— Туда, где мы обе постараемся не драться и не таскать друг друга за волосы.

Чем выше поднимались девушки по горной тропинке, тем холоднее становилось. Здесь зима явно не спешила уступить место весне, но кое-где робко выглядывали первые цветы, и трели птиц сплетались с гортанными криками чаек.

Бренна миновала развалины древней часовни, три каменных креста и ступила на старое кладбище.

— Это святая земля, и на этой земле я честно признаю, что причинила тебе зло. Ты моя сестра, моя кровь, а я пренебрегла твоими чувствами. Прости меня.

Мэри Кейт не ожидала подобного смирения и разозлилась еще больше.

— Думаешь отделаться жалкими извинениями?

— Это все, что я могу сказать.

— Ты отказываешься от него?

— Я думала, что смогу, — медленно произнесла Бренна. — Отчасти из гордости. Я думала: «Откажусь от него ради нее, и тогда она увидит, чем я готова пожертвовать для ее счастья». Отчасти из чувства вины. Я причинила тебе зло, и расставание с Шоном стало бы моим наказанием.

— Я вижу в тебе больше гордости, чем раскаяния.

Бренна подавила вспышку гнева. Она прекрасно знала свою сестру, знала, как ловко та умеет разжигать гнев в противнике, чтобы лишить его способности здраво мыслить.

— Я виновата не в том, что было между мной и Шоном, а в том, что обидела и поставила в неловкое положение тебя. — Холодный тон только придал веса ее словам. — И в том, что готова была отказаться от него, как от любовника, и, возможно, как друга. А потом я хорошенько подумала и поняла, что это все равно как уступить ребенку, закатившему истерику, а, значит, проявить неуважение к тебе и твоим чувствам.

— Ты просто выкручиваешься, чтобы получить что хочешь.

И вдруг разделявшие их четыре года показались Бренне четырьмя десятилетиями. Ее охватила невыразимая усталость, а язвительный и звенящий слезами голос Мэри Кейт напомнил о детских драках за новую игрушку или последнее печенье в коробке.

— Хочу ли я Шона? Да, хочу. Я еще не разобралась до конца, но желание, чувства к нему есть, и я не стану это отрицать. Я стою перед тобой, как женщина перед женщиной, и говорю тебе, что он тожехочет меня. Мэри Кейт, поверь, мне жаль, я понимаю, как больно это слышать, но ты его как женщина не интересуешь.

Мэри Кейт гордо вскинула голову, и Бренна подумала, что на месте сестры повела бы себя точно так же.

— Он мог бы заинтересоваться мной, если бы ты не согревала его постель.

Сердце сжалось, но Бренна только кивнула.

— Да, я уже в его постели. И я не уберусь из нее, чтобы освободить место тебе. Вчера, возможно, потому что не было сил смотреть на твою боль и понимать, что я отчасти тому виной. Но сейчас я смотрю на тебя, Мэри Кейт, в ярком свете дня и с ясной головой. Тебе не больно, ты просто злишься.

— Откуда ты знаешь, что я чувствую к нему?

— Я не знаю. Расскажи мне.

— Я люблю его. — Заявление прозвучало пылко и драматично. Бренна поставила сестре высший балл за актерское мастерство. Сама она никогда не сумела бы сказать так впечатляюще.

— Почему?

— Потому, что он красивый, отзывчивый, добрый.

— Да, все это в нем есть, но то же самое можно сказать и о собаке Клуни. А как насчет его недостатков?

— У него нет никаких недостатков.

— У него полно недостатков. — Бренна почему-то вдруг расчувствовалась. — Он упрям и медлителен, и рассеян. Иногда говоришь с ним и вдруг понимаешь, что разговариваешь сама с собой, а он витает в облаках. Ему недостает честолюбия, и к каждому шагу его приходится подталкивать, иначе он вечно топтался бы на одном месте и был бы счастлив.

— Это ты его таким видишь.

— Я вижу его таким, какой он на самом деле, а не красивой картинкой из книжки. — Бренна шагнула к сестре, хотя понимала, что еще слишком рано. — Мэри Кейт, мы здесь вдвоем, и давай будем честными. В его внешности, в его поведении есть что-то, что будит желания в женщине. И в этом смысле я понимаю, что ты чувствуешь. Я сама чувствовала то же самое с тех пор, как была не старше Эллис Мей.

Что-то — кроме злобы — мелькнуло в глазах Мэри Кейт.

— Я тебе не верю. Ты никогда ничего столько не ждешь.

— Я думала, что переболею. А потом боялась, что выставлю себя на посмешище. — Бренна придержала рукой развевающиеся на ветру волосы, запоздало пожалев, что не завязала их. — А потом желание превратилось в необходимость.

— Ты его не любишь.

— Я могла бы его полюбить. — И не успели эти слова сорваться с языка, как Бренна прижала руку к груди, будто получила неожиданный удар прямо в сердце. — Я думаю, могла бы. — Не удержавшись на ногах, она опустилась на колени. — О, боже милостивый, что же мне делать?

Мэри Кейт изумленно вытаращила глаза. Ее сестра, мертвенно-бледная, раскачивалась из стороны в сторону и судорожно сжимала грудь. Мэри Кейт медленно приблизилась к ней и крепко стукнула Бренну по спине.

— Прекрати!

Бренна резко выдохнула, вдохнула.

— Спасибо. — Она обессиленно опустилась на пятки. — Я не могу, не могу. Я этого не ждала. Было ужасно, а теперь невозможно. Это не должно было случиться. Будет только хуже. Черт побери!

Поскольку Бренна даже не пыталась подняться на ноги, Мэри Кейт опустилась на землю рядом с ней.

— Мне кажется, я могла бы простить тебя, если бы ты его любила. Ты говоришь, что любишь его, чтобы я тебя простила, да?

— Нет. И я не это сказала, я сказала, что могла бы. — Бренна ухватилась за руку сестры, как за якорь спасения. — Ты никому не скажешь. Поклянись, что ничего никому не скажешь, или я придушу тебя во сне. Клянись!

— Да успокойся ты. Чего ради мне бегать по деревне и трепать языком? Чтобы выглядеть еще большей дурой?

— Может, пройдет.

— Ты этого хочешь? Почему?

— Любить Шона Галлахера… — Бренна потерла ладонями лицо, пригладила волосы. — Это же кошмар. Не пройдет и года, как мы доведем друг друга до психушки. Я всегда спешу переделать все дела, а он просто спит на ходу. Парень забывает включить вилку в розетку, не говоря уж о том, чтобы починить ее.

— Ему это зачем? Ты и починишь. И он не спит, он мечтает, как иначе он сочинил бы всю свою музыку?

— А какой смысл в его музыке, если он ничего с ней не делает? — Бренна взмахнула руками. — Ладно, неважно. Мы ни на что серьезное не рассчитывали. Я просто веду себя как последняя дура, и это меня бесит. Почему женщины всегда превращают увлечение в любовь?

— Может, под твоим увлечением всегда пряталась любовь.

Бренна подняла голову.

— С чего ты вдруг поумнела?

— Может, потому, что ты перестала разговаривать со мной, как с глупой девчонкой. А может, потому, что я сейчас смотрю на тебя и начинаю верить, что я его вовсе не любила. И уж точно я не бледнела, как труп, и не билась в судорогах. И… — Мэри Кейт распрямилась, усмехнулась. — Может, потому, что так приятно видеть тебя слабой и испуганной. А вчера ты чуть не повыдергала мне волосы.

— Ты тоже не промах.

— Еще бы, это ведь ты учила меня драться. — От воспоминаний глаза Мэри Кейт затуманились слезами. — Прости, что обзывала тебя шлюхой. Сначала я с ума сходила от ярости, а потом хотела больнее обидеть тебя. — Она поморгала, не дав слезам выкатиться из глаз. — И прости за то, что я написала о тебе в своем дневнике… ну, не за все, конечно, но кое за что.

Девушки взялись за руки, переплели пальцы.

— Никто и никогда не встанет между нами. Я только прошу тебя, не заставляй меня отказаться от него.

— Чтобы ты чувствовала себя праведницей, а я осталась кругом виноватой? Ну, уж нет, не дождешься. — Легкая улыбка тронула уголки губ Мэри Кейт. — Когда захочу, я найду себе своего парня. Однако… — Она склонила голову к плечу. — Кое-что я все же хотела бы знать.

— Что?

— Он целуется так же хорошо, как представляешь, когда смотришь на него?

— Когда он относится к процессу серьезно, то тают все косточки.

Мэри Кейт вздохнула:

— Я так и думала.


Бренна отправилась к коттеджу пешком. Она надеялась, что успеет привести мысли в порядок, но в голове по-прежнему был туман, как в мелкий дождик, который скоро заморосит, судя по низким облакам.

В такой день приятно сидеть у весело потрескивающего огня, но — кто бы сомневался — над коттеджем на Эльфийском холме не вилось ни единой струйки дыма. Шон вспоминал, чго надо бы разжечь камин через два раза па третий.

Его машины не было, наверное, он уехал в церковь. Ничего, она подождет. Бренна прошла в калитку, подняла глаза, почти уверенная, что увидит спокойные зеленые глаза Красавицы Гвен, но ни одна занавеска не шевельнулась. Никого не было в доме — ни призраков, ни людей.

Бренна распахнула парадную дверь и чуть не упала, споткнувшись о рабочие ботинки Шона, лежавшие так, будто никто их с прошлого вечера не трогал. И не чистил. Бренна ногой отодвинула облепленные грязью ботинки и прошла в маленькую гостиную, чтобы разжечь камин.

На пианино были разбросаны нотные листы, на столике стояла чашка из-под чая. Из низкой зеленой банки торчал букетик цветов из сада.

В этом весь Шон: забывает почистить ботинки, а о цветах помнит. Интересно, а почему ей никогда не приходит в голову украсить дом цветами или свечами? Она чистит дымоход, раскладывает в камине брикеты торфа или дрова, но не обращает внимания на маленькие штрихи, создающие уют и превращающие строение в дом.

Ладно! Она же может повесить шторы, а думать о кружевах — это уже лишнее.

Когда огонь разгорелся, Бренна подошла к пианино. Вчера Шон злился на нее. Нашел ли он покой в своей музыке? Или его вдохновляют только мечты?

Его сердце в его песне. Бренна нахмурилась, перелистывая страницы, испещренные нотами и стихами. Если это правда, почему он расшвыривает так небрежно свои творения? Почему ничего с ними не делает?