Слов, которые, - Кошкин внезапно понял это, - он уж теперь не произнесет. Черт с нею, с этой карьерой, пропади она пропадом! Он возненавидит когда-нибудь эту несчастную Дашеньку, если женится на ней! Он сейчас-то с трудом ее терпит.

- Я понимаю вас, Степан Егорович, - она выдавила улыбку. - Скажите тете, что я сию минуту вернусь. Немного только побуду здесь.

У Кошкина уже был приготовлен запас вежливых оправданий, которые следовало говорить, прежде чем уехать внезапно (а именно это сделать сейчас он и собирался), но они были бы лишними. Пусть Дашенька и запугана настолько, что боится сказать слово, но, очевидно, что она девица понятливая, и сейчас тоже поняла все правильно…

Лишь стоя в прихожей, он торопливо нацарапал на листке пару извинительных слов для нее: просил прощения, клялся, что не хотел ее обидеть и желал всяческого счастья. Дай Бог, чтобы она и впрямь нашла кого-то достойного ее, кто смог бы защитить от тетки.

Но, уходя, Кошкин снова чувствовал себя последним ничтожеством: плакала где-то там, позади, несостоявшаяся невеста, а он, не прощаясь ни с кем, бежал из этого дома. И, главное, сам не понимал толком куда бежит. Уж не в Горки точно. Не к ней, которая сперва подарила надежду, а потом ее растоптала! Впрочем, о чем он: Светлана ровным счетом ничего ему не обещала. Томные взгляды, случайные прикосновения - и не на то пойдет практичная женщина, чтобы избежать тюрьмы.

«К черту все, - решил он. - Завтра же откажусь от дела: пускай Девятов ее арестовывает, он так этого хотел. И он-то всегда видел, что она из себя представляет!».

А на дворе стояла теперь глубокая ночь. Извозчика удалось сыскать с большим трудом, и Кошкин долго еще не мог решиться, какой адрес назвать. Если бы не давешний разговор с матерью, вероятно он поехал бы к Зое, она звала… Но он отправился домой, на Офицерскую.

Швейцар спал мертвецким сном на своем посту, а отперев квартиру, Кошкине сразу понял, что что-то не в порядке… Дверь была закрыта на один оборот, а не на два, как делал всегда он. Кошкин похолодел. Его давешний ночной кошмар: вернуться домой и обнаружить там засаду. Или еще чего похуже…

Машинально Кошкин расстегнул кобуру и отвел тугой курок нагана. Потом толкнул дверь, которая с протяжным скрипом уплыла, пуская в нутро квартиры полоску света. Кошкин еще немного постоял на пороге, вслушиваясь: все тихо - мертвенно тихо. Пока привыкший к темноте глаз не приметил вдруг шелохнувшуюся тень у входа в гостиную. Кошкин вынул наган и, направляя его на тень, сделал неслышный шаг на мягкий ковер в прихожей. Следовало бы спуститься вниз и растолкать швейцара, но не в этот раз.

Глава XXXI

- Не стреляйте, Степан Егорыч, я ничего у вас не украла. - Снисходительный с усмешкой голос.

- Откуда мне знать? Сейчас отведу вас в полицию - там разберутся. Держите руки на виду и выйдите на свет.

- Степан Егорыч, я ведь уже просила вас не бояться меня.

Светлана показалась из тени, скромно расправляя складки на юбке. Она была без шляпки и без верхней одежды - судя по всему, давно уже сидела здесь, в темноте. На губах таилась улыбка, и, кажется, происходящее ее забавляло.

- Вы мои духи узнали, да?

Кошкин не хотел отводить дуло револьвера, потому как это позволило бы ей чувствовать себя еще свободней, но и целиться в нее не мог, просто не мог. Он опустил наган.

- Как вы сюда вошли? - вместо ответа спросил он.

- Ваш швейцар принял меня за некую Зою Марковну и без разговоров дал запасной ключ. Я была под вуалью. Кто такая Зоя Марковна?

- Талантливая актриса, как и вы. Зачем вы явились?

Светлана улыбнулась такой непонятливости и, подойдя ближе, попыталась коснуться его щеки - но Кошкин грубо перехватил ее запястье и сжал.

- Зачем вы явились?!

Наверное, слишком сильно сжал: улыбка на лице Светланы дрогнула, а в глазах мелькнул страх.

- По-вашему есть много причин, по которым женщина может прийти ночью к мужчине? - ответила она.

- Я сейчас отведу вас в департамент полиции - и вы там расскажете об этих причинах. Говорите правду!

Светлана растеряно молчала. Кажется, она не верила, что он способен на подобное. Напрасно. Кошкин шагнул обратно к двери, силой ведя Светлану за собой - она сопротивлялась и пыталась вырваться:

- Перестаньте… не делайте этого! Хорошо, я признаюсь: я пришла за протоколами, которые подписала в поезде. Не забрать их, нет… Я хотела лишь исправить кое-что.

Кошкин остановился и вновь посмотрел на нее. Он с тоскою слушал, не перебивая, и чувствовал, будто с каждым ее словом ему в сердце глубже забивают кол.

«Размечтался, идиот, - уныло думал он. - За протоколами она пришла - и ничего личного».

А Светлана продолжала, надеясь, наверное, хоть как-то его умаслить:

- Вы были правы, что меня опаивают. Но ведь сути это не меняет: это я стреляла из револьвера! Я их убила! Так к чему лишние детали? Пусть в протоколах не будет ничего о том, что меня опоили, прошу вас…

- Неужели вы считаете, что такие документы я держу в квартире, адрес которой есть на всех моих визитках? Они в моем кабинете, в запертом сейфе.

А потом, будучи словно под гипнозом ее глаз, Кошкин добавил:

- Вот ключи. И ключ от черной лестницы в здание полиции тоже в связке. А если воспользуетесь этим… - он вложил в ее руку свой наган, - сейчас! То вас даже заложить будет некому. Убийство повесят, вероятно, на неведомую вам Зою Марковну.

Право, после того, как отдал ей ключи, это, пожалуй, было бы лучшим выходом до Кошкина. Ибо он просто не знал, что ему делать дальше, и как жить в шкуре предателя и пособника убийцы. А умереть не на руках, так хоть от руки любимой женщины… тоже неплохо, в конце концов.

- Ну же?! Разве вам впервой!

Не отпуская ее взгляда, проникая в ее душу, в ее мысли, он до боли упер холодную сталь нагана себе в грудь. И сжимал ее руку, держащую револьвер. Касался ее пальца, застывшего на спусковом крючке.

Но нет - она не собиралась стрелять. К сожалению.

- Убирайтесь к черту, - устало заключил он, отталкивая ее руку и уходя вглубь комнат. - Ваше дело будет вести Девятов, а от него поблажек не ждите. И от меня более тоже.

Признаться, и уходя, Кошкин ждал (надеялся?), что она выстрелит. И когда без сил упал в кресло, тоже ждал. А потом за своей спиной услышал шаги. Однако прежде чем успел повернуть голову, Светлана приблизилась, села ему на колени и накрепко обернула его шею руками.

Ее поцелуй был соленым от слез и отчаянным, словно Светлана боялась, что он опять ее прогонит. Кошкин действительно не хотел ей отвечать, понимая, что и это все игра, притворство. Но соблазн поверить был столь велик… или хоть сделать вид, что поверил. В первый раз он вошел в нее здесь же, в кресле - и началось безумие. Едва ли он был достаточно нежен со Светланой, но она горячо обнимала его, осыпала лицо поцелуями и с тихими стонами выгибалась навстречу.

Потом она прятала лицо у него на груди, плакала и клялась, что ни к кому раньше подобного не чувствовала, обещала, что, коли он у нее не первый, то уж точно последний и единственный. Кошкин не верил, но, кажется, ему было все равно.

Безумие кончилось в спальне, до которой они все-таки добрались. Кошкин пришел в себя и прежде всего увидел лицо Светланы. Губы ее нервно подрагивали, а меж сомкнутых ресниц стекала блестящая дорожка слез. Кошкин осторожно коснулся уголка ее глаз, слизывая влагу, а после устало поцеловал в губы. В кои-то веки на душе у него было спокойно.

Не хотелось думать, чем все это закончится - хотелось сказать Светлане что-то нежное, ласковое, чего он раньше ей не говорил. Но вместо этого вдруг спросил:

- Откуда это имя - Светлана? Признаться, в жизни не слышал, чтобы так кого-то называли.

Она так и не открыла глаз, но губы ее растянулись в довольной улыбке:

- Вы что же, Степан Егорыч, Жуковского не читали?

- Читал, Светлана Дмитриевна, но всегда думал, что это как Золушка у Перро. Или Баба Яга. Еще, знаю, пароход по Волге ходит - «Светлана» называется. Но чтоб живого человека так?…

- Пароход? У вас вовсе нет воображения! - Светлана открыла, наконец, глаза и приподнялась на локте - Мой батюшка, как вы знаете, был литератором. А еще большим поклонником Жуковского. Он даже добивался, чтобы меня крестили Светланой - но священник ему отказал и пообещал отлучить от церкви, ежели он не выкинет из головы эти глупости. Такова наша семейная легенда, по крайней мере.

- Так тебя крестили под другим именем? - Кошкин живо заинтересовался. - Под каким же?

Но Светлана решительно затрясла головой, закуталась в сбитое к ногам покрывало и, кажется, готова была вовсе сбежать - лишь бы не называть ему этого имени.

- Говори! Я ведь следователь - я все равно узнаю!

- Фотиния! - воскликнула Светлана и досадливо отвернулась.

- Фотиния?…

Кошкин не поверил сперва. Он пытался остаться серьезным, но не смог и вскоре затрясся от беззвучного хохота:

- У Гоголя служанку у Коробочки, старую бабку, так звали. В честь нее, что ли?

- Прекрати, - велела Светлана, сама едва сдерживая улыбку, - только гимназисты смеются над именами!

Но Кошкин не унимался:

- С ума можно сойти… мою любимую зовут Фотиния!

- Ты правда меня любишь? - с деланной наивностью уточнила Светлана и, сев ближе, снова закинула руки ему на плечи.

Наверное, она просто хотела перевести тему.

- А ты? - Кошкин за талию привлек ее к себе.

- Всем сердцем, - ответила она, прежде чем поцеловать.