Алана Инош - Слепые души

Я не святой Георгий Победоносец, но держала в руках копьё и сразилась им со змеем. И это не фигуральное выражение: копьё — самое настоящее. Изготовлено оно было, вероятно, во времена Христа, так что выглядит оно, мягко скажем, не слишком новым. Увидев это копьё — его полуистлевшее древко и рассыпающийся наконечник, — вы можете усмехнуться: «Да что этим антиквариатом можно сделать? Разве только червяка задавить» — и будете неправы. Я тоже так подумала и ошиблась: копьё оказалось очень даже пригодным для ближнего боя. Но в музее вы его не найдёте: где оно сейчас, знают лишь те, кто мне его вручил.

Странная это история, не историческая и не библейская. Имени моего противника вы не найдёте ни в одном древнем священном тексте, о нём нет упоминаний ни в летописях, ни в легендах. Его имя вычеркнуто и предано забвению, а то, которым я называю его здесь, намеренно изменено, чтобы многочисленные воспроизведения его вашими устами не вызвали из небытия его тень: но лучше не искушать судьбу и не будить лихо, пока оно тихо.

Моё имя Анастасия, и моё житие — самое обыкновенное, довольно-таки бесславное, похвалиться мне нечем. Никогда не думала, что мне уготована столь важная миссия, более того — я полагала, что такие подвиги совершают ярко выраженные праведники, коих впоследствии канонизируют. Не думаю, что меня постигнет сия достохвальная участь, да я к тому и не стремлюсь: мне бы как-то дожить свою земную жизнь, не наделав ошибок.

И всё-таки моя жизнь поделена на «до» и «после», её жирной чертой пересекает день, когда на нас с Костей напали какие-то отморозки, и я получила удар ножом, приведший меня на невидимую грань между тем светом и этим. Семь с половиной минут моё тело не подавало признаков жизни, и по всем показателям медицинских приборов я была мертва, но как раз в эти-то семь с половиной минут и происходило самое интересное. В то время как врачи констатировали клиническую смерть, я была ещё как жива и даже успела кое-кому здорово накостылять, а именно — мануальному терапевту доктору Якушеву, который на деле был никакой и не доктор вовсе.

Но я забегаю вперёд. Перед этим было нечто, за что меня уж никак нельзя причислить к лику святых: моя встреча с Альбиной.

Флешбэк

Познакомились мы при малоприятных обстоятельствах, и было сложно поверить, что из такого знакомства может получиться что-то хорошее. Это случилось погожим, тёплым майским днём. За спиной у меня был расположен торговый павильон, похожий на сказочный теремок, в котором люди что-то покупали, вправо и влево тянулся пыльный, залитый солнечным светом тротуар, по которому люди шли, а впереди — поток машин, в которых люди ехали, но ни одному индивиду из этой человеческой массы не было дела до того, что случилось. А случилось вот что: огромный, сверкающий, великолепный джип слегка боднул меня в бок, когда парковался у обочины, и я упала. Сидя на асфальте, в гораздо большей мере потрясённая обрушившимся на меня шквалом ругани Рюрика, нежели самим происшествием, я вытирала катившиеся по лицу слёзы. Сквозь их солёную колышущуюся пелену я увидела, как задняя дверца джипа открылась, и из-под неё на пыльный асфальт ступил лакированный чёрный женский сапог. Это много позже я буду называть её Алей, а она меня «утёночком», а пока она была просто незнакомой, хорошо одетой женщиной с фигурой, как у супермодели. Несмотря на боль в руке, я подумала: наградила же природа данными! Высокая, стройная, ноги — что называется, от ушей; лакированная кожа сапог сверкала на солнце, как и её широкие тёмные очки. Залюбовавшись, я не сразу заметила, что у неё не всё в порядке с лицом, тем более что половину его скрывали вышеупомянутые очки и длинная, густая тёмная чёлка.

— Дура! Идиотка! Ты что, ворон считаешь? Тебе жить надоело? — орал Рюрик. Впрочем, тогда я ещё не знала, как его зовут, и для меня он был просто шкаф в костюме.

На меня ещё ни разу в жизни не орали так долго и так яростно, и, само собой, мне было очень обидно: меня чуть не сбили, да ещё меня же и ругают. Впрочем, несмотря на этот ужасный ор, как я уже сказала, на нас мало кто обращал внимания, все шли по своим делам и предпочитали не вмешиваться: очевидно, всех впечатляли габариты вопящего «шкафа». «Шкаф», он же водитель роскошного джипа, стриженный ёжиком, косая сажень в плечах, обрушил на мою несчастную голову все ругательства, которые он только знал, а знал он их немало. Вышеприведённые слова были чуть ли не единственными цензурными среди этого потока скандала, изливавшегося из тщательно отремонтированной стоматологами пасти шкафоподобного молодца.

Хорошо одетая женщина в красивых блестящих сапогах, собранных на щиколотках «гармошечкой», выйдя из машины, почему-то смотрела не прямо на меня, а куда-то мне за спину, в сторону торгового павильона-теремка, что показалось мне весьма странным и даже задело меня: ей как будто не было дела до меня, пострадавшей.

— Рюрик, что случилось? — спросила она, обращаясь, по-видимому, к водителю. (В этот момент я впервые услышала его имя.)

Я подумала: странно, зачем ей задавать этот вопрос, когда и так всё ясно видно? Разве что только она слепая? А «шкаф» с редким именем Рюрик ответил, всё ещё полный негодования:

— Да вот эта вот дура чуть не угодила нам под колёса, Альбина Несторовна!

Обладательница умопомрачительных ног в красивых сапогах, продолжая смотреть куда-то вдаль, поверх меня, секунду помолчала и спросила испуганным дрогнувшим голосом:

— Ты что, сбил девушку?

— Да не я сбил, а она на нас наскочила, аферистка! — прорычал Рюрик, сверля меня злобным взглядом. — Бросилась нам под колёса!

Тут я не вытерпела.

— Почему аферистка? Какое вы имеете право меня оскорблять? И я никуда не бросалась, я шла себе спокойно, никому не мешала, а тут вы со своим джипом…

Сказать по правде, это только в письменной форме звучит пристойно, а произнесено это было мной плачущим, жалким, дрожащим голосом, и, к тому же, под конец я расплакалась, а потому, естественно, всё это вызвало у Рюрика только презрение. Женщина в тёмных очках, по-прежнему не глядя на меня, подошла, сверкнув голенищами шикарных сапог, присела и принялась меня ощупывать.

— Девушка, милая, что с вами? Как вы себя чувствуете? Вам больно? — спрашивала она встревоженно.

— А вы как думаете? — всхлипнула я. — Конечно, больно… Вы что, не видите?

Она ответила спокойно, дотронувшись до своих широких тёмных очков:

— Да, я не вижу.

Теперь, когда её лицо приблизилось, я разглядела на нём неровности — что-то вроде сглаженных шрамов. Её подбородок был поднят, тёмный щиток очков скрывал глаза. Она слепая, дошло до меня, и мне тут же стало стыдно за мои в сердцах брошенные слова. Вот как бывает: прекрасная фигура, дорогие сапоги, роскошная машина — и нет зрения.

— Извините, — пробормотала я. — Я не знала.

Она сказала мягко:

— Ничего страшного. Конечно, вы не могли этого знать. — И тут же снова спросила с искренним беспокойством в голосе: — Как вы, девушка? Где у вас болит?

Не так уж мне было и больно — в сущности, я больше испугалась, чем ушиблась, а чуткие участливые руки слепой незнакомки почти исцелили меня.

— Да нет, я в порядке… — начала я, поднимаясь.

И тут же совершенно неожиданно асфальт качнулся под моими ногами, а перед глазами всё застлала пелена из каких-то ярких взрывов, и на мгновение я перестала ощущать своё тело — будто солнце скатилось с неба мне прямо на макушку. Некоторое время мне было очень скверно: такой ужасающей, невыносимой дурноты я ещё никогда не испытывала. Понемногу вернувшимися ко мне чувствами я ощутила реальность и определила с грехом пополам, что моё тело находится в почти горизонтальном положении вдоль заднего сиденья, и меня держит в объятиях, крепко прижимая к своей груди, эта слепая женщина. Поверите ли, но это было очень приятно. В её с виду тонких и изящных руках была скрыта необыкновенная сила: она держала верхнюю половину моего тела на весу, прижимая к себе, как мать ребёнка. Мою макушку обдувал ветерок, врывавшийся в открытое окно, и мы куда-то очень быстро ехали. За рулём был, как вы догадываетесь, «шкаф»-скандалист, обладатель коротко стриженого затылка правильной округлой формы — Рюрик.

Немного повернув голову, я увидела большой букет сирени, воткнутый в кармашек на оборотной стороне спинки переднего сиденья. Я очень люблю сирень, и я тут же сказала об этом, хотя, признаться, мой язык ещё не очень хорошо мне повиновался. Рука слепой незнакомки протянулась и очень точным движением обхватила букет, вынула из кармашка и положила мне на грудь.

— Возьми, милая.

Меня не смутило и не покоробило то, что она обратилась ко мне на «ты», и даже то, что назвала меня «милой», хотя наше знакомство было ещё недостаточно долгим для этого. Скажу правду: меня покорили её объятия, обладавшие смешанным ароматом каких-то дорогих тонких духов и сирени. Она спросила:

— Как ты?

Наверно, в моей голове ещё не совсем прояснилось, потому что меня угораздило ляпнуть:

— Не отпускайте меня, пожалуйста… А то я умру.

Звучало это странно, но мне тогда действительно казалось, что моя жизнь напрямую зависела от этих объятий: если они разомкнутся, то она из меня уйдёт, утечёт, как песок сквозь пальцы. Не знаю, что подумала слепая незнакомка, но её объятия стали крепче.

— Ты не умрёшь, — сказала она твёрдо — так, что я сразу поверила. — Я этого не допущу.

Мне пришло в голову, что сейчас самое время спросить, куда мы едем, и я спросила.

— В больницу, — был ответ.

Итак, я ехала в больницу, полулёжа на заднем сиденье боднувшего меня джипа, меня прижимала к себе незрячая незнакомка с великолепной фигурой, но со шрамами на лице. До первого поцелуя оставалось три недели, но ни она, ни я об этом ещё не знали. Пока что мы ехали в больницу.