Алана Инош - Слепые души

— На что вы гадаете?

— Встретимся ли мы снова, — ответила она.

Как вы думаете, что у неё вышло? «Встретимся». Причём мне пришлось поверить ей на слово, потому что она гадала не вслух, а про себя, чуть шевеля губами. Последний лепесток она не стала отрывать, а протянула вместе со стебельком мне, блеснув в улыбке рядом ровных, ухоженных зубов.

— И что это значит? — спросила я.

— Это значит, что ты должна дать мне свой номер телефона, — ответила Альбина.

— А как вы его запишете? — удивилась я. — Вы же… ну, не видите.

— Ну, ты же не откажешься мне с этим помочь? — улыбнулась она.

Я записала одиннадцать цифр в память её телефона. Потом Альбина нажала кнопку вызова, и в моей сумочке заиграла мелодия звонка.

— Значит, ты меня не обманула, и это действительно твой номер, — сказала Альбина.

— Почему, по-вашему, я должна была вас обмануть? — слегка обиделась я.

Она убрала телефон, помолчала, вертя в пальцах ромашку.

— Ничего… Забудь. Ты не будешь против, если я тебе позвоню?

Я сказала, что не буду против. Я проводила её до машины, а она, прежде чем сесть, дотронулась на прощание до моей руки. А я, хоть и не знала наверняка, что именно у неё выпало на ромашке, зачем-то сжала её пальцы. Это пожатие было почти так же интимно, как близость: ладонь крепко вжимается в ладонь, её кожа плотно соприкасается с моей, и она как будто входит внутрь меня.

Вернувшись, я взяла ещё одну ромашку и сама погадала. На последний лепесток выпало «встретимся». Взяв телефон, я присвоила высветившемуся на экране последнему пропущенному вызову имя «Альбина».

Вот так мы познакомились.

14 октября

Утром отец ушёл на работу. Всё как обычно. Он как будто пришёл в себя, перестал пить, «переморщился». Уже в который раз я помогла ему побороть похмелье, продежурив возле него всю ночь и держа руку на его голове. Он говорил, что мои руки обладают какой-то целебной силой, от их прикосновения ему становится лучше. Не знаю, так ли это на самом деле… Как бы то ни было, если он так говорил, значит, что-то в этом есть.

Я должна бы вздохнуть с облегчением и наконец отоспаться, но вздоха не получается. Он ушёл на работу, не зная, что я задумала. Бедный, бедный папа, что он увидит, когда придёт домой…

Я знаю, это подкосит его. Но больше так я не могу.

Не знаю, что со мной. Это какая-то стена, она вокруг меня, и я не могу сквозь неё пробиться, не могу её разрушить. Я как будто парализована. Я стою на месте и не могу сделать шаг. Это вроде бы просто, все это делают, а я почему-то не могу.

Очевидно, со мной что-то не то. Почему я такая? Не знаю. Не могу найти ответа. А вокруг такое дерьмо, что жить не хочется. Не хочется искать, не хочется строить, не хочется дышать. Вы скажете: струсила. Не буду с этим спорить. Я не хочу ничего доказывать, потому что не знаю, что именно нужно доказывать. И нужно ли вообще. Потому что всё равно никто не слушает. Всем плевать.

Кто я? Я никто. Я могла бы стать кем-то, но не вижу смысла. А может, и не могла бы. Потому что что-то не так в моей голове. Всё зависло. Наверно, надо начать с начала. Перезагрузка…

Ника, пожалуйста, не следуй моему примеру. У тебя вполне может что-то получиться. Ты — не я, хоть мы и похожи. Если тебе кто-то скажет, что ты никто и звать тебя никак, ты плюнь этой сволочи в глаза. И живи всем назло. Но если ты последуешь за мной, мы ТАМ обязательно встретимся, и я обещаю, что ТЫ У МЕНЯ ПОЛУЧИШЬ. Только попробуй!

Наверно, вы скажете: вот дура, чего ей не жилось? Она даже и жить-то не начала. Говорите, что хотите. Мне от этого не легче. Из моей жизни получилось какое-то недоразумение, а вернее, вообще ничего не получилось.

Итак, отец ушёл на работу, сейчас девять утра. Я принимаю душ, мою голову, сушу волосы феном, накладываю макияж. Зачем? — спросите вы. Да так. Хочется выглядеть.

Десять утра. Иду в туалет, освобождаюсь от нечистот в моём теле. Надеваю ночную рубашку, открываю кран, набираю в ванну тёплой воды. Глотаю пачку обезболивающих таблеток: надеюсь, будет не так больно и не так страшно.

Ванна набралась. Я стою, глядя в воду. Она ещё прозрачная, но скоро станет красной. И вдруг — телефонный звонок.

Я долго не снимаю трубку, но телефон настойчиво звонит. Интересно, кому я ещё нужна?

Странно, но этот звонок выбил меня из колеи, поколебал мою решимость. Я уже собиралась уйти, но он вдруг прозвучал, а я не сняла трубку, и теперь мне интересно, кто это был. Я не могу уйти из жизни, пока не узнаю, кому я понадобилась.

Вода в ванне остывает, а я сижу на кухне и жду, не позвонят ли снова. От таблеток мутится в голове, клонит в сон, слегка подташнивает. Тошнота усиливается, становится нестерпимой, и я больше не могу. Я бегу в ванную и блюю. Не до конца растворившиеся таблетки, не могу сосчитать, сколько. В глазах мутится. Я повинуюсь властному приказу организма: избавься от этого. Я пью воду из-под крана, долго пью, пока опять не начинает тошнить. Надавливаю на корень языка, желудок подскакивает и выплёскивает наружу воду вместе с таблетками. Струсила, качает головой Ничто. Да, я струсила, и этим я горжусь.

Звонок пробивается ко мне, как сквозь толстый слой ваты. Я поднимаю трубку, но там длинный гудок, и я соображаю, что взяла не тот телефон: звонит мобильный. На подгибающихся ногах я плетусь в комнату. На дисплее высвечивается «Альбина». Припоминаю: мы не виделись неделю, потому что я сказалась больной, но она звонила мне. Но последние три дня я перестала отвечать на звонки на мобильный, выключила и стационарный телефон. А сегодня утром папа это заметил и включил его снова.

Не знаю, почему, но я всё-таки отвечаю. Язык еле ворочается в моём пересохшем рту.

— Да…

Её голос:

— Настя, это ты?

— Да, Аля…

— Что у тебя с голосом? Тебе плохо?

Я не могу говорить. Оттого, что я вдруг услышала её голос именно сейчас, на глаза наворачиваются слёзы, в горле невыносимо саднит. Безумно хочется плакать. Ведь я люблю её. И она сказала, что тоже любит меня.

— Настенька! Почему ты не отвечаешь на звонки? Я беспокоюсь… Как ты, как себя чувствуешь?

Я говорю правду:

— Паршиво…

— Настя, у тебя голос такой, будто ты после наркоза! Что с тобой?

— Не знаю, наверно, это из-за таблеток…

— Каких таблеток? Господи, малыш, чего ты наглоталась?!

— Да нет, я уже… Уже… — Не могу построить из слов нормальное предложение. То ли слова забыла, то ли грамматику.

— Настенька, жди меня, я буду у тебя через полчаса!

Я хотела сказать, что уже выблевала все или почти все таблетки, но она уже разъединилась. Сердце сжимается от пронзительного: я люблю. Я сижу на кухне на подоконнике, смотрю на слякоть и грязь, на остатки золотого убора на оголяющихся ветках, на суетливо мелькающие на дороге машины, на серое небо, а сердце тепло и мучительно ноет: я люблю. Нож забыт на краю ванны, вода остыла, а я сижу, спасённая, жду и люблю её.

Флешбэк

Показав мне в первый день знакомства свои рубцы под тёмными очками, Альбина, по всей вероятности, испытывала меня. Затем последовало испытание ромашкой и телефоном, которые я успешно прошла, но это было ещё не всё. Через три дня состоялось испытание париком.

В течение всех этих трёх дней я ни на минуту не переставала думать о странном происшествии, которое привело к ещё более странному знакомству. Среди моих знакомых ещё никогда не было людей, подобных Альбине; более того, она была, скорее всего, уникальна в своём роде. Мои представления об образе жизни слепых инвалидов оказались ошибочными: как выяснилось, они вовсе не обязательно должны были безвыходно сидеть дома, а могли и разъезжать в роскошных джипах с водителями-«шкафами», и иногда в их власти было обеспечить доступ в кабинет врача бесплатного учреждения без страхового полиса силой шуршащих бумажек, вложенных в паспорт. И я даже не подозревала, что иногда бывает достаточно только звука голоса, чтобы почувствовать: это твой человек. Но вот странность: это оказалась женщина, да ещё и слепая.

Так о чём я? Ах, да, испытание париком. В семь часов вечера раздалась мелодия телефонного звонка, а на экране высветилось «Альбина». Не скажу, что я не поверила своим глазам, но по моей коже пробежал лёгкий холодок волнения, когда я прочитала это имя. «Встретимся», — облетел последний лепесток ромашки, и я сказала:

— Да.

Низкий, прохладный и щекочущий, как ледяная минералка, голос сказал:

— Настенька… Привет. Это я… Если помнишь.

Странно предположить, что я могла забыть её джип, её Рюрика и её ромашку, предсказавшую нам новую встречу. И было бы ещё более странно, если бы я, услышав её голос, моментально выдала в ответ что-нибудь остроумное и приятное. А выдала я следующее:

— Спасибо за персики… Очень вкусные.

— А конфеты? — тут же поинтересовалась она с явно слышимой в голосе улыбкой.

— И конфеты тоже, — сказала я.

Она сказала:

— Ну, вот мы и снова разговариваем. Знаешь, а я очень боялась тебе звонить.

— Почему это? — удивилась я. Она не производила на меня впечатление робкого человека.

— Сказать откровенно? Я боялась, что ты пошлёшь меня подальше, — ответила Альбина.

— Отчего же? — засмеялась я. — После такого вкусного подарка просто невозможно послать кого-либо.

— Я рада это слышать, — отозвалась Альбина. Ты сейчас не слишком занята?

— Да ничем особенным я не занята, — ответила я.

Сказать по правде, в тот момент я занималась переводом статьи для сайта о здоровье: будучи нелюдимым, неуверенным в себе, робким и до крайности замкнутым человеком, я никак не могла устроиться на обычную работу, связанную с непосредственным контактом с людьми и посещением офиса. На работодателей я, видимо, производила неблагоприятное впечатление слишком чудаковатой особы не от мира сего, и они, взяв мои контактные данные и вежливо пообещав связаться со мной попозже, никогда потом не делали этого. А ещё в моём присутствии они начинали странно нервничать — особенно, когда я смотрела им в глаза. Потом, глядя на себя в зеркало, я недоумевала: что же во мне такого страшного? Лицо как лицо, не фантастически красивое, но и не уродливое; большие тёмно-синие глаза, пухлый рот… Приятный славянский тип внешности, волосы — русые, до лопаток. Ничего жуткого и экстраординарного. А может, дело во взгляде? Да нет, тоже ничего особенного… Не злобный, не чокнутый и не гипнотический. Отчего же они все так дёргаться начинают, когда я на них прямо смотрю?.. Загадка.