Анастасия Логинова - Слезы черной вдовы (СИ)

- Разумеется, никаких! Я дождаться не могла, когда он уедет!

- А если бы ты была под дурманом морфия и не отдавала отчета своим действиям? Находясь под одной с ним крышей. Тогда?

- Ты думаешь… это он меня опоил?

Светлана, пытаясь осмыслить сказанное, уставилась в противоположную стену.

- Боже…

А потом вовсе закрыла лицо руками и сжалась в комок. Кошкин попытался, было, ее обнять, не зная, как успокоить словами, но она резко отшатнулась:

- Не тронь меня!… Не теперь.

Кошкин не ожидал, право, что она так это воспримет - наверное, следовало говорить более осторожно.

- Он был убит в ту же ночь, когда ты впервые приняла эту отраву. Он не успел ничего сделать, - добавил только Кошкин.

Светлана же, казалось, не слышала, и Кошкин снова не знал, как ей помочь. А после стало еще хуже, потому как Светлану осенило вдруг:

- Господи Боже… а ведь я обвинила в этом Надюшу. Я столько ей наговорила…

И она, словно в трансе, поднялась и направилась к стулу, на спинку которого были накинуты ее платье и нижние юбки.

- Я должна одеться, - не глядя на Кошкина, молвила она, - мне нужно вернуться в Горки… тотчас.

На прощание Кошкин хотел поцеловать Светлану, но она как-то неловко отвернулась, подставив лишь щеку. Мыслями она была уже далеко от него. Проводить себя на вокзал она тоже не позволила.

У Кошкина и самого была уйма дел на службе. История с кокаином все не давала ему покоя - а спросить у Светланы прямо он так и не решился.

Вариантов было немного. Или кто-то - истинный убийца, вероятно - подсыпал порошок с непонятной для Кошкина целью, или же… все Светланины слова от первого до последнего - ложь. А Кошкин, соответственно, осёл, которому место в богадельне, а не в полиции. Разумеется, куда привлекательней для него была первая версия. Но отчего тогда подсыпали кокаин, а не тот же морфий?! Морфий в банке с травами и морфий в кулоне - это было бы, по крайней мере, логично. А так… сам собою напрашивался вывод, что сделали это два разных человека. Не зависимо друг от друга и, возможно, с разными целями.

Желая скорее прояснить этот вопрос, Кошкин ни свет ни заря уже искал в здании департамента полиции Девятова, чтобы тот взглянул на осколок таблетки: тот в лекарственных средствах разбирался куда лучше.

- Ну да, вроде морфий, - предположил тот, разглядывая новую улику через лупу. - Форма похожа. Точнее, разумеется, после анализа скажу, но это не скоро.

- А кокаином, к примеру, это быть не может?

- Кокаином? - удивился тот. - Сроду не слышал, чтобы кокаин выпускали в таблетках. И почему именно кокаин?… Это что - по делу нашей Черной вдовы?

Кошкин шумно вздохнул, борясь сам с собою. Нужно ли рассказывать Девятову о новых фактах? Ведь теперь, кажется, очевидно, что Хелена Зойдель на роль подозреваемой тянет гораздо больше Светланы!

И он решился:

- Раствором из этих таблеток опоили Раскатову в ночь убийства графа и Леона Боровского. Понимаешь? Если даже и застрелила их она, то будучи в беспамятстве, не отдавая себе отчета… А еще вероятнее, что она вошла в ту библиотеку уже после убийства.

Девятов, к удивлению Кошкина, не стал спорить в этот раз и, хоть и не согласился с версией сходу, но будто бы над нею размышлял. Кошкину это лишь добавило уверенности:

- Кстати, где тот револьвер, из которого их убили? У меня относительно него возникла одна мысль.

- Револьвер? Там… в шкафу с прочими уликами, - он указал кивком головы.

Кошкин, повернувшись, торопливо начал искать. Снова его взгляд упал на пожелтевший номер газеты, что выпускал Шелихов, а вскоре он уже держал в руках старенький Смит-Вессон - тот самый. Исцарапанный, с деревянной потрескавшейся рукоятью и заедающей рамкой.

- Я тут подумал, - бодро продолжил Кошкин, пробуя открыть раму, - что револьвер, скорее всего, купили с рук специально для убийства. Уж больно неухоженный у него вид для фамильного, не находишь?…

Но Кошкин осекся, когда вновь обернулся к Девятову. Тот по-прежнему стоял на своем месте, но теперь лицо его было бледным и крайней решительным, а в руке он держал направленный на Кошкина револьвер.

Молнией в мозгу Кошкина пронеслось, что хоть он и сам взял оружие, но старенький Смит-Вессон, разумеется, не заряжен. Тогда он медленно, глядя в глаза Девятову, убрал сверток с револьвером за пазуху - пригодится - и потом только спросил, как мог спокойнее:

- Девятов, ты чего? Белены объелся?

Боевой наган Кошкина покоился в кобуре на поясе, но пускать его в ход он отчаянно не хотел. Впрочем, заметно было, что и Девятову нелегко целиться в бывшего товарища.

- Степан Егорыч, ты сам во всем виноват, - через силу сказал он. - Ей-Богу, не хотел я, чтобы все так далеко зашло… ты всегда подчинялся Шувалову, не задумываясь - что ж в этот-то раз тебя Раскатова так скрутила?!

- Так это ты подсыпал в кулон порошок… - заключил Кошкин, и многое разом встало на свои места. Девятову и впрямь было сподручнее всего это сделать. - Неужто и убийства твоих рук дело?

Он сделал шаг к Девятову.

Рискованно, но Кошкин был уверен, что тот не выстрелит: в здании полно полицейских, на шум тотчас сбегутся. И Девятов действительно лишь сам отступил назад, крикнув:

- Стоять на месте! - Окрик получился, скорее, нервным, а не волевым. Кошкин скривил в усмешке губы - и, видимо, зря, потому как Девятов, чтобы доказать серьезность своих намерений, взвел курок. И несколько спокойней продолжил: - У тебя, Степан Егорыч, уж вовсе ум за разум зашел: не я закон нарушаю, а ты! Ты убийцу покрываешь! Сдай оружие, Кошкин, ты арестован!

- Ах, вот оно что! - Кошкин некстати рассмеялся и еще более уверился, что стрелять тот не станет. Он сделал еще шаг. - Так ты сам у Шувалова на коротком поводке? Что он пообещал тебе, если арестуешь невиновную? Мое место?!

- Она виновна! - гаркнул Девятов. - В ее доме найдено два трупа! Она едва не убила Гриневского! В ее комнате найден револьвер! Порошок… действительно я подсыпал - надеялся, что хоть это тебя образумит… так я ведь и не ошибся почти: лишь в том, что не под кокаином она все это сделала, а под морфием!

- И еще в том, будто она по своей воле лекарство приняла! Девятов, ты сыщик: так подумай сам хоть немного! Мы ведь обыскивали ее комнату - не было там морфия - вовсе не было! И опусти револьвер!

- Не могу…

Кажется, он и впрямь сожалел.

- Тогда извини, - отозвался Кошкин.

Сделав еще шаг, он ухватился за крышку стола с документами и с силой опрокинул его на Девятова. Сам же, пока тот, замешкался, защищаясь от повалившейся мебели, вспрыгнул на подоконник. И бросился в раскрытое окно, не позволяя себе раздумывать.

За спиною прозвучал выстрел, но пуля в Кошкина не попала.

«Нарочно в сторону стрелял», - решил он для себя, потому как промахнуться на таком расстоянии невозможно.

В следующее же мгновение существо Кошкина пронзила адская боль - в колене: приземление на каменную мостовую получилось не очень удачным. Окна выходили на улицу, где мчались экипажи, а вдоль поребриков степенно прохаживались горожане. Впрочем, эти горожане тотчас бросились врассыпную, подумав, наверное, Бог весть что. Кошкин же, хромая, сцепив зубы и запрещая себе думать о чем-либо, кроме конечно цели, выбрался на проезжую часть. Преградил путь первому попавшемуся экипажу. Это был извозчик, пассажиры которого, видя перекошенное лицо Кошкина, сами покинули коляску, мелко крестясь ему вслед.

- На Большую Морскую! - велел он извозчику. - Живо! Ну!

Вероятно, ежели понадобилось, Кошкин пригрозил бы ему и револьвером - он вовсе не отдавал сейчас отчета своим действиям. Но, слава богу, не пришлось: извозчик не стал спорить, а понятливо закивал и стегнул лошадь.

И только тогда, ничком упав на жесткое сидение, Кошкин попытался хоть сколько-нибудь привести в порядок мысли. Как ни посмотри, выходило, что дело его - труба. Хотя погони пока что не было: люди - там, в департаменте - не станут подчиняться Девятову, простому сыщику, у которого есть лишь словесное обещание Шувалова о повышении. Да и не он, не Кошкин, им нужен - а Светлана. Ее арестуют, направив людей в Горки в самом ближайшем времени.

Была вероятность, что засада ждет там Светлану еще с ночи. Но Кошкин, подумав, отмел это. Девятов, судя по всему, и правда надеялся, что Кошкин образумится и распорядится об аресте сам. Зато теперь уж Девятов поспешит покончить с этим как можно скорее… Впрочем, он едва ли сумеет организовать людей достаточно быстро - с непривычки. А значит, у Кошкина была фора в пару часов.

Но и пара часов - это ничтожно мало. Даже воспаленным своим мозгом Кошкин понимал, что у него нет времени допрашивать Хелену Зойдель: добровольно она говорить не станет - ведь ясно дала это понять в прошлый раз. Не с помощью ведь нагана развязывать ей язык? Нет, допрашивать ее сейчас Кошкин не собирался. Название же Большой Морской улицы он дал затем лишь, чтобы извозчик уехал с Офицерской как можно скорее, и, чтобы в случае допроса, назвал этот адрес.

Потому, когда извозчик в очередной раз обернулся, то беспокойного своего пассажира не увидел. Кошкин спрыгнул, когда экипаж замедлил скорость перед поворотом. После же, оправив штатский сюртук и стараясь как можно меньше хромать на больную ногу, дабы не привлечь внимания, он пересек площадь и поймал другого извозчика, которому самым дружелюбным тоном велел:

- На Финляндский вокзал, будьте добры!

Впрочем, у Кошкина были подозрения, что на вокзал уже телеграфировали, и уехать оттуда ему не дадут. Потому всеми правдами и неправдами, суля царское вознаграждение, он уговорил-таки извозчика отвезти его прямиком в Сердоболь - впереди было десять бесконечно длинных часов дороги…