Светлана не помнила, как Василиса раздела ее и уложила в постель, как опустила портьеры, чтобы утренние лучи не пробивались в комнату, и прикрыла дверь за собою.

Потом она, кажется, уснула. Сон был легким, словно прозрачная вуаль, готовым оборваться в любой момент, от любого шороха. Потому, когда дверь, тихонько щелкнув, отворилась - Светлана тотчас подняла голову с подушек.

Это был Серж.

- Ты еще спишь, моя соня? - Не раздеваясь, он забрался к ней на кровать, сходу целуя Светлану в пересохшие губы. - Вокруг дома столько полиции - никак тебя охраняют? Но меня не видели…

Упоминание полиции снова кольнуло Светлану, теперь безучастную ко всему. Она поморщилась и уперла ладони в плечи Сержа, пытаясь оттолкнуть его:

- Ах, оставь! Серж, прошу, не сегодня…

Тот покорно шепнул:

- Ты переволновалась вчера, я понимаю. Я просто побуду рядом.

Однако ж губы его все еще мягко касались ее лица - вероятно, он считал, что таким образом успокаивает ее.

- Нет, уходи, - Светлана слабо пыталась увернуться, зная, чем заканчиваются все его «просто побуду рядом». И, наконец, выкрикнула, плохо отдавая себе отчет: - Серж, пойми ты, это должно прекратиться! Я не люблю тебя!

Сказала и сама испугалась. Хотя и раньше она не клялась ему в любви особенно горячо, но то, что она его любит, считалось меж ними само собою разумеющимся. Должно быть, Серж ей просто не поверит теперь.

А он, впервые услышав опровержение своих мыслей - да еще и столь экспрессивное - и впрямь замер. С полминуты, наверное, думал, что ответить, и, наконец, нашелся:

- Верно, ты чувствуешь вину перед Раскатовым, потому так говоришь. - Догадка эта стала для него спасительной, Серж действительно отказывался ей верить. - Но пойми, mon cœur, ты ни в чем не виновата. Что же в этом плохого, ежели двое любят друг друга?!

И, сказав так, Серж снова принялся искать ее губы, а Светлана лишь со стоном вздохнула, уже и не пытаясь увернуться. Она не знала, какие еще слова отыскать, чтобы он понял: ее муж не имеет к этому ровным счетом не никакого отношения…


***

Ей снился душистый яблоневый сад, что цвел здесь, пока Горки были поместьем Холиных. Серж, темноволосый, с трогательным юношеским пушком над верхней губой, заглядывал ей в глаза и спрашивал:

- Ты всегда будешь любить меня? До конца жизни?

Он крепко держал руку Светланы в своей и смотрел в ее глаза так, будто от ответа зависела вся его жизнь. Светлане было лишь семнадцать, но даже в свои неопытные годы она поостереглась давать подобные обещания:

- Откуда ж я знаю, что будет через десять лет, или даже через год, глупенький? - Она попыталась свести все к шутке: - Может, я стану страшной, толстой, как повариха Холиных, и ты первый же меня разлюбишь.

Но Серж слабо улыбнулся, отвечая более чем серьезно:

- Я буду любить тебя всегда, Светлана, до самого последнего вздоха.

Светлана ему не поверила, рассмеялась. Кажется, уже тогда она знала в глубине души, что пожениться им не позволят. А раз так, - полагала она, - то и о клятвах своих Серж забудет очень скоро. Потому легко сказала то, что он хотел услышать:

- И я буду любить тебя всегда-всегда, глупенький. До самого последнего вздоха.

Ох, сколько раз потом Светлана жалела об этом обещании… И тогда, после откровенного разговора с Алиной, когда он в первый раз вот так же точно явился незваным в ее спальню. Он напоминал ей те слова, а на все доводы Светланы с искренней наивной верой отвечал: «Ведь ты же клялась тогда! Я видел по твоим глазам, что ты не лгала. И, что бы ты ни говорила теперь, я знаю, что ты всегда будешь меня любить».

Тогда Светлана уступила ему в первый раз. Отчасти потому что клятвы следовало соблюдать, а отчасти, потому что надеялась, что прежняя детская любовь и впрямь вернется. Не вернулась. Хотя Светлана все еще ждала ее - до этой ночи. Сегодня она особенно ясно осознала, насколько отвратительна ее связь с Сержем - для названия подобной связи в русском просторечном языке есть вульгарное, но зато очень емкое слово, прекрасно характеризующее их с Сержем отношения.

Не брак Алины уничтожала она, позволяя Сержу целовать себя, а собственную свою жизнь.


***

Портьеры уже не спасали от лучей солнца: за окном был день, когда она очнулась во второй раз. И сразу поняла, что это снова пришло.

Прошлой ночью, когда она убила Павла, все было так же. Не сон, не явь, а что-то среднее. Полусон. Тело казалось тяжелым, будто пудовыми цепями прикованным к кровати, мысли же как в нервной лихорадке метались в голове, не позволяя ни на чем сосредоточиться. Светлана теперь до замирания души, до оторопи во всем теле боялось, что все повторится.

Подняться с постели было неимоверно трудно, но еще несноснее было лежать подле спящего Сержа… Светлана с трудом, будто пьяная, цепляясь за стены и спинку кровати, поднялась на ноги. Все плыло перед глазами и шаталось - или это саму Светлану качало из стороны в сторону. Яркие, почти живые образы то и дело возникали перед глазами: вот Павел смотрит на нее из угла с молчаливым укором, вот Леон кричит и беснуется, вот Серж требует, чтобы она клялась ему в любви. Была здесь и Надя, которая, перемежая слова слезами, твердила ей, что никогда не простит…

Пошатываясь, по стене, Светлана пробиралась меж ними к двери, мечтая как можно скорее отгородиться от них - будто дверь спасла бы. А выбравшись в будуар, поплотнее закрыла за собою и только теперь, окончательно обессилив, сползла на пол. Сжала ладонями пульсирующую от боли голову и затихла.

Светлана горячо молилась про себя - молилась, чтобы это ушло. Когда не стало Ванечки, Светлана решила, что Бога нет. Или же он есть, но настолько жесток, что лучше б его и не было. Но, когда это владело ею, она готова была верить, хоть в Бога, хоть в дьявола, готова была продать тело и душу - лишь бы все прекратилось.

В прошлую ночь она молилась тоже - не помогло. И как много было крови, Господи, как много…

В какой-то момент Светлане начало казаться, что это отступает… когда неожиданно в ее скачущие, суматошные мысли вторгся голос отца - насмешливый и жестокий:

- Твой любовник теперь выжил тебя из собственной спальни? Милая, что же с тобой стало - ты же раньше была совсем не такой.

Она резко вскинула голову: отец сидел в кресле напротив - в домашнем халате и турецких мягких тапочках, которые Светлана берегла ему на именины, да так и не успела подарить.

Страха не было, удивления тоже. Но, на редкость ясно осознавая происходящее, Светлана покачала головой:

- Не говори со мной… тебя нет, ты - фантом. Мой отец умер много лет назад, а тебя я не знаю и не желаю даже слушать.

- Действительно - умер?! - Отец вскинул брови столь знакомо, что у Светланы защемило сердце. Оттого, что наяву этого никогда больше не будет.

Но его слова… Они мучили Светлану, сводили с ума, заставляли закрыть уши и бежать - бежать безо всякой надежды укрыться.

- Зачем ты изводишь меня?! - действительно закрывая уши, выкрикнула Светлана. - За что? Ты ведь тоже никогда таким не был раньше!

- Так я же фантом, милая! Ты сама это сказала: меня не существует, я не могу никого мучить. - Он легко поднялся из кресла, сделал несколько шагов и, наклоняясь к ней, почти на ухо произнес: - Это все ты. Ты сама себя изводишь. А сказать отчего? - он за подбородок поднял ее лицо. - Оттого, что ты виновата.

- Я ни в чем не виновата, - упрямо ответила Светлана и стала зажимать уши еще плотнее - хотя голос отца вовсе не становился тише. - Я не виновата и хочу, чтобы это прекратилось!

Светлана резко мотнула головой, высвобождая свой подбородок, и глядела на фантом хоть и снизу вверх, зато с вызовом.

Отец же покачал головой с некоторою досадой:

- Это никогда не прекратится. Ни это, ни то… - он кивком указал на дверь спальни, прижавшись спиной к которой сидела Светлана.

- Прекратится! Я сама это прекращу!

Решение родилось в ней внезапно и казалось теперь единственно верным. Уцепившись за дверцу комода, стоящего подле, она с усилием поднялась на ноги - вот только хлипкая дверца при этом раскрылась, и ворох нижнего белья высыпался на ковер… и среди своих чулок и нижних юбок Светлана глазами выхватила револьвер с потрескавшейся деревянной рукоятью. Она отчего-то не удивилась, увидев его там. Молча нагнулась, отстранив замолчавшего фантома, и подняла револьвер.

Потом, отворив дверь в спальню, Светлана взвела курок и несколько раз выстрелила в спящего на ее подушке Сержа.

Глава XIII

Невесту звали Дашенькой. Ее так и представили при встрече - «Дашенька». Это было тихое, молчаливое создание лет семнадцати с прозрачной, болезненно-белой кожей, будто не знавшей никогда лучей солнца. При взгляде на нее Кошкину подумалось, что, если Раскатова стала «мышкой», лишь когда ее загнали в угол, то эта «мышкой» родилась и, вероятно, будет ею до конца жизни.

Впрочем, Платон Алексеевич ни в чем не обманул, Дашенька была доброй, милой и славной. Красавицей с выразительными темными и невероятно печальными глазами. Хотя Дашенька подняла эти глаза от пола раза два за весь вечер, а в основном, сжавшись в комок, стояла за плечом своей тетки, Авдотьи Григорьевны, грузной и суровой дамы лет тридцати пяти.

Дом и принадлежал Авдотье Григорьевне, вдовой генеральше, которая, как она подчеркнула раз пять, «взяла к себе племянницу из доброты своей, покуда все кто ни попадя этой добротою пользуются». На деле же, как убедился Кошкин, два часа просидев с ними в гостиной, Дашенька была в этом доме чем-то средним между бесплатной гувернанткой для детей Авдотьи Григорьевны и ее бессловесной компаньонкой, которой сказать можно что угодно, не опасаясь услышать и слова поперек.