Плющ, маргаритки, лилии и нечто под названием "четырехчаснички"? Охапка гардений или роз – куда проще.

– Она же их не увидит, так какая разница, что за цветы ты ей пришлешь? – Ох уж этот Патрик, любит создавать лишние хлопоты. Дотянувшись до блокнота, Рейф подчеркнул странное название. Если Патрик хочет, чтобы Джордана Даниэль получила "четырехчаснички", она их получит. – Я доставлю их лично, ровно в четыре, как договорились. А теперь не мог бы ты на мгновение забыть о своей даме сердца и сообщить, как там дела в Лондоне? Шеффилд пойдет на эту сделку? – Цветы для Джорданы отошли на задний план, но о них не забыли. – Трудности? Что за трудности? – Рейф постучал ручкой по столу, его улыбка исчезла. – Гораздо дольше? Насколько? Несколько дней, даже неделя?

В таких крупных делах неделя, месяц, даже год не играют роли, Патрик это прекрасно понимал и обычно умел выждать подходящий момент. Но сейчас он сделался нетерпеливым и чуть ли не бестолковым. И причина тому – Джордана. Есть в ней что-то такое, отчего шотландец потерял голову. Рейф не был уверен, что это – любовь или вожделение. Но что бы там ни было, никогда раньше он не видел своего друга таким.

– Да, – повторил он, кажется, в десятый раз, причем с огромным терпением, необычным даже для хладнокровного креола. Как друг он согласился подготовить почву для примирения. Пока Патрик терзается из-за необходимости задерживаться в Лондоне на несколько лишних дней. – Я сделаю все, что нужно.

Ровно в четыре.

Положив трубку, Рейф задумался о переменах в своем друге. Во время разговора, касавшегося исключительно возвращения в Атланту, Рейф не стал напоминать Патрику, что поначалу тот намеревался отправиться в Шотландию. Представив себе, какой это вызвало бы взрыв ярости, Рейф резко развернулся на стуле от окна, из которого открывался вид на всю Атланту.

– Где он?

Рейф, подняв голову от своих бумаг, понял, что рядом все же оказалась дама, и весьма современная.

Впрочем, сегодня Маив Дельмари была одета вполне пристойно.

– Имеешь в виду – Патрик?

– Ну конечно, Патрик! – рявкнула Маив.

– Как ты сюда попала?

– Сказала миссис Эдли, что ты меня ждешь.

– Понятно. – Он забыл предупредить миссис Эдли, что Маив Дельмари уже не желанный гость в офисах Маккэлема. И сделал мысленную заметку исправить эту оплошность.

– Так ты не сказал, где он.

– Нет, не сказал. – Рейф проследил, как она прошла по кабинету. У окна остановилась, достала из сумочки сигарету, поднесла к кончику золотую зажигалку. Глубоко затянулась, выдохнула, скрестила на груди руки и уставилась через окно на город.

– Я знала, что это долго не продлится. – Она опять затянулась, грациозно придерживая сигарету длинными, изящными пальцами.

– Не продлится что, Маив? – Взгляд зеленых глаз Рейфа был холоден. Его выводили из себя люди, которые заключали сделку, прекрасно зная о правилах, а потом бунтовали, не принимая этих самых правил.

– Очередная интрижка Патрика, естественно.

– Естественно, – протянул он. – И на чем ты основываешь такой вывод?

– Я все слышала. Ты разговаривал с Патриком. Как послушный мальчик, принимал приказы. – Маив пересекла комнату, подошла к его столу и раздавила сигарету в сверкающей чистотой пепельнице.

Рейф пропустил издевку мимо ушей. Слишком много лет он сталкивался с враждебностью, чтобы переживать по этому поводу. Маив кипела от злости: золотая мечта ускользнула от нее.

– Что за приказы, Маив?

– Вы же обсуждали подарок. Что на этот раз?

Бриллианты? Изумруды? Патрик наверняка крайне щедр – даже если роман не затянулся.

– А если это цветы, Маив?

– Цветы? – Ее красивое лицо удивленно сморщилось. – С чего бы он стал посылать ей одни цветы?

– Потому что роман затянулся. Я даже подозрению, что он только начинается.

Дрожащими пальцами она зажгла очередную сигарету.

– Что ж, может, цветы – для начала, а потом пойдут драгоценности – завтра, послезавтра, через дна дня.

– Ее драгоценностями не возьмешь.

– Возьмешь! – прошипела она, и сигарета полетела прочь. – Но все равно Патрик насытится ею и вернется ко мне.

– Ты же не до такой степени глупа, Маив. Тебе прекрасно известно, что Патрик никогда не возвращается к оставленным пассиям.

– На сей раз – вернется. – Она достала из сумочки бархатную коробочку и положила ее на стол. – А прощальный дар забери, потому что обещаю тебе: он вернется.

– Ты себя переоцениваешь.

– А ты меня недооцениваешь. Патрик оставался со мной дольше, чем с другими женщинами.

– Полгода – не такой уж долгий срок, к тому же Патрик по большей части был в отъезде. – Рейфу было даже жаль эту упрямицу, продолжавшую верить в безотказное действие своих прелестей. Маив – не первая женщина, надеющаяся удержать Патрика, но, пожалуй, переубедить ее будет труднее всех. – Забудь его, Маив, и возьми подарок. – Он подтолкнул коробочку поближе к ней. Внутри ее стукнулись друг о друга рубины, красные – ее любимый цвет. – Считай камушки его щедрым дружеским жестом и наслаждайся ими. Жизнь продолжается, но он не вернется.

– Вернется! – Она в ярости смахнула коробку со стола, и та покатилась по ковру. Послав полную горечи улыбку в сторону выпавшего ожерелья, а затем еще одну – Рейфу, она зашагала к двери. И остановилась, опустив ладонь на ручку. – Ты знаешь его лучше, чем кто-либо, но на этот раз ты ошибаешься.

Привычные звуки рабочего дня заглушили цокот ее каблучков. Рейф поднялся, захлопнул оставленную нараспашку дверь, подобрал сигарету с прожженного ковра и бросил в пепельницу. Поднял и россыпь рубинов в золоте. У стенного сейфа набрал сложную комбинацию цифр и ткнул подарок внутрь.

– Какая прелесть!

Часы только что пробили четыре, все формальности со знакомством улажены, и Джордана, как и обещал Патрику Рейф, стояла на пороге, прижимая к груди его букет. Выдержав долгое путешествие из Атланты, цветы выглядели не так прекрасно, как ему хотелось бы, но, увидев, как она спрятала в них счастливое лицо, он понял, что для нее важно единственное: они от Патрика. Даже если бы она могла увидеть их поникшие головки, ее радость не стала бы меньше.

Рейф начинал понимать околдованность Патрика.

– Четырехчаснички! Он покинул меня таким сердитым – и все-таки не забыл!

– Ну, разумеется, не забыл, – сухо произнесла Рэнди позади нее. – Разве забудешь, что вы с Кэсси с ума сходите по цветам, напоминающим сорняки! Патрик, судя по всему, человек тонкий и проницательный. К тому же, когда это паническое бегство ухудшало память? По мне, так как раз наоборот. Нечистая совесть обычно обостряет ее. – В отличие от Джорданы вовсе не горящая желанием простить беглеца, Рэнди добавила:

– Во всяком случае, я на это надеюсь.

– В этом недоразумении я виновата не меньше.

– Вот как? – Рэнди была настроена скептически. Я почему-то в этом сомневаюсь. Но цветы тем не менее красивый жест. Дай их мне, я поставлю в вазу, а ты пока проведешь нашего гостя в дом.

Джордана привыкла к ворчанью Рэнди. Она лишь улыбнулась и протянула цветы. А затем, подхватив Рейфа под руку как старого друга, провела его в комнату такую же теплую и приветливую, как и ее хозяйка.

– Когда я звонил, то очень опасался, что ты не согласишься меня принять, – произнес Рейф, усаживаясь в кресло напротив нее.

– Почему?

– Потому что мы незнакомы, Джордана, а ты живешь такой таинственной, обособленной жизнью, что незнакомцу встретиться с тобой почти невозможно. А еще потому…, что я знаю человека, с которым ты поссорилась. Патрик ничего не объяснял, но, как я понял, это была не обычная размолвка между влюбленными.

– Да нет же, просто…, недоразумение. Которое легко исправить. Я думала, что Патрику все равно, но эти цветы и твое присутствие здесь доказывают, что это не так. – Если в ее душе и оставались злость или обида, то они растаяли от его заботы, такой же новой она знала – для Патрика, как для нее любовь. Она уже давно не была так счастлива. Улыбка, посланная ею Рейфу, и его одаривала этим счастьем. – Все верно, мы живем уединенно и не принимаем незнакомых людей. Но ты – дело другое. Ты – друг Патрика. Патрик много о тебе рассказывал. У меня такое ощущение, будто я тебя знаю давно.

– Я тоже не считаю тебя незнакомкой. Патрик часто говорил о тебе.

– Правда? – Она восторженно рассмеялась, потом, задумавшись, погрустнела. – Наверное, он говорит о всех своих… – Наклонив голову и стиснув на коленях руки, она снова рассмеялась. На этот раз в ее смехе прозвучало самоосуждение. – Не представляю, как называть женщин в его жизни и…, как называть меня.

– Не нужно их никак называть, Патрик о них вовсе не говорит. Во всяком случае, так, как о тебе.

– Наверное, я просто глупа, но для меня это все слишком ново. Рядом со мной никогда не было такого мужчины. – Она обернулась к нему. Невозможно было поверить, что эти дивные глаза не способны видеть.

– У Патрика не было такой женщины, как ты.

– Потому что я слепая? – В ее вопросе прозвучало лишь желание понять, но никакого смущения.

Рейф видел в ней то, чего не мог не увидеть и Патрик. Искренность, благородство, веру – редчайшие качества, женщине, как думал, исходя из своего опыта, Патрик, совершенно чуждые.

– Зрение тут ни при чем, Джордана. Единственное, что имеет значение, – ты сама. Ты – благородная. В жизни Патрика таких почти не было. Впрочем, женская порядочность мало его заботила, если, конечно, не считать самую первую женщину…

– Самую первую?

– Да. Его мать.

– Она причинила ему боль?

Раздался ожидаемый Рейфом телефонный звонок.

– Это наверняка Патрик, звонит из Лондона. – Посчитав свою миссию выполненной, он поднялся. – А теперь я распрощаюсь.

– Нет. – Ее голос был низким, настойчивым. Рейф? – Она протянула руку по направлению к его голосу. Он взял ее, и она крепко стиснула его пальцы. Не уходи. Я очень многого не понимаю. Помоги мне.