Ярость клокотала в нем. Он ненавидел сейчас свою невестку - самоуверенную, примитивную, живущую по каким-то идиотским ханжеским правилам. И как никогда ненавидел брата. Потому что тот, без сомнений, разделял все ее взгляды. В этот момент он, пожалуй, даже мог понять чувства Надин к сестре… Ему захотелось сейчас же бежать на озеро, отыскать Надю и вымолить прощение - за них, за то, как недостойно они о ней думают.

Но Грегор лишь вернулся в кабинет Николая, служивший ему комнатой, метался из угла в угол, но не спешил покинуть дом. Потому как достаточно знал своих родственников, чтобы понимать - разговор еще не окончен. И точку в этом разговоре нужно поставить сейчас, иначе они станут думать, что смогут переубедить его.

Остановившись, Грегор тяжело оперся на каминную полку и поймал свой взгляд в зеркале над нею - и сам отметил, что вид у него измотанный, будто только что бежал кросс, и дышал он столь же тяжело.

Грегор понял, что боится пойти сейчас на попятную, поддаться им…

«Что ж, - решил он, кое-как приглаживая растрепанные волосы, - пусть это станет испытанием для вас, Григорий Романыч. На что вы способны ради своих убеждений? - он зло улыбнулся сам себе. - Рассориться со всеми родственниками? Легко!».

Грегор почти наяву видел, как брат с невесткой оканчивают завтрак в том же молчании, в котором он оставил их; как дружно отказываются от чая, ссылаясь, что аппетит решительно испорчен. И как потом совещаются немногословно - спорить-то им не о чем! У них ведь полная идиллия: один начинает фразу, второй ее заканчивает!… После Ольга станет собираться в церковь, пообещав, что «помолится о заблудшей душе нашего брата», в то время как Николай, вернувшись к себе в мастерскую…

- Вас Николай Романович желает видеть, - заглянув в приоткрытую дверь кабинета, тихонько сказала горничная.

По испуганному ее виду несложно было догадаться, что Николай Романович пребывает в ужасном настроении.

Николай и правда был не в духе. Еще бы: обычно в это время он уже сидит в тени сосен en plein air, чтобы выполнять главное свое жизненное предназначение, а сегодня вынужден учить уму-разуму непутевого брата.

Мастерская Николая - небольшая комната шагов пять в длину - заменяла ему кабинет. Именно здесь, в мастерской, было сосредоточение всей его жизни; здесь висели самые значимые из его работ, здесь хранились материалы для живописи, и здесь стояла тахта, на которой Николай предавался размышлениям об упадке, в который пришло современное искусство, или же искал вдохновение, блуждая меланхоличным взглядом по потолку. Возле тахты всегда можно было найти тарелки с остатками еды или огрызки яблок - одними размышлениями сыт не будешь. Частенько, не найдя на потолке вдохновения, Николай и засыпал все на той же тахте.

А центром комнаты и вселенной Николая был мольберт, холст на котором обычно плотно закрывался накидкой - брат терпеть не мог, когда кто-то пытался поглядеть на его неоконченные шедевры. Большую часть работы над пейзажем Николай делал, разумеется, на природе, но продолжал над ними работать и в мастерской - доводил до совершенства. Так, по крайней мере, он говорил домашним.

Грегор застал брата, развалившимся в кресле подле мольберта - холст как всегда был занавешен тканью. Николай хмурился и с остервенением очинял карандаш. Однако судя по тому, что сточил грифель уже наполовину и засыпал деревянными стружками весь пол, мысли его блуждали весьма далеко от живописи.

- Звал, братец? - желая казаться беспечным, спросил Грегор.

Николай же вздрогнул, будто испугавшись, что мысли его подслушали, и потом только посмотрел на испорченный карандаш - с удивлением. Вероятно, не мог понять, на кой он, живописец, вообще за этот карандаш взялся.

Впрочем, Николай быстро оправился.

- Звал, звал, - ответил он. - Хотел поговорить с тобою о наших соседях. Видит Бог, Григорий, я никогда не имел ничего против Наденьки Шелиховой - она во всех смыслах приятная барышня. Но ее сестра… - он все-таки поднял на Грегора взгляд. Прямой, жесткий, разом отнимающий у него всю уверенность. - В своем ли ты уме, братец?! Ты же что хочешь, чтобы у твоих детей родная тетка была мужеубийцей?

Грегор чувствовал, что снова начинает закипать:

- Это вы с Ольгой так решили? Напомню тебе, что следствие еще ведется!…

- Ах, оставь! - перебил его брат, утомленно поморщившись, и передразнил: - Следствие ведется… Я не удивлюсь, если это следствие вовсе оправдает Раскатову - в нашем государстве и не такое случается - но простым людям-то как белый свет ясно, что там произошло! А вести разлетаются быстро! Конечно, найдутся семьи, которые Наденьку станут жалеть, но и им придется делать выбор! Князь Боровской, отец несчастного Леонида, разумеется, и мысли не допустит, чтобы водить дружбу с семьями, которые принимают у себя сестру этой развратной женщины, сперва совратившей, а потом отнявшей жизнь у его сына!…

- Прекрати! - взорвался на последних словах Грегор. - Я не желаю, чтобы ты в подобном тоне говорил о Раскатовой!

- И на что ты станешь жить со своею женушкой?! - не унимался брат. - На жалкие крохи, которые достались тебе от отца? Ты даже квартиру не можешь снять нормальную, живешь, как черт знает что!

Но Грегор, пытаясь его не слушать, уже выскочил вон.


***

Не в силах дождаться часа, назначенного Светланой, Грегор прибыл в ее дом гораздо раньше обеда. Сперва бродил по берегу, думая увидеть здесь Надин, но как на зло, она так и не появилась.

Возле парадного входа его придирчиво оценили взглядом двое в полицейской форме - еще одного краем глаза Грегор заметил у террасы, что вела в библиотеку. Похоже, дом охраняли… Николай, увидев это, непременно позлорадствовал бы, что предсказания его сбываются - ни сегодня так завтра Светлану обвинят в этих убийствах. Хотя и для Грегора это не стало большой новостью: после найденного на берегу кулона Светланы от полиции было бы трудно ждать других действий. Вместе с тем, как ни прислушивался Грегор к себе, думать о Раскатовой как об убийце он не мог. Он чувствовал к ней лишь сострадание - много, много сострадания, оттого, что на долю этой женщины выпало столько несчастий.

И еще он чувствовал неловкость и немного стыд, какой испытывают иногда при визите к безнадежно больному человеку - обреченному.

Светлана встретила его в столовой комнате, где заканчивала завтрак. Бросилось в глаза, что Наденьки за столом не оказалось - зато был этот следователь, Кошкин, с которым Светлана беседовала вполне любезно. Впрочем, при появлении Грегора тот поспешнее, чем требовалось, закончил завтрак, поясняя и без того понятную причину своего здесь пребывания, а после откланялся, оставляя их наедине.

- Грегор, признаться, не ждала вас так рано, но тем приятнее для меня ваш визит. Присоединитесь ко мне? Устроим званый завтрак - как вам идея?

Она улыбалась и слегка кокетничала с ним. Впрочем, кокетство было у этой женщине в крови. Если Светлана пребывала в хорошем настроении, в подобном тоне она разговаривала со всеми хоть сколько-нибудь знакомыми мужчинами, включая Максимку, своего сторожа и даже monsieur Жуппе.

А сегодня Светлана явно пребывала в хорошем настроении.

Черный цвет траурного платья категорически не красил ее, делая бледной и измученной; воспаленная кожа век подсказывала, что ночь она провела в слезах. Но глаза Светланы горели, в глубине их плескались задорные искры, каких Грегор не замечал уже давно.

Можно было подумать, что Светлана только что получила предложение руки и сердца, а не готовится к похоронам мужа.

«Экая веселая вдова…», - хмыкнул про себя Грегор и отметил, что сочувствия к Светлане у него поубавилось.

- Благодарю, я сыт, - вежливо улыбнулся он, отказываясь от завтрака. - Признаться, я думал, что застану Надежду Дмитриевну… хотел отдать ей книгу, которую она позабыла на скамейке у озера.

Глаза Светланы резко потускнели, будто в столовой потушили свечи.

- Наде нездоровится, - ответила она гораздо суше. - Простудилась. Едва ли она выйдет и к обеду. Но, Грегор, это даже лучшему, что сейчас мы одни, поскольку этот обед я и затеяла лишь, чтобы увидеться с вами. Присядьте, прошу, я хотела бы поговорить.

Грегор, не в силах ей противиться, сел, выдвинув один из стульев. Но чуял неладное. Даже пожалел, что явился раньше назначенного времени - и тут же отругал себя за трусость.

- Я слушаю вас, Светлана, - сказал он, собравшись. - Я могу вам чем-то помочь?

- Можете, - сосредоточенно кивнула та. Ненадолго замолчала и продолжила, тщательно взвешивая каждое слово. - Мне показалось, что летом вы стали особенно дружны с Надюшей. Я подозреваю, что даже более чем дружны - поправьте меня сразу, прошу вас, если я не права.

И подняла на него молящий взгляд. Грегор почувствовал, что ужасно смущен: неужто его отношение к Наденьке и правда столь очевидно?

- Вижу, что права, - Светлана заговорила чуть уверенней. - А посему, должна сказать, что я одобряю вашу дружбу… и даже более того - я была бы весьма рада, если спутником Надюши стали именно вы. Право, мне больше и желать нечего.

Пока она говорила, Грегор не знал, куда деть свои глаза и руки - сам себе он казался сейчас нелепым. Столь же нелепым, как и разговор, который они вели. Светлана предлагает ему руку Надин? Сама? Он все еще не мог в это поверить и ждал, что вот-вот она рассмеется и сведет все к шутке - надеялся, что она сведет все к шутке.

- Что касается материальной стороны вопроса, - продолжала меж тем Светлана без намека на улыбку, - то смею вас заверить, что Надюша весьма обеспеченная невеста. Кроме того, после моей смерти все, чем я владею, станет принадлежать ей и ее супругу. Разумеется, о приданом мы можем поговорить и более предметно в любое удобное для вас время.