… А потом вдруг появилась язва на груди… Она тоже ее увидела… ее называют меткой. Говорят, когда язва появляется на груди, — это уже конец. Госпожа увидела метку и возблагодарила Бога, потому что к тому времени она молилась только о смерти. Так все и вышло… госпожа умерла через час. И осталась я одна… одна в доме с ней. Приехала телега, которая собирала мертвых, и забрала ее. Ночью я выходила и нарисовала на двери красный крест смерти. Я завернула госпожу в простыню, дождалась телеги и выбросила ее через окно. А потом осталась одна в доме, помеченном красным крестом смерти.

— Бедная, бедная Тэмси! — воскликнула я. — Ты храбрая женщина!

— Храбрая? А что мне еще оставалось? У меня кружилась голова, меня тошнило, и я была одна в доме. Не знаю, может, как раз потому, что я была одна… Я должна была позаботиться о себе и поэтому в шутку сказала: «А если я умру, как же узнают в Эверсли? Господин Карлтон так и не узнает о том, что он вдовец. Поэтому мне нельзя умереть!» Может быть, немного несерьезно, что человек хочет остаться в живых по такой причине, но у меня в голове помутилось от лихорадки, и я просто чувствовала, что обязана выжить. Я видела, как по всему моему телу идут жуткие язвы, но знала, что знак на груди не появится. Потом язвы начали открываться, и чума стала выходить из меня. Тогда я поняла, что буду жить. Постепенно язвы исчезали, тошнота и лихорадка тоже отступили. Я осталась живой в зачумленном доме… Я села у окна и, когда подъехала чумная телега, стала кричать: «Я здесь! У меня была чума, но я выздоровела». Они не приближались ко мне два дня, а потом прокричали, чтобы я сожгла все, что есть в доме. Я разожгла несколько костров, сожгла одежду и постельное белье. Вначале мне передали еду, а потом кое-какую одежду, и я вышла из дома. Люди приходили посмотреть на меня. Немного было таких, кто пережил чуму. А потом я отправилась в Эверсли-корт, потому что обязана была сделать это. Я должна была явиться сюда и рассказать господину Эверсли о том, что он теперь вдовец.

ОБОЛЬЩЕНИЕ

Джоффри настаивал на том, чтобы я исполняла свое обещание, и в течение года мы несколько раз встречались. Он находил всевозможные предлоги для визитов, так что складывалось впечатление, будто у него здесь какие-то важные дела Эдвин и Ли с нетерпением ждали его приезда и наперегонки бросались к нему, желая покататься у него на плечах. Он возил их на себе по всему дому и позволял рисовать мелом на потолочных балках кресты — на счастье.

Карлтон воспринял весть о смерти жены без особых эмоций. Думаю, с его стороны было бы фальшью изображать горе, принимая во внимание характер их супружеских отношений. Он лишь пожал плечами, сказав:

— Бедняжка Барбари! У нее всегда был особый талант попадать в опасные ситуации. — Он вопросительно посмотрел на меня и продолжал:

— Вы, конечно, считаете, что наиболее неудачным ее поступком был брак со мной. И вы не ошибаетесь Он уехал в Лондон, но вскоре вернулся, взяв за обыкновение проводить время в моем обществе Нельзя сказать, чтобы я была этим недовольна, хотя и внушала сама себе, будто все как раз наоборот Это было довольно глупо, но, боюсь, в то время я вообще вела себя не слишком умно. Мне стало ясно, что визиты Джоффри имеют вполне рациональное объяснение. Мы нравились друг другу. Мы оба овдовели, оба любили и потеряли любимых, и, наверное, оба искали возможность заполнить ту пустоту в жизни, которую ощущали.

Джоффри был предусмотрительным человеком, и это восхищало меня в нем. Он был не из тех, кто старается развить взаимоотношения без предварительного тщательного обдумывания. Я полагала, что в данный момент он взвешивает ситуацию. Он хотел узнать обо мне побольше и удостовериться в том, что вместе мы будем счастливы.

Это разумно, говорила я себе, и если даже это не столь романтично, как моя любовь к Эдвину и предположительно его любовь к покойной жене, то все это вполне оправдано.