Луанн Райс - Следы на пляже

– Может быть, любви и вовсе нет, – сказал Джек, удивляясь горечи в своем сердце.

– О, нет, я знаю, что она есть, – возразила Аида.

– Потому что она была у вас с Вэном?

Она кивнула:

– У нас обоих был первый неудачный опыт. Делаются ошибки, и люди причиняют друг другу боль. Это трагично – боль, страдания, утрата веры в жизнь. Но любовь существует – это правда. Вы находите ее, или она находит вас… и это происходит.

– Поэтому вы и хотите сохранить этот замок, это место, не так ли? – спросил Джек. – Потому что здесь вы с Вэном любили друг друга?

Аида кивнула.

– Любила и люблю, – сказала она. – Я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что вы мне в этом помогаете. Я вызвала своего адвоката, он собирается подготовить все документы по доверительной собственности. Я наметила на октябрь большую выставку и планирую использовать все средства, чтобы найти кредит. Это будет «Центр природы и искусств Вэна фон Лайхена». Что-то типа «Искусство Блэк-холла». Вэн был страстным поборником искусств, и он устраивал здесь много встреч с импрессионистами Коннектикута.

– Я предполагаю, это не совсем то, что ваша живопись, не так ли? Импрессионизм? – спросил Джек, смущаясь от того, что он недостаточно знает искусство, чтобы понять разницу.

– Разумеется! – согласилась она. – Дорогой, я люблю новое. Хотя прошло несколько десятилетий с тех пор, как абстрактный экспрессионизм считался новым… во всяком случае…

– Я понял, Аида, – сказал он. – Как только я соберу все свои заметки воедино, я все передам вам. До того, как уеду в Шотландию.

– Стиви говорила, что вы собираетесь туда. Должна признаться… меня это печалит.

– О, я все равно буду работать над вашим проектом, даже оттуда. Ваш адвокат всегда может позвонить мне, обсудить план или какие-то другие идеи.

– Джек, это не то, что меня печалит. Это не связано ни с моим замком, ни с холмом.

– Тогда что?

Аида молчала. Она медленно пила свой чай, глядя на Джека поверх края своей чашки выразительными, подведенными черным глазами. Ему показалось, что она может заглянуть в его сердце.

– Я вас не знала слишком хорошо, – сказала она, – а теперь чувствую, что знаю. Стиви многое мне говорила… У меня есть чувство… просто, что…

– Что? Скажите мне, пожалуйста.

– Я думаю, моя племянница будет очень огорчена, если вы уедете. Вы и Нелл. Знаю, что будет огорчена и Нелл. И… я думаю, что вы тоже.

Джек хотел что-то сказать ей, что-то возразить. Он прочистил горло.

– Но ведь контракт, который я подписал…

– Удивительная вещь эти контракты, – перебила она, – неужели нет возможности их разорвать? Это, конечно, может стоить вам потери в смысле денег, но это защитит вас от других потерь, которые могут случиться.

– Каких потерь?

– О, оставим этот разговор, мистер Килверт, – сказала Аида, и ее серьезные глаза заблестели. – Вы бы сейчас не были здесь и не прогуливались по этим акрам и не спасали мой замок, если бы вы точно не знали, что это такое.

Джек допил свой чай и вспомнил рассказ Стиви про магический замок и мудрую тетушку. Он не ответил на вопрос Аиды, потому что не хотел слышать то, что и так знал слишком хорошо.

Мэделин сидела в своей машине, припаркованной на Эмерсон-Маркет, сразу за железнодорожной эстакадой, открывавшей путь на Хаббард-Пойнт. Она нервничала, но сдерживалась. Пока она здесь стояла, мимо прошли два поезда: один на Нью-Йорк, другой на Бостон. Когда они с братом были детьми, они пытались считать вагоны у проходивших поездов.

Через некоторое время она увидела то, чего ждала: автомобиль-универсал Джека спустился с Шор-роуд и двинулся по мосту в Хаббард-Пойнт. Мэделин выслеживала его два дня до этого, но попусту. Приехав из Провиденса, она курсировала вокруг коттеджей у теннисного корта, где, по словам Стиви, он остановился, надеясь случайно встретиться с ним. Но, когда она увидела, как они с Нелл залезают в машину и уезжают, ее нервы не выдержали, и она уехала домой.

Сегодня она вернулась назад, настроенная более храбро. Была ли с ним Нелл? Мэделин высунула голову, чтобы посмотреть, – нет, на пассажирском месте никого не было.

Ее сердце начало биться так часто, как будто она пробежала марафон. Она чувствовала, что лицо ее стало красным, губы пересохли, а руки просто приросли к рулю. Мэделин ехала вдоль берега по дороге мимо пляжных коттеджей, сразу за машиной своего брата.

Она никому не сказала о своем плане – ни Крису, ни доктору Мэллори, ни Стиви. Ее лечение продвигалось успешно, после нескольких сеансов она начала чувствовать себя лучше. Ей все представлялось более ясным – если Джек сейчас даст ей эту возможность, она сумеет поговорить с ним. Она могла бы сесть с ним лицом к лицу – от их старой взаимной любви зависит, приступит ли она к тому, что ей необходимо ему рассказать. Она специально не говорила Стиви, что приезжает: хотя знала, что подруга поддержит ее намерение привести все в порядок, ей было необходимо сделать все это самой.

Она ловко пристроилась за машиной Джека, почти вплотную приблизившись к ней. Ей надо было успокоиться – она надеялась держать себя в руках. Беседовать с психологом в ее кабинете было одно, совсем другое – оказаться лицом к лицу с братом. Здесь, на пляже, могло случиться что угодно.

Она увидела, что Джек поймал ее взгляд в боковом зеркале.

Их глаза встретились и задержались друг на друге.

Джек не мог двигаться. Он остановил машину на песчаной дороге и смотрел в зеркало, прямо в глаза сестры. Чертежи и планы замка лежали рядом с ним, на сиденье. Он подумал о мудрости слов Аиды и о том, что Стиви просила его остаться. Он собирался прямо от Аиды поехать к Стиви и сказать ей, что утром позвонит Айвену Романову – есть контракт или нет, но он освободится от Шотландии. В водовороте этих решений он должен был еще разобраться в отношениях со своей сестрой.

Но, когда он увидел ее, его система развалилась. Медленно он взялся за дверную ручку, собираясь открыть дверь. Мэделин уже вышла из своей машины. Она стояла немного поодаль, скрестив руки.

– Джек, – проговорила она. Ее глаза потеплели, когда она произнесла его имя. – Не уезжай.

– Я и не собираюсь, Мэдди. – сказал он.

Он решился взглянуть на нее. Прошел год с тех пор, как он ее видел, и он заметил шрамы: темно-красные, от шеи к плечу, сбегавшие под платье. Она пополнела, ее лицо выглядело опухшим. Волосы были гладко причесаны, забраны назад черепаховым гребнем, на губах следы помады.

Ее неуверенность отозвалась болью в его сердце. Она выглядела такой беззащитной, это было невыносимо.

– Как ты? – спросил он.

– Мне лучше, гораздо лучше, – ответила она. – Я знаю, что выгляжу ужасно, это от стероидов, я принимала их после хирургии, из-за них я растолстела. Я терпеть не могу быть толстой, особенно когда ты на меня смотришь.

– Мэдди, ты совсем не…

– Пожалуйста, не надо говорить так, – сказала она, качая головой, будто не могла допустить никакой неискренности между ними.

У Джека защемило сердце. Он сделал шаг к ней, чтобы обнять ее. Но она затрясла головой еще энергичнее, останавливая его и закрывая лицо руками.

– Я пытался звонить тебе, – сказал он.

– Я знала, – всхлипнула она, – я знала, что это ты. Почему ты ничего не сказал?

– Я не знал, что сказать, Мэдди. Все так запуталось. Что Эмма говорила тебе… и что она сделала… потом эта авария…

– Я убила ее, – сказала Мэделин. – Я бы ни за что не могла причинить ей зла, но она ударила меня, и я выпустила руль…

Внутри у Джека все сжалось. Он любил свою сестру – в этом не было сомнения. Но он не мог заставить себя выслушать все подробности случившегося. В чем призналась Эмма, чем Мэделин вызвала ярость Эммы – разбираться в этом ему было слишком трудно, даже спустя год.

Она замерла, увидев горестное выражение его лица.

– Я хочу объяснить тебе все, – сказала она тихо.

– Давай не будем сейчас возвращаться к этому, – произнес он.

– Это единственный путь, – сказала она. – Ты должен понять, что я не собиралась все разрушать.

– Стоп, Мэдди, – сказал он, его сердце горело.

По шее стекал пот, и он чувствовал, как устал. Ему хотелось быть благоразумным. Это лето немного подлечило его – ему посчастливилось встретиться со Стиви, проводить с ней время, видеть, что Нелл стало лучше. Он мог говорить с Аидой, видеть ее отношения с племянницей. Воспоминания об Эмме и о Мэдди, светлые воспоминания – все это было здесь, в Хаббард-Пойнте.

– Но ты должен меня выслушать, Джек, должен!

– Я не могу! – крикнул он.

Тишина была оглушительной. Казалось, остановилась вся жизнь в Хаббард-Пойнте – теннисные и баскетбольные мячи уже не прыгали, радио замолчало, люди перестали разговаривать. Не было слышно ни звука. Голос Джека отозвался эхом в собственных ушах. Мэделин стояла перед ним, бледная и застывшая.

– Прости, – сказал он.

– Я поеду, – проговорила она дрожащим голосом.

– Нет, Мэдди, – произнес он, его руки тряслись.

Он двинулся к ней, но она внезапно скользнула в свою машину. Она нащупала ремень безопасности, плотно застегнула его. Он хотел дотянуться до нее, но не осмелился прикоснуться к ней. Она казалась такой ранимой…

– Джек, – сказала она. – Я люблю тебя.

– Мэделин, – проговорил он. Их глаза встретились, и он почувствовал слезы, бегущие по его щекам. Он не мог сказать ни слова. Он так любил ее, что не мог бы это выразить. Иногда, думая об аварии, он так злился на нее, что ему хотелось встряхнуть ее как следует. А в другое время эта ярость была направлена на Эмму, невольно убитую его сестрой. Если бы Эмма не кинулась на Мэделин, она не выпустила бы руль и не врезалась в дерево.

– Что? – она смотрела на него.

– Не пропадай.

– Мне не стоило приезжать.