Луанн Райс - Следы на пляже

Июнь, 1976

Три подружки расстелили свои полотенца в ряд на белых песчаных дюнах у самого края воды, под голубым небом. Песок под их спинами был горячим, но свежий бриз с пролива приносил прохладу. Мелкие волны лизали берег прямо у ног. Начинался прилив, и девушки знали, что скоро им придется передвинуться подальше от моря, но эти мгновения позднего июньского утра были слишком прекрасны, чтобы их прервать.

Стиви знала, как быстро все может измениться, она уже испытала ужас внезапной утраты, хотя ей, как и ее подругам, было только шестнадцать. Художник по природе, она понимала, что удержать мгновение счастья невозможно – всегда может что-то случиться. Переменится ветер, или облако скроет солнце, или освещение изменит темно-синий цвет воды на зеленый. Стоит отвернуться на минуту, потом оглянуться назад – и все может стать совсем другим. Думаешь, что самый любимый человек будет всегда рядом, а он вдруг исчезает. Она знала, что единственный способ задержать – нарисовать это.

У Мэделин таких переживаний никогда не было. Она была младшей сестрой самого крутого парня в школе Лидер и заводила в своем кругу, он всегда оберегал сестренку, всегда был готов помочь, что бы ни случилось, всегда защищал ее от возможных неприятностей, даже если она и не подозревала о них. Мэдди в полной мере наслаждалась жарким солнцем, морем и синим небом, совершенно уверенная в том, что все это – лето и пляж – принадлежит ей и ее подругам. Она знала, что когда-то пройдет этот счастливый день – ну что ж! Тогда настанет другой, не менее счастливый.

Эмма зевнула и потянулась, она вытянула ноги, дотронувшись правой ступней до воды. Ей нравилось чувствовать на икрах ног морские брызги, которые с каждой волной становились все сильнее. Просто загорать ей было бы скучно. Ее завораживали приближение прилива, накатывающиеся волны. Море было подобно огромному возлюбленному – так ей, во всяком случае, виделось. Когда бы ей ни захотелось нырнуть, море принимало ее в свои объятия. Она любила его – обольщающее, неуловимое, постоянно меняющееся… движения волн приводили ее в экстаз – как и ощущение жизни.

– Ну что? – спросила Эмма, лежа на спине с закрытыми глазами. Ее подруги ответили не сразу, как если бы она была совсем одна.

– Не хочется двигаться, – сказала Мэдди, лежавшая посередине. – Так хорошо, солнце такое чудесное.

– Стиви, тебе не надоело? – Эмма обратилась к ней через Мэдди. – Не пора ли поплавать?

– Только если мы пойдем все вместе и будем держаться за руки, – ответила Стиви.

Эмма улыбнулась: в этих словах была вся Стиви, которая любила всегда быть вместе со всеми.

Мэдди хихикнула:

– Люди подумают, что мы сошли с ума.

– Почему «мы»? – Может, только я, – сказала Стиви.

Эмма поняла, что она шутит, но в ее голосе не слышалось смеха. Стиви вообще редко смеялась, и это вызывало у Эммы недоумение, сама она привыкла открыто проявлять эмоции. И ее родители были оптимистами и жизнелюбами, такой же была и Эмма. Она всегда избегала самоанализа, который, казалось, был смыслом жизни Стиви. У Эммы были другие способы забывать о любых неприятностях или проблемах – для этого служили мальчики, беготня по магазинам и, конечно, лучшие подруги. Она схватила Мэдди за руку и потащила за собой.

Подруги схватились за руки цепочкой – Эмма, Мэделин и Стиви. Так они и стояли лицом к пенящимся волнам. Гранитные выступы мыса Хаббард склонялись в сторону пролива, защищая белый полумесяц пляжа от высоких океанских волн. Крики чаек доносились от скального островка, где были их гнездовья; Эмма знала, что перед рассветом Стиви плавала туда на лодке, чтобы делать эскизы птенцов, ожидающих, когда родители принесут им корм.

От одной мысли об этом Эмма поежилась. Они со Стиви были подругами с раннего детства. Мэдди присоединилась к ним позже, но она пришлась весьма кстати, дополнив компанию. Эмма знала, что в их тройке она была самой «бойкой», Мэдди – самой «счастливой», а Стиви – самой «чувствительной».

Чего Стиви и, уж конечно, Мэдди не подозревали, так это того, что Эмма способна переживать за них. Она была бойкой, забавной, хорошенькой, любила командовать и была помешана на мальчиках – но дело не заходило дальше игры. Хотя она и была как бы лидером в их кружке, связывая их вместе, они никогда не думали, что она относится к их дружбе серьезно: этим летом они дружили, но долго ли будет продолжаться их дружба? Однако в действительности Стиви и Мэделин были для нее солнцем, луной и звездами, а кому небесное управление нужно больше, чем пляжной девочке?

– Я думала, мы идем в воду, – сказала Мэдди, увлекая подруг за руки.

– Я хочу… я хочу… – бормотала Стиви, но глаза ее были крепко зажмурены.

Эмма затаила дыхание, ожидая, что скажет Стиви. Ведь Стиви видела пляж совсем иначе, чем видели его другие. Она черпала в нем вдохновение – и Эмме нравилось, как она передавала в рисунках и набросках свои ощущения света, бриза, крика чаек, звезд, пропуская все это через свое сознание.

Наклонившись вперед, чтобы видеть лицо Стиви, Эмма почувствовала, что волны подступили к самым лодыжкам. Она вглядывалась в напряженное лицо, такое нежное и утонченное, белое от солнцезащитного крема, которым она всегда пользовалась, обрамленное черной челкой и коротко подстриженными волосами, и внезапно ощутила в глубине души тревогу.

– Что, Стиви? – спросила Мэдди. – Что с тобой?

У Эммы стало тяжело на сердце. Ей показалось, что Стиви сейчас скажет что-то особенное, возвышенное. Она всегда так говорила. Она была такой странной, эти ее поездки на лодке на птичий остров перед рассветом, или ее долгие ночные прогулки по взморью, когда она слушала шелест волн, или, например, случай, когда она вдруг исчезала на целый день, а они, Эмма и Мэдди, ее верные подружки, пошли к ней домой, но ее отец сказал, что с утра она ушла на могилу своей матери рисовать цветы.

А потом Стиви вернется и все им расскажет. Она была полна противоречий – такая отшельница, но с огромной потребностью в людях, которых она любит.

И она им все расскажет, причем с такими подробностями, что Эмма и Мэдди почувствуют, будто они были с ней вместе, когда ее велосипед проезжал мимо отбеленных солью домиков с широкими ставнями цвета сахарной глазури, направляясь в сторону маленького кладбища среди искривленных ветрами кедров и дубов. Они будто видели эти ярко-красные цветы кампсисов, вьющихся у подножия ангела, охраняющего могилу, где спит ее мама…

Вместе с ней они видели, как ярко-красные цветки привлекают колибри, крошечных, полуторадюймовых птичек с изумрудными перьями и трепещущими крылышками… и как Стиви беззаветно любит птиц, за то, что они посещают мамину могилу…

Эмме показалось, что Стиви собирается сказать что-то вроде этого, что-то печальное! Рассказ остался бы недосказанным, хотя таким же осязаемым, как и ее рисунки, немного похожие на иллюстрированные детские книжки Эммы, которые она продолжала любить и повзрослев. И Эмма говорила ей: «Ты обязательно прославишься, Стиви. Ты уж не забудь нас с Мэдди, когда напишешь кучу книг, ладно?»

«Никогда не забуду», – обещала Стиви.

Эмма восхищалась талантом Стиви, но одновременно чувствовала… она ненавидела это слово… зависть. Почему она не такая – почему она не может видеть мир так же? Не может любить природу и людей так же чисто и безответно, не задаваясь вопросом, что она может за это получить? Эмма знала, что Стиви ужасно ранима, она так легко могла заплакать.

Эмма догадывалась, какой ценой это дается – чтобы быть творческой натурой и ощущать мир так, как Стиви, нужно открывать свое сердце так широко, чтобы оно вмещало все. Иногда Эмма сравнивала Стиви с Беляночкой, а себя – с Розочкой… а Мэделин была их милой, нормальной, счастливой подружкой, имеющей героического брата.

– Что ты хочешь? – спросила Эмма.

– В данный момент, – ответила Стиви, – хочу, чтобы это мгновение длилось вечно.

Ну, по крайней мере это нечто очень простое. Эмма вздохнула с облегчением. Она опасалась, что Стиви начнет говорить что-нибудь проникновенное про птиц и людей, лето и любовь, про лучших друзей и жизненные пути. К ее удивлению, философски настроенной оказалась Мэделин.

– В этом году двухсотлетие Независимости, – сказала Мэдди. – И мы – часть истории.

– Все, что я знаю, это то, что нам по шестнадцать лет и мы готовы целоваться, целоваться, целоваться, – воскликнула Эмма.

– «Пляжные девочки образца 1976 года», – сказала Стиви.

– Напиши книгу про наши летние дни, – предложила Мэдди. – Мы будем читать ее нашим детям, и она станет классикой, и люди будут читать ее все следующие двести лет.

Эмма поморщилась, услыхав это, – ей не хотелось думать о Стиви как об авторе книг, получившем известность. Это вызвало бы у нее не совсем желаемые чувства.

– Пошли – чего мы дожидаемся? – сказала она, чтобы переменить тему.

Держась за руки, все трое, наконец, вбежали в воду, не останавливаясь и не разрывая цепочки. Все вместе они ныряли в крутящиеся серебряные волны. Всплыв наверх, чтобы передохнуть, они образовали кружок, потом вытянулись на песке, болтая ногами в воде. И как всегда море загадочным образом прогнало все непрошеные чувства, все вернуло на свои места. Эмма выплюнула соленую воду, которой она набрала полный рот. Эмоции могли приходить и уходить, но это были ее лучшие подруги, и она любила их, и будет любить всегда.

– Что мы делаем сегодня вечером? – спросила Мэделин.

– Смотрим на восход луны, – ответила Стиви.

– Пойдем в кино на пляже, посмотрим, кто там будет, – предложила Эмма. – Остерегайтесь, мальчики…

– Можно это совместить, – сказала Мэдди, улыбаясь. – Луна и кино.

– Вот и я так думаю, – сказала Эмма, наблюдая, как Стиви уставилась в небо, кажется, не слыша их. Волны бились в изгиб бухты. Серп луны, сохранившийся с ночи, был неподвижен и бледен, подчеркивая совершенную синеву неба. Эмма повернулась к нему спиной, теперь она видела только сияющее синее небо, выгнувшееся над ее головой, обнимавшее весь берег и девочек на берегу.