Вероятно, и она отметила, насколько это все глупо и бессистемно - даже для человека «не в себе».

- Хорошо… Светлана Дмитриевна, а вы не можете припомнить все же - отчего вы проснулись той ночью?

Она попыталась вспомнить:

- Кажется, часы били полночь. Я давно привыкла к этому и обычно засыпала сразу. Но не тогда.

- Они били полночь? Вы уверены? - заинтересовался Кошкин.

- Нет, не уверена. Просто в полночь, в три, в шесть и в девять часы играют особенно длинную мелодию. А что-то не так?

- Видите ли, Светлана Дмитриевна, - удерживая ее взгляд, пытаясь достучаться, начал объяснять Кошкин, - следствие пришло к выводу, что ваш муж был убит ровно в полночь. Как раз под бой часов. Потому что никаких других громких звуков никто в ту ночь не слышал. Бой часов поглотил грохот выстрелов, понимаете?

- Должно быть, я ошиблась… - смешалась она. - В одиннадцать часы тоже бьют - всего один раз, правда, но и это могло меня разбудить, согласитесь.

- Не думаю, - холодно ответил Кошкин. - Ваша сестра дала показания, что между одиннадцатью и полуночью она несколько раз порывалась спуститься в библиотеку - выходила на лестницу - и непременно столкнулась бы там с вами. Незамеченной вы могли пройти лишь после полуночи. Когда ваш муж и Боровской уже были мертвы.

Светлана не ответила. Только смотрела на него, будто огромный черный паук полз теперь прямо по лицу Кошкина. Она так и не сказала ничего, пока Кошкин сам не продолжил разговор:

- Припомните, пожалуйста, быть может, случилось еще что-то в ту ночь? Возможно, что-то незначительное, но выбивающееся из обычного распорядка.

- Ничего не было, - упрямо сказала Светлана.

Но, кажется, против своей воли, она все же что-то вспоминала - и сомневалась теперь, стоит ли сообщать ему.

- Мой отец… - она бросила на Кошкина короткий опасливый взгляд. - У меня было ощущение, что там, в библиотеке, я видела его и говорила с ним. Он как будто обвинял меня. Но это было так реально, так осязаемо!… Никогда прежде у меня не было видений, связанных с ним.

Она посмотрела на Кошкина еще раз и совсем уж нерешительно добавила:

- Возможно, Павел упоминал его имя, когда мы ссорились - потому и привиделся мне его фантом. Я не вижу иного объяснения, хотя и ума не приложу, почему я могла поссориться с Павлом из-за отца…

- Может, это потому что вы ссорились не с вашим мужем? - аккуратно намекнул Кошкин.

- Что вы хотите сказать?

- Позвольте, я расскажу вам куда более вероятную последовательность тех событий, - сказал он. - В тот вечер вы невольно приняли что-то, что затуманило ваш разум и заставило вас уснуть. Ненадолго: в полночь из-за боя часов вы проснулись. Будучи взволнованной из-за приезда мужа вы и впрямь решились спуститься в библиотеку, чтобы с ним поговорить, но когда открыли дверь, то увидели вашего мужа и Леонида Боровского убитыми. Ваш разум отказался это принять и предпочел выключиться - благо вы и так смутно осознавали реальность из-за лекарств - оттого вы ничего и не помните. Возможно, что вы увидели в библиотеке еще кого-то - их убийцу, например. К нему-то вы и чувствовали ненависть и страх, но сделать ничего не могли - он это видел, потому совершенно вас не опасался. Даже прошел мимо вас в коридор, поднялся в комнату, которую вы, конечно же, не заперли, и спрятал револьвер в комоде, желая заставить вас думать, что эти убийства совершили вы.

Светлана так и не вымолвила ни слова, глядя на него с ужасом. Кошкин мог лишь надеяться, что она тоже считает эту версию гораздо более правдоподобной.

- Ну а фантом вашего отца… - продолжил он в задумчивости, - вероятно, убийца и впрямь упоминал его имя тогда, желая разозлить вас или же объяснить что-то. Если так, то, очевидно, он был знаком с ним. И теми событиями десятилетней давности тоже…

Светлана снова впилась пальцами в ридикюль и принялась смотреть в пол - будто испугалась.

- Расскажите про вашего отца, - попросил тогда Кошкин.

- Что же о нем рассказывать?… - Светлана пожала плечом, робко подняв взгляд. - Наверное, вас, как и всех, больше интересует его болезнь и обстоятельства смерти, чем то, каким он был. - Она тяжело и мучительно вздохнула. - В последние годы мигрень его доконала, как он сам говорил. Сперва отказали ноги, потом… он и вовсе стал не похож на себя. Не помнил кто он, кто мы - не узнавал никого. Иногда кричал, что мы хотим его отравить. Или крушил все вокруг, до чего мог дотянуться. Возможно, даже хорошо, что ноги отказали прежде всего, иначе он спалил бы дом или еще чего похуже… Надюша… она с детства была такой же капризной и однажды устроила какую-то истерику гувернантке, а потом прибежала к нему жаловаться. А он ударил ее по лицу - сильно, она даже упала. У Нади до сих пор маленький шрам на губе остался… А она любила его безмерно и до последнего твердила нам с мамой, что он поправится. Но поправляться к тому времени было уже некому. Это был не наш отец. Иногда лишь - в последнее время совсем редко на него находило просветление, когда он осознавал, что делает, и просил нас дать ему яд. Самостоятельно взять аптечку он не мог - ее убирали. Он так просил, Степан Егорович… слышать это было еще более невыносимо, чем его крики и ругань в обычное время…

- И однажды ваша маменька не выдержала и дала ему яд. Верно?

Кошкин сказал это насколько сумел мягко.

- Видимо, вы прочли это в полицейских отчетах? - отозвалась Светлана без эмоций. - Это неправда, знайте. Не думайте так о моей матери - она была очень набожным человеком, считала, что все в этом мире есть промысел Божий, и Господь не взвалит на человека больше, чем тот сможет вынести. Она бы никогда этого не сделала.

Кошкин же глядел на нее задумчиво. Он мог понять ее нежелание верить в поступок матери… хотя именно сейчас еще больше утвердился в мысли, что яд мужу дала Елизавета Шелихова. Чтобы уберечь своих дочерей в первую очередь.

- Ну а ваша сестра, выходит, решила, что это сделали вы. Ведь за это она вас так изводит? Будто мстит.

- Выходит, что так. Все эти годы я думала, что она не помнит ничего. Мы с мамой тогда старались оградить ее… были уверены, что у нас получается. А теперь я понимаю, отчего Надя себя так ведет. И она не ненавидит меня, не думайте так. Просто она не знает, как еще выразить ту обиду, что чувствует ко мне. Если б я знала это раньше…

Она не договорила, нервно отвернувшись.

- Светлана Дмитриевна, - попытался снова привлечь ее внимание Кошкин, - у меня к вам еще одно дело.

Из бумажного пакета он вытряхнул себе на ладонь серебряный шарик-кулон. И отметил, как загорелись вдруг глаза Светланы. Впрочем, она попыталась это скрыть.

- Этот кулон, - продолжил Кошкин, - он ведь пустой внутри?

- Откуда вы знаете? - испугалась она. - Ведь никто не знал, лишь Павел… вы открыли его?

- Нет пока что. Быть может, вы сами это сделаете?

Она как будто боролось с собою полминуты и ответила:

- К нему есть ключ. Но он остался в Горках. Если бы вы отдали мне его…

- Простите, но это исключено! - решительно сказал он и подумал, что придется тогда отдать кулон Девятову - он-то подберет ключик. - Быть может, хотя бы тогда скажете, что там?

- Внутри прядь волос моего сына. Он умер пять лет назад.

- Простите, я не знал… - растерялся Кошкин. Признаться, он вовсе не догадывался, что у нее был ребенок. И счел нужным заверить: - Я обещаю вам, что как только закончится следствие - я лично верну вам этот кулон. Простите еще раз…

Светлана не ответила, да и разговор у них больше не складывался. Кошкин не стал мучить ее расспросами и, разложив свои бумаги, принялся писать отчет для Шувалова - как-никак, но утром, бумага должна лежать на столе у графа.

Правда, в этом отчете было несколько не то, на что, вероятно, рассчитывает Шувалов, но уж придется ему смириться с этой версией событий. Раскатова - лишь свидетель и даже в какой-то степени жертва, ведь не зря именно в ее комнату истинный убийца подбросил револьвер!

А следствие продолжается.

Вероятно, стоило еще спросить у Светланы, в какой именно монастырь ушла ее мать - Светлана это знает, он не сомневался. Но когда она сегодня упомянула завещание своего мужа, Кошкин вспомнил кое-что. Он теперь знал, где найти эту женщину и непременно с нею поговорит.

Глава XXVII

Ранним утром следующего дня Кошкин сошел с поезда в Гатчине. Зеленый, солнечный, чистый, вполне по-европейски обустроенный городок этот ничем не уступал столице - здесь даже улицы по вечерам освещались электрическими фонарями. Центром города, разумеется, был Императорский дворец - величественный и роскошный. Судя по оживлению среди городовых и слухам перекрытии улиц, во дворце и сегодня гостил кто-то из императорской фамилии. Впрочем, Кошкин задерживаться здесь не собирался. Взяв на вокзале извозчика, он с час трясся на кочках и ухабах по дорогам, не имеющих уже ничего общего с европейской роскошью Гатчины, и к полудню прибыл, наконец, в деревеньку с финским названием Вохоно [35]. И сразу, с дороги еще, увидел возвышающуюся над шапками деревьев колокольню Мариинского девичьего монастыря.

Из мельком прочитанного прошлой ночью завещания Светланы Кошкин выхватил название этого монастыря, детскому приюту при котором Светлана оставляла часть своего имущества. Едва ли она без причины выбрала именно его среди прочих - Кошкин готов был поклясться, что сюда-то и удалилась от мирской суеты Елизавета Шелихова.

Однако его ждало разочарование.

- Инокиня Евдокия - уж простите, я так буду называть нашу сестру, потому как отказалась она от мирского имени - покинула нас уже полтора года как.