- Пойдем домой, Надюша, - снова позвала Светлана, - ты, верно, уже больна.

- Ты ведь боишься змей! - с какой-то истеричной насмешкой сказала Надя. - А они здесь повсюду - так и кишат вокруг!

И снова ее посиневшие губы затряслись - то ли от холода, то ли от сильных переживаний.

- Дурочка моя, - без сил покачала головой Светлана, - я не змей боюсь - я тебя боюсь потерять. Давай руку, ты озябла совсем.

И снова на лице Нади отразилась растерянность, как будто ждала она от Светланы чего-то другого. Впрочем, тоже ненадолго: упрямица сдвинула брови, явно собираясь одарить сестру новой колкостью - да не успела.

Вынырнув откуда-то из-за спины Светланы, следователь Кошкин грубо, но крепко ухватил Надю за руку - но та и не сопротивлялась вовсе. Светлана только сейчас поняла, насколько девочка ослабла: она, повиснув на руках Кошкина, почти лишилась чувств. Только посиневшие Надины губы слабо шевелились - лишь Светлана да Кошкин могли расслышать ее голос:

- Все равно не прощу. Никогда не прощу тебе этого. Никогда. Никогда…


***

Слова эти еще долго звучали в голове Светланы, пока она, спрятав лицо в ладонях, сидела у постели больной сестры.

Василиса с Аленой переодели ее в сухое, но девочка все равно успела простудиться. Несмотря на мертвенную бледность кожи, лоб ее горел. Она сперва бредила, то вспоминая папу, то своих подруг-смолянок, то обращаясь к Светлане и обвиняя ее - без конца обвиняя в том, из-за чего Светлана и так не могла найти себе места. Неужто Надя и впрямь успела столь сильно влюбиться в Боровского?… Пользы от присутствия Светланы в комнате не было - стоило бы уйти… но Светлана не смела двинуться с места, закрывая сухие глаза ладонями, и слушала, слушала… Это ее наказание. Она заслужила это, вполне заслужила.

Потом Надя затихла, уснула и лишь тяжело дышала, иногда вздрагивая во сне. Алена, а следом и Василиса, попросили разрешения уйти спать, потому как было уже за полночь - а Светлана снова осталась.

Еще спустя какое-то время в дверь постучали и, дождавшись ее позволения, вошли. Кошкин. Очень серьезный, как всегда, с нахмуренными бровями. Светлана подумала, что он клянет ее, должно быть, последними словами. И себя заодно - что поддался уговорам и позволил ей дождаться похорон.

«А что, если он передумал?» - испугалась Светлана и с беспокойством заглянула ему в лицо. Нет, ей сейчас оставить Надю решительно невозможно!

- Я зашел сказать, что послал своих людей к Гриневским. - Вопреки серьезному своему виду, говорил он неуверенно, должно быть сомневался, прилично ли ему заглядывать в девичью спальню. Потому жался на пороге и не знал, куда деть глаза. - Вечером к ним должен был заехать доктор… возможно, он еще у них. Его привезут осмотреть Надежду Дмитриевну. Надеюсь, к утру ей станет лучше.

Горки находились в некотором уединении от прочих деревень их уезда, и единственный на всю округу врач, Иван Дмитриевич, который служил здесь еще когда Светлана была ребенком, добирался к ним не меньше чем за три часа - и то ежели других больных не было.

- Спасибо вам, - искренне поблагодарила Светлана. В суматохе она и впрямь позабыла о докторе, понадеявшись на снадобья Василисы.

Он все-таки поднял глаза на Светлану и кивнул.

- Степан Егорович, - остановила она его, когда тот хотел вновь скрыться за дверью, - я прошу простить нас за эту сцену на озере… должно быть, у вас ни с кем не бывало столько неприятностей, сколько со мною. Простите, мне действительно неловко.

А Кошкин, не дослушав, усмехнулся как будто своим каким-то мыслям и охотно ответил:

- Да скажете тоже… вот с полмесяца назад малинник на Сенной площади брали, так двоих наших ранили, с одним совсем плохо… девица их мне щеку до крови разодрала, а мазурик один особенно ушлый так и вовсе пообещал, что, как вернется, найдет меня и, понимаете ли, зарежет. Вот с ними действительно были неприятности! - В какой-то момент лицо его даже просветлело, но после Кошкин снова смешался, нахмурился и счел нужным уточнить: - «Малинник» - это они так воровские притоны свои называют.

Светлана же, и впрямь потрясенная, не знала, что и сказать:

- А что же будет, если этот… мазурик… - фамилия, что ли, такая чудная малоросская? - и впрямь угрозу выполнит, когда вернется?

Но Кошкин вновь улыбнулся снисходительно и поправил ее:

- Если вернется. - Он вошел в комнату полностью, намереваясь, кажется, сполна посвятить Светлану в тонкости воровского жития: - Да с его-то норовом мазурика этого, боюсь, свои же порешат, не дав ему и до первой пересылки дойти. - И снова пояснил: - «Порешат» - это убьют, значит.

- Какая у вас занимательная служба, Степан Егорович… - отозвалась Светлана, невольно поежившись.

Надюша вздрогнула во сне, и Светлана, вспомнив, где она и с кем, поспешила охладить ее лоб влажным полотенцем.

- Не прощу… никогда не прощу… - снова зашептала она во сне.

Пока Светлана утирала Надино лицо и гладила волосы, Кошкин молчал - но и не уходил, чему Светлана была даже рада.

- А у вас есть младшие братья или сестры, Степан Егорович?

- Есть, - нехотя отозвался он. - Сестрица года на два младше Надежды Дмитриевны. Варенька.

- Стало быть, Вареньке пятнадцать? - не оборачиваясь, улыбнулась Светлана. - В пятнадцать Надюша была паинькой. Почти и не капризничала… только умоляла меня забрать ее из Смольного. Может, и впрямь стоило забрать: Бог с ним с образованием этим, кому оно, по большому счету, нужно.

- У Вари домашние учителя, - заметил Кошкин, - но все равно она недовольна. Верно, возраст такой, что им всегда что-то не так. Варенька, представьте себе, хочет в Москву податься и поступить в какое-то там драматическое училище, в студию к Немировичу-Данченко [19]…

- А Немирович-Данченко набирает учеников? - оживленно переспросила Светлана. - Что ж, весьма похвально желание вашей сестры. Я читала его критику, смотрела несколько пьес: по-моему, он прекрасный драматург и весьма талантлив. А вы что же - против?

Но что Кошкин даже хохотнул в голос:

- Чтобы Варя актриской стала?!

- Не актриской, а актрисой! - отчего-то обидевшись за весь женский род и за актрис в частности, возразила Светлана. - Что же плохого в том, чтобы учиться актерскому ремеслу, если девочка и впрямь талантлива? Представьте, если Саре Бернар [20] брат запретил бы идти в профессию?!

- Нет у Сары Бернар брата, и позвольте мне не называть, кем была ее матушка! - резко заметил Кошкин.

Светлана умолкла: и впрямь, зачем она вмешивается? Ей ли раздавать советы по воспитанию барышень? Кошкин тоже теперь молчал и хмурился, пока Светлана лихорадочно выдумывала, что бы еще спросить - хотелось хоть немного сгладить впечатление о себе.

Однако Кошкин заговорил сам.

- Светлана Дмитриевна, - сказал он как будто через силу, - вспомните, прошу вас, когда вы в последний раз видели этот ваш кулон? Может, вы отдали его кому-то или потеряли достаточно давно?

Светлана так и не повернулась к нему, но ясно слышала в голосе сочувствие. Неужто ее маневры увенчались успехом, и Кошкин даже после всего, что она вытворяла, хочет ей помочь?

«Все же он очень мил», - подумала Светлана и невольно улыбнулась.

И для себя решила вдруг, что не станет больше ему лгать. К чему? Ее все равно ничто уже не спасет, зато этот сыщик, когда распутает дело о кровавой черной вдове, наверняка получит повышение. Оттого, наверняка, и у неведомой ей Вареньки, которая мечтает стать актрисой, жизнь сложится лучше.

- Я никому не отдавала этот кулон. Никогда. И держала его в руках в последний раз в тот вечер, когда был убит мой муж. Переодевшись ко сну, сняла его, застегнула замок на цепочке и повесила на лампу возле изголовья кровати - я всегда так делаю… - Однако вспомнив о своем обещании говорить правду, Светлана поправилась: - Впрочем, мне уже тогда было нехорошо - я перенервничала, когда столь внезапно приехал Павел, и к вечеру не вполне отдавала себе отчет в своих действиях. Скорее всего, я сняла и повесила кулон на лампу в какой-то другой вечер, но не в тот… А поутру мне было просто не до того, я не помню, висел ли кулон на лампе. Я спохватилась о нем лишь пару часов назад, когда горничная убирала спальню. Его нигде не было.

Только договорив, Светлана нашла в себе силы, повернуть голову и встретиться со взглядом Кошкина. Да, он ей сочувствовал.

- Вы сказали, что перенервничали. Не отдавали себе отчет. И часто это с вами случается? - спросил, наконец, он.

«Зрит в корень…», - подумала Светлана и вздохнула.

- Не очень часто, слава Богу, - ответила она. - Но случается. Все как будто во сне в такие моменты… называйте это приступами, если вам угодно. Я хожу, что-то делаю, все вполне осознаю, как мне ди… однако после оказывается, что я совершила нечто гораздо более страшное, чем думала. - И совсем тихо, ниже склонив голову, добавила: - Должно быть, я и правда сумасшедшая, как считает моя сестра.

Глава XVII

- Ну, что тебе рассказать, Степан Егорыч? Ежели кратко, то у господина нашего художника одна песня: что ходит он каждый день из дому картинки свои рисовать. К Раскатовой, мол, сроду не заглядывал, да и вообще не помнит, когда в последний раз говорил с нею. Ну, брешет же, как сивый мерин!

Девятов, сняв сюртук и расстегнув ворот сорочки, поставил одну ногу на банкетку, обитую дорогущей парчой, и, придирчиво нахмурившись, начищал свои башмаки. По серьезному его выражению лица можно было подумать, что его и впрямь заботит то, что он говорит - а вовсе не башмаки.