— Верно, говорил, но тебя это не устраивало, ты не хотела ждать. Ты думала, какая польза от этой музыки, если с нее не капают денежки?

— Дело не в деньгах…

— Моя музыка — самое личное, что есть в моей жизни, — прервал ее Шон. — И даже если она когда-нибудь принесет мне деньги, она останется самым личным. Ты не понимаешь и не уважаешь ни мое отношение к моей музыке, ни меня.

— Неправда! — В ней нарастало какое-то незнакомое чувство. Оно раздирало грудь, горло и было совсем не похоже на гнев. — Я только хотела, чтобы ты хоть что-то получал от нее.

— Я получал от нее все, что хотел.

Бренна никогда прежде не видела такой ярости, сверкавшей в его суровых глазах, и почувствовала себя букашкой, даже недостойной того, чтобы ее раздавили.

— Бога ради, Шон, ты должен был плясать от счастья, а не уничтожать меня. Маги хочет купить твою песню. Он считает, что ее необходимо записать на студии.

— То, что он думает, для тебя важнее того, что я делаю?

— Не передергивай! Ты получил шанс, но слишком упрям, чтобы за него ухватиться.

— Так вот как ты видишь наши отношения? Ты принимаешь решения, а я соглашаюсь, подчиняюсь и низко кланяюсь за то, что ты приглядываешь за мной, как за слабоумным, неспособным позаботиться о себе?

— Почему ты один пустяковый поступок раздуваешь до вселенских масштабов? — Бренна запустила в волосы дрожащие пальцы. — Ты ведь сам помог отослать мой проект Маги. — Господи, она совсем забыла о том, что Маги сказал о ее работе. Радуясь победе Шона, представляя, как он воспримет потрясающее известие, она совершенно забыла о себе.

— Бренна, неужели ты не видишь никакой разницы? Я сначала поговорил с тобой, я не действовал за твоей спиной, не обманывал тебя.

— Я не обманывала, я не собиралась тебя обманывать. — Но она уже поняла, где свернула на кривую дорожку. — Ты никогда не говорил, что ничего не хочешь делать со своей музыкой, ты лишь утверждал, что пока не готов.

— Потому что я действительно не был готов.

— Ну, если загвоздка в этом, я должна сказать, что ты был готов. — Страх вселил в нее новые силы. — И так же считает человек, хорошо разбирающийся в подобных делах. Черт тебя побери, ты подарил мне эту песню, и я поступила с ней по своему выбору. Я думала, ты будешь рад, но поверь, я никогда больше не повторю свою ошибку.

Видно было, что она переживает, и Шон испытал мстительное удовлетворение.

— Я тоже.

Он развернулся и стремительно вышел из дома.

— Сукин сын! — Бренна со всей силы ткнула ногой захлопнувшуюся за ним дверь. — Близорукий глупец! И это твоя благодарность за то, что я попыталась что-то сделать для тебя? Если ты думаешь, что я побегу за тобой, долго же тебе придется ждать.

Она схватила свой бокал и залпом опустошила его. Пузырьки защекотали горло, глаза заслезились.

Как она для него старалась, а он обращается с ней, как с настырной вздорной дурой! Ну, она не собирается лить слезы ни по тому, что сделала, ни по нему, коли на то пошло.

Бренна оперлась руками о рабочий стол и медленно задышала, пытаясь освободиться от давления в груди.

Господи, что же она натворила! Пусть она ошиблась в способе, но результат… Как то, что должно было обрадовать, взбесило его и ударило по ним обоим?

Бренна повернулась и увидела Красавицу Гвен.

— Хорошо же вы мне помогли! Его песня, сказали вы мне. Его сердце в его песне, слушай. Разве не это я сделала?

— Не совсем, — прошелестел тихий ответ, и Бренна осталась одна.

* * *

Шон знал, как избавиться от ярости: размышления не помогут, поможет движение.

Он побродил по полям, окутанным лунным светом, поднялся на скалы, надеясь, что ветер и волны помогут прочистить мозги, но ярость не ослабевала. Он отдал сердце женщине, которая так мало ценит его как мужчину.

Отослала его музыку чужаку, человеку, которого они никогда не видели, которого совершенно не знают. И ни словом не обмолвилась, поступила по-своему, уверенная, что дурачок обрадуется и пойдет у нее на поводу.

Ну, нет, он этого не потерпит.

Неужели она думает, что он не понимает хода ее мыслей? Каким же идиотом она его считает? Ах, Шон приятный парень и по-своему даже неглупый, но и пальцем не шевельнет, если не получит хороший пинок под зад. И она решила пнуть сама, мол, если парень играет по полдня в одиночестве, почему бы не извлечь из этого выгоду.

Но это его музыка, не ее. Она ни разу не потрудилась хотя бы притвориться, что понимает, что ценит ее.

«Кельтская музыка, — шепнул внутренний голос. — Постой-ка, а разве ты сам не прикидывал, как относятся Маги и ему подобные к народной музыке?»

— Неважно, — пробормотал Шон, опустившись на землю и швырнув в море камень. — Я собирался приглядеться к Маги при встрече, оценить его и, может, показать ему какую-нибудь из своих песен.

Ту, что выберу сам. Ту, какую сочту подходящей. Потому что это мое и только мое.

«А когда в последний раз ты считал песню законченной и подходящей?» — не унимался назойливый внутренний голос.

Пожалуй, никогда, вынужден был признать Шон и сердито швырнул еще один камень.

— Проклятие! — Пытаясь усмирить свой гнев, Шон втянул в себя холодный воздух.

Как объяснить кому-то другому, какое невыразимое счастье испытываешь, когда рождаются слова и звуки? А от мыслей, что с этим нужно что-то делать, голова идет кругом и кажется, будто стоишь на краю утеса, неготовый к прыжку.

Бренна подтолкнула его, и его это возмутило. Пусть она добилась желаемого результата, но он не просил, чтобы его подталкивали. Она этого никогда не поймет.

И это тупик для их отношений.

— Мужчина должен быть гордым, — заметил Кэррик, сидевший на камнях неподалеку.

Шон едва удостоил его взглядом.

— Я переживаю личный кризис. Вы не могли бы оставить меня в покое?

— Она уязвила твою гордость, и я не могу винить тебя за гнев. Женщина должна знать свое место, а если не знает, надо ей показать.

— Дело не в месте, высокомерный всезнайка.

— Не отыгрывайся на мне, парень, — предупредил Шона Кэррик. — Сегодня я на твоей стороне. Без сомнения, она хватила через край. Интересно, о чем думала эта женщина, когда так обошлась с тем, что принадлежит тебе? Конечно, песню ты ей подарил, но это дела не меняет.

— Да, так и есть.

— Я того же мнения. Но и смелости ей не занимать. Устроила для тебя свободный вечер…

— Так это она устроила? — Шон выместил возмущение на подвернувшемся камне. — Я же знал, что не чокнулся. Проклятие!

— Окрутить тебя, вот что она задумала. — Кэррик взмахнул рукой, и маленькая звезда соскользнула с его пальцев и полетела над водой, оставляя серебристый след. — Приготовила ужин, накрыла стол, зажгла свечи, нарядилась. Никогда не встречал более хитрой женщины. К счастью, ты вовремя ее раскусил. Может, в конце концов, следовало обратить внимание на ее сестру. Она юна, зато более покладиста, что скажешь?

— Заткнитесь! — Шон вскочил, зашагал прочь и нахмурился, услышав за спиной смех Кэррика.

— Ты пропал, молодой Галлахер. — Кэррик запустил в небо еще одну звезду. — Ты еще не решаешься броситься в омут, но ты пропал. Смертные, почему вы предпочитаете страдать, а не радоваться и веселиться?

На этот раз, когда Кэррик взмахнул рукой, на его ладони появился кристалл, гладкий и прозрачный, как спокойная вода. Поглаживая его, Кэррик смотрел на возникший внутри кристалла образ. Красивое лицо, нежные глаза, зеленые, словно орошенная росой трава, и волосы, светлые, как свет зимнего солнца.

— Я скучаю по тебе, Гвен. — Прижав кристалл к сердцу, Кэррик подозвал своего коня и помчался по небу, как мчался сотни лет, ночь за ночью. В одиночестве.

* * *

Коттедж был пуст, когда Шон вернулся. А он и не ждал ничего другого, да и не хотел ничего, кроме одиночества. Бренна убрала еду, а вот это его удивило. При своей вспыльчивости она скорее бы швырнула в стену кастрюлю или сковородку, или что ей там подвернулось под руку.

Однако в кухне было опрятно, как в церкви, и витал в воздухе слабый запах свечного воска. Шон вынул из холодильника бутылку пива и прошел в гостиную. Он не стал разжигать потухший огонь в камине, решив просто посидеть наедине со своими невеселыми мыслями. Если уж ему обеспечили свободный вечер, можно провести его по собственному разумению.

Шон сел за пианино, коснулся пальцами клавиш и заиграл.

Мелодию, которую Шон подарил ей, и услышала Бренна, подходя к калитке, и вздохнула с облегчением оттого, что нашла его. Но тут же к ней вернулись тревога и боль, словно солью посыпали свежую рану.

Бренна надавила на калитку, не смогла открыть, подергала щеколду и отступила в панике.

Слезы застилали ей глаза.

— Шон, ты что, заперся от меня?

Музыка смолкла. В воцарившейся тишине Бренна пыталась справиться со слезами, она не хотела, чтобы Шон увидел ее зареванной. Когда дверь открылась, она крепко сжала кулаки и напряглась.

Шону показалось, что он слышал ее зовущий печальный шепот. Он знал, что она вернулась, а подсказали ему это чувства или магия, не имело значения. Бренна и правда стояла за калиткой. С мокрыми глазами и высоко вздернутым подбородком.

— Ты собираешься зайти?

— Я не могу… — Она всхлипнула. — Я не могу открыть калитку.

Озадаченный, Шон подошел, чтобы помочь, но Бренна покачала головой.

— Нет, не открывай, я останусь с этой стороны. Так даже лучше. Я искала тебя, а потом подумала, что рано или поздно ты же вернешься домой. Я должна была хорошенько подумать, и я… я, наверное, нечасто это делаю. Я…

«Он когда-нибудь заговорит? — в отчаянии подумала она. — Или так и будет стоять, глядя на нее глазами, в которых ничего невозможно прочесть?»