- Добились таки своего… изверги! - вытирая остатки слез, заключила она и села на постели.

…Значительно позже, когда часы в библиотеке отбили девять раз, когда дачный дом осветился лучами закатного солнца, а все комнаты пропитались ароматом белых грибов (еле сысканных в конце лета), Надя сама, тужась и кряхтя, вытащила на веранду свое любимое кресло и поставила его рядом со Светланиным. Села, умаявшись, и, не сводя глаз с калитки, принялась ждать. Ей очень хотелось, чтобы сестра застала ее здесь - хотелось услышать, что она скажет на это. Надя отчего-то боялась этой встречи, но все равно ждала.

А мыслями она то и дело возвращалась к тому мгновению, когда Рейнер вероломно ее поцеловал. Касалась уголка губ и сетовала, что все произошло настолько быстро, и она даже ничего не успела почувствовать. Произошедшее уже не казалось ей столь страшным: вероятно, если Рейнер никому о том не расскажет, то и свадьбы можно будет избежать. Не случится никакой свадьбы, если она сама ее не захочет!

Вот только Надя уже не была уверена, что не хочет свадьбы…

Теперь, если Леон Боровской представлялся ей нежным властителем ее сердца - прекрасным и недосягаемым, с которым ее разлучила злодейка-судьба, то Григорий Рейнер был коварным соблазнителем, перед которым она, увы, не смогла устоять. Скольким девушкам он, должно быть, загубил репутацию?… Десяткам, если не сотням!

Однако ж всерьез сумел полюбить только ее.

«Наверное, я стала для него femme fatale. Совсем как Настасья Филипповна для Рогожина…» - подумала Надя и вдруг несмело улыбнулась.

Постепенно Надя успокоилась окончательно, решив, что, ежели Рейнер достаточно хорошо признается ей в любви, то, может быть, она за него и выйдет. И принялась ждать возвращения сестры.

Глава XXIX

Когда за зелеными кустами смородины в первый раз мелькнул экипаж, Надя напряглась, даже сердце ее застучало чаще и волнительней. Это Светлана, это точно она! Надя лихорадочно начала думать, как ей встретить сестру. Притвориться спящей в кресле? Сделать вид, что она увлеченно читает и будто бы случайно засиделась здесь? Но нет… твердо решив не отступать, Надя убрала книгу, сложила губы в улыбку, которая вышла робкой и боязливой, и вновь принялась глядеть на калитку. Светлана должна понять, что она именно ради нее здесь сидит.

Это действительно была Светлана. Однако по мере того, как она приближалась, улыбка Надина меркла: сестра была настроена вовсе не так благодушно, как сегодня утром. Что-то случилось… неужели из-за похорон? Надя поднялась ей навстречу, робея, и слова про пирожки с грибами застряли у нее в горле: слишком уж сосредоточенным было лицо сестры. И холодным. Враждебным к Наде - она буквально кожей это чувствовала. Что-то точно случилось.

- Иди в свою комнату и жди меня, - вместо приветствий сказала та, не дав ей и рта раскрыть.

И бросила на Надю всего один ледяной взгляд, после чего, не задерживаясь, толкнула дверь в дом.

- Василиса пирожки нажарила, - решилась Надя, - я ей помогала. Давай за ужином и поговорим.

- Пирожки? - Светлана очень медленно повернулась. На губах ее была усмешка - какая-то совершенно чужая. Наде всякой уже видела свою сестру, но не такой. А она повторила тихо и зло: - Иди в комнату. Немедля.

Светлана не двигалась больше. Наде под ее страшным взглядом оставалось лишь неуверенно кивнуть, сжаться - ей-Богу она боялась сейчас свою сестру - и, чувствуя лопатками ее взгляд, пройти вперед. Только в своей комнате Надя, обиженно всхлипнув, попыталась понять причину такой перемены в сестре. И вскоре поняла…

А после уверилась, что уж теперь-то Светлана на ней вволю отыграется.


***

«Что же, сестрица, ты так напугана? Должно быть, не ожидала увидеть меня без кандалов и живой?» - так и хотела выкрикнуть Светлана в лицо Наде. И сама не ведала, как ей удается держаться.

- Немедля иди к себе! - еще раз повторила она, и слезы, блеснувшие в глазах Нади, скорее смешили ее теперь, но не трогали. Она не верила им.

За всю дорогу, с момента, как Светлана нашла тот проклятый конверт в кабинете Павла, она успела столь многое передумать о своей сестре, что теперь каждое Надино слово она ставила под сомнение. Надя ненавидит ее, желает ей зла и, более того, делает все возможное, чтобы ей жилось несладко. Самое ужасное, что мысли эти теперь даже не шокировали Светлану - они вдруг стали для нее очевидной истиной, и она удивлялась лишь, почему не понимала этого раньше.

Ее Надюша чудовище - поистине чудовище.

Тот день, когда сюда приехал Леон Боровской… Светлана помнила, как Надя отчаянно дерзила, как цеплялась к мелочам и утраивала тихие, но изнуряющие истерики. Помнила, как она заперлась в своей комнате после обеда и более не выходила. И помнила ту резкую перемену в ее настроении на следующее утро: Надя сама, ни с того ни с сего, вдруг вызвалась поехать в город, в аптеку, за порошками от головной боли для Светланы. Порошки закончились неделю назад, а Светлана все забывала заказать новые. Но у нее и в мыслях не было послать за ними Надю - Надя подобного для нее никогда не делала. Светлана тогда подумала, что сестре стыдно за свое вчерашнее поведение, и она так пытается извиниться…

Но дело не в порошках, нет. Порошки Надя привезла самые обычные: они спасали Светлану от мигрени, и от них никогда не клонило в сон. Надя ездила за другим.

- Звали, барыня?

В гостиную шагнул Петр, стягивая с головы шапку.

- Звала. Присядь-ка, Петр, поговорить надобно. - И, когда тот неловко присел на край дивана, устроилась напротив и задала вопрос. - Скажи, помнишь ли, как барышню в город возил, к аптекарю?

Случалось такое нечасто, точнее один-единственный раз, потому Петр, не раздумывая, хмыкнул:

- Да как же не помнить, барыня - меньше седмицы назад то было.

Светлана понимающе улыбнулась: за несколько часов той поездки Наденька, вероятно, извела его придирками столь сильно, что помнить он будет еще долго.

Потом же, значительно понижая голос и строго ловя взгляд слуги, Светлана спросила:

- Припомни тогда - что у барышни в руках было, когда она от аптекаря вышла? Большой ли кулек несла?

Там, в купе поезда, Светлана солгала Кошкину кое в чем. Это кто-то вроде Алины трижды перепроверил бы содержимое аптечки, прежде чем ехать на дачу - а Светлана о том вовсе не заботилась. Она даже расчески свои и любимую шляпку умудрилась позабыть в Петербургской квартире. И запас порошков тоже не взяла. Потому к сердобольскому аптекарю, господину Фидлеру, заезжала до Нади два или три раза. Те порошки немецкого производства у него всегда имелись в наличии. Аптекарь упаковывал их в аккуратную голубую коробочку, которую, по правде сказать, Светлана спокойно могла уместить в карман жакета, и выходила из аптеки, неся в руках лишь маленький ридикюль.

Зато, если в дополнение к порошкам купить еще что-то… Предприимчивый немец за приобретение двух и более товаров дарил покупателям большого шоколадного зайца.

- Тля тетишшек, - говорил он кланяясь и убирая покупки в объемный хрустящий сверток.

- Агась, немалый такой кулек, да, - уклончиво ответил ей Петр. И добавил, наверное увидев, как окаменело лицо Светланы после этих слов. - Не серчайте вы, Светлана Дмитриевна, что много денег барышня потратили. Дитё ж совсем. Еще и сладостей каких-то купили. Зайца. Из шоколаду.

«Дитё… - без сил повторила про себя Светлана. - В аптеке это «дитё» купило какую-то дурманящую отраву, чтобы подсыпать родной сестре и заставить ее, обезумевшую, убить собственного мужа… Вероятно, стоит все же найти и другие доказательства Надиной вины: как-никак, лишь через два дня после ее поездки в город начались те приступы. Хотя какие ж, право, еще нужны доказательства?…»

- Петр, голубчик, - все же заговорила Светлана, понижая голос еще более, - я хочу, чтобы ты снова съездил в Сердоболь к этому аптекарю. Его зовут Фидлер. Зайдешь к нему в этот раз сам, да скажешь, что барышня Шелихова просили повторить тот же самый заказ, что неделю назад. Тот же самый, понял?

Петр, нахмурившись, кивнул.

- Да гляди, чтоб не обманул немец. Он в книги свои бухгалтерские все доходы вписывает, так что пусть не говорит, будто не помнит, что она покупала. Сделаешь?

Петр снова кивнул - на этот раз весьма сосредоточенно. Было он человеком серьезным, справится. Немыслимо, но Светлана поняла сейчас, что доверяет Петру больше, чем родной сестре.

- Сегодня уже поздно, а завтра прямо с утра и поедешь. Вот тебе деньги. Ступай. Нет, задержись… скажи-ка, на обратном пути из аптеки вы ведь еще на почту заехали, так?

- Агась. Письма барышне отправить нужно было.

«Письма, агась, - устало подумала Светлана, - наверное, подружкам из Смольного, которых у Надюши никогда не было. Но, право, это уже мелочи».

- Доброй ночи, Петр, - попрощалась она, стараясь казаться приветливой.

Когда за ним закрылась дверь, Светлана уронила лицо в ладони и сидела так, не издав ни звука, еще с четверть часа. Собиралась с силами, чтобы пойти к Наде. Она не сомневалась уже ни в чем - гадать стоило лишь, чем именно сестра ее травила. И как.

«В самом деле - как?»

Светлана подняла голову. Она помнила, Кошкин все грешил на Василисин отвар - а она отрицала, потому как и в мыслях допустить не могла, что это дело рук ее экономки. Зачем ей это?! Но ведь и без Василисы весь дом знал, что она пьет этот отвар, когда не может уснуть. Весь дом! Даже Леон, который таскался за Светланой всюду со своими нелепыми ухаживаниями. А Надя знала тем более.

Василиса и сейчас была в кухне, убирала посуду после несостоявшегося ужина и все вздыхала будто бы без упрека: