При звуке этого имени в глазах Якушева вспыхнули жутковатые огоньки.

— Да, я знаю, и я ждал тебя двадцать веков, — сказал он, и его голос стал вибрирующим и низким, а его лицо преобразилось, покрывшись бледностью, на которой резче выступили потемневшие брови. — Я ждал нашей новой встречи так много лет, Асахель, и ты так меня разочаровала!

Свечи моргнули и запылали ярче, а Якушев стоял передо мной уже совсем другой — в чёрном струящемся плаще, а трубка в его руке вытянулась и превратилась в длинный меч с тёмным, как грозовое небо, мрачным клинком, блестевшим голубоватыми сполохами.

— Я хотел, чтобы ты стала моей верной спутницей, моей возлюбленной подругой, — проговорил он раскатистым басом. — Только такая, как ты, была бы меня достойна. Но ты пошла против меня, и мне жаль, что придётся уничтожить столь прекрасное существо! Я хотел назвать тебя своей невестой, но ты разбила мне сердце.

За моей спиной поднялись два сияющих прозрачных крыла. Рассечённый мечами воздух всколыхнулся, погасив свечи, и от страшного, гулкого удара двух клинков потрескалась плитка в коридоре.

* * *

Подплан 1

Сквозь сизые тучи пробиваются к земле длинные бледные лучи, и долина озарена мертвенным, тусклым светом. На мой щит обрушилось бессчётное множество потоков огня, но он даже не нагрелся, а копьё сияет нестерпимо ярко, чем я и пользуюсь, чтобы ослеплять моего противника. Но Кувеяш начинает летать вокруг меня с такой скоростью, что у меня рябит в глазах и идёт кругом голова. Круги сужаются, чудовище почти касается меня крылом, а я не успеваю, просто не успеваю за ним! И оно хватает меня.

Моя талия зажата в его когтистой лапе, покрытой холодными чешуйками, над моей головой хлопают кожистые крылья, а внизу мелькает земля. Кувеяш ныряет вместе со мной в жерло потухшего вулкана, и мы со свистом пикируем вниз. Не знаю, сколько мы падаем в темноте, но мне кажется, что эта пропасть уходит вниз на многие километры. Не могу описать всю жуть этого падения: у меня перехватило дыхание, и я почти ничего не вижу, только гул стоит в ушах. Становится всё жарче, и внизу брезжит оранжевый свет; чем ближе он становится, тем невыносимее телу терпеть повышающуюся температуру. Меня охватывает клокочущее рыжее зарево, вся моя кожа натягивается на мне от обжигающего, невероятного жара. Кувеяш несёт меня над рекой из кипящей лавы, а вдали, как мне кажется, — обрыв, с которого лава устремляется вниз водопадом. Поджаренная, как шашлык, я всё-таки соображаю, что пора что-то предпринять, иначе Кувеяш сбросит меня в приближающуюся пропасть, где я заживо испарюсь. Изловчившись, я протыкаю копьём его перепончатое крыло во время маха в нижнем положении и, по-видимому, попадаю в кость, потому что он воет и начинает стремительно снижаться. На мгновение я жалею, что сделала это: мы оба можем рухнуть прямо в лаву. Его лапа разжимается, но за моей спиной раскрываются спасительные световые крылья. Управляются они мысленно, и я приказываю им планировать. Моё падение замедляется: два призрачных светящихся образования за плечами несут меня, как самые настоящие материальные крылья. Кувеяш борется за свою жизнь, а потому всё-таки дотягивает до раскалённого каменистого берега, на который спустя несколько секунд опускаюсь и я. Он оборачивается ко мне с жутким оскалом всех своих зубов. Я прикрываюсь щитом, и вовремя: он изрыгает из пасти пламя. Терять мне уже нечего, и я готовлюсь метать копьё.

* * *

Подплан 2

Не знаю, что видели люди снаружи, но внутри вся отделка здания была погублена: плитка потрескалась и осыпалась, двери были выворочены с петель, перила лестниц во многих местах перерублены — всё это безобразие учинили мы с Якушевым во время нашего поединка. Я во многих местах задела его, но его раны мгновенно заживали, а вот мои ужасно болели и кровоточили.

— Тебе не под силу меня одолеть! — кричал он. — Не волнуйся, скоро ты увидишься со своими родителями и Альбиной… И ты будешь смотреть на их страдания — вот какая мука тебя ожидает!

Я не сдавалась. Не знаю, откуда у меня было умение биться мечом: мои руки как будто знали это всегда. Внезапно страшная боль в пояснице подкосила меня, хотя удара туда я не получала; по торжествующему смеху Якушева я поняла, что это был его козырь в рукаве…

— Зря ты тогда не стала долечиваться, дорогая Настя! Ты пожалела денег за мои сеансы… Следовало тогда раскошелиться, потому что сейчас это тебе гораздо дороже обойдётся. У тебя есть слабое место, твоя ахиллесова пята, и она сослужит тебе плохую службу!

Свет… Свет, наполни меня, защити меня. Я — Асахель, но, кажется, я разучилась быть ею.

Он занёс надо мной меч, а я не могу разогнуться.

Помоги мне, Господи!

Крылья завибрировали и начали наполняться теплом, которое растекалось по всему телу. Как бабочка, только что вышедшая из куколки, перед своим первым полётом расправляет и греет крылышки на солнце, так и я впитывала живительный и благодатный Свет… Свет, для которого не было преград. Внезапно боль опустила, и в самую последнюю секунду я ушла от меча. Удар, предназначавшийся мне, был такой силы, что клинок глубоко вонзился в пол, и Якушев не сразу смог его вытащить. Этого мне было достаточно, чтобы одним точным ударом снести ему голову. Его тело, тем не менее, продолжало двигаться, ища меня на ощупь, а откатившаяся к стене голова жутким голосом крикнула:

— Тебе не убить меня!

— Это мы ещё посмотрим, — сказала я.

С отделённой от туловища головой он был уже не так силён, и я, взяв его голову за волосы, подняла её и заглянула в её красные глаза.

— Убить тебя я вряд ли смогу, но вот изгнать тебя можно.

На меня смотрели добрые глаза доктора Андрея Фёдоровича, полные слёз.

— Я любил тебя, Настя, — сказал он чуть слышно. — А ты не дала мне шанса… За что ты так со мной?

Поверите ли, но это чуть не сработало. Хоть в моей руке и был меч, но в груди у меня было сердце женщины, которое можно было тронуть, сыграв на нужных струнках, а он это умел как никто другой. Цепляясь за соломинку, пытаясь использовать свой последний шанс, он подобрался к моему сердцу очень, очень близко… Но растопить его всё же не смог.

— Ты убил моего отца, — сказала я, проглотив солёный ком в горле. — И Алю. И ты мучаешь многих людей. Думаешь, я поверю в то, что ты способен любить? Не смеши меня.

— Имей хотя бы милосердие, — глухо прошептала голова. — Ведь это твоё главное качество… Добей меня. Ещё один удар — и мне конец.

— Э, нет, — усмехнулась я. — Я на эту уловку не куплюсь. От второго удара ты, пожалуй, встанешь, и все мои усилия пойдут прахом. Я лучше сделаю вот что.

Положив голову на пол, я сосредоточилась на свете в своей груди. Он скапливался там, распирал меня изнутри, обжигал и рвался наружу, и как только он достиг нужной для удара плотности, я выпустила из груди яркий, гневный и беспощадный луч.

Глаза Якушева вылезли из орбит, рот оскалился, всё его лицо почернело и вздулось, исказившись до неузнаваемости, но он ещё цеплялся за этот мир, сверля меня взглядом выпученных глаз.

— Не в твоей власти изгонять меня, — прохрипел он.

— Ошибаешься, это в её власти, — прозвучал у меня за плечом повелительный и спокойный голос.

Вздувшись ещё больше, голова прорычала:

— Я ещё вернусь…

— Это вряд ли, — сказала я.

Бах! — голова лопнула, рассыпавшись светящимися брызгами, которые через мгновение растаяли без следа. Спустя секунду то же самое стало и с телом, и от Якушева в этом мире ничего не осталось.

Только теперь я почувствовала, что изнемогаю от ран, и осела на пол. Этот последний световой удар забрал все мои силы. Всё тело ужасно саднило, голова плыла, меня подташнивало. Держа меч на колене, я гладила его усталыми пальцами и ласкала туманящимся взглядом, как старого любимого друга. Великолепное оружие вибрировало под ладонью, как живое, откликаясь на мою нежность. Клинок зеркально сиял, отражая в себе немеркнущий небесный свет и картины наших с ним совместных дел, а звёзды на его рукояти ласково мерцали, как глаза любящего человека. Карающий Свет… Как же давно мы не виделись и не сражались вместе. Как много всего мы с ним пережили, но всё это уже ушло за густую туманную завесу времени — так далеко, что казалось нереальным. А сейчас мне мерещилось, что я существовала в четырёх ипостасях: здесь, вне времени и пространства, с мечом; в том сне, с копьём и закованная в доспехи; в непонятно где находящемся настоящем, как Настя Головина; в головокружительно давнем и гулком прошлом, как Асахель. Странное это было ощущение — даже не раздвоения, а расчетверения, удивительное и непривычное, но на всех этих планах я жила и действовала автономно.

Однако настала пора всем моим четырём «я» собраться в единое целое.

Поцеловав меч, я всё-таки встала и побрела к выходу.

Меня встретил дождь, и я подставила ему лицо, чтобы он как следует меня умыл. Сквозь тучи проглянуло солнце, и над городом встала высокая и яркая радуга. Я нажала на рукоятке меча кнопку, и он раскрылся над моей головой зонтиком.

* * *

Подплан 1

Копьё вонзается Кувеяшу в глаз и выходит из его затылка. С диким высоким криком он валится кверху брюхом на горячие камни и корчится, а потом его голова лопается и рассыпается светящимися брызгами, следом обугливается всё его тело, превращаясь в скелет, который тоже недолго держится и распадается прахом. Стоя на берегу реки из кипящей лавы, я думаю: уничтожить-то я его уничтожила, но как мне теперь выбраться на поверхность? Дышать всё труднее и труднее, голова плывёт, и мне кажется, что даже моя кровь вскипает. Но на помощь мне приходят крылья: они ловят луч света, непонятно как и откуда проникающий в эту адскую глубину, и по этому лучу, как на лифте, не шевельнув и пальцем, я поднимаюсь вверх. Волосы плащом реют за плечами, а в моей руке зажато копьё.