— Просыпайся, Юленька, идём на посадку. Через тридцать минут мы — дома: «Тойота» Митяя домчит нас быстро. — Аркадий пристёгивает её и свои ремни.


— Привет, старик, — оглядев её сверху донизу, говорит Митяй. — Поздравляю с заморской царевной и семейным очагом. Давно пора.

Митяй — такой же высокий, как Аркадий, как отец, как Бажен. Такой же широкоплечий. Только лицо у Митяя — рассыпанное. Вроде он глядит на тебя, а вовсе и не глядит: тут же взгляд уплывает, и Митяй уже глядит на что-то другое — на проходящую мимо девушку, на коляску, на лоток с мороженым.

— А где мой чемодан? — спрашивает Юля, когда они подходят к выходу на улицу.

— Я не взял твоих вещей, Юленька. Завтра с утра купим всё необходимое. Новая жизнь — новые вещи. Я только вот это взял. — Он достаёт из своей сумки Баженово зеркало. — Подумал, будет тебе память о доме. Взял и свадебное платье. Пусть дома висит.

А как же без белья?

Но Юля не спрашивает, проходит вместе с Аркадием в проём разъехавшихся перед ними дверей. Аркадий знает, что делать. А ей бы устоять на ногах — они подгибаются от слабости и страха: через полчаса она и Аркадий останутся навсегда вдвоём в одном доме!

Она привыкла быть послушной. А сейчас и вовсе её нет — себя не ощущает.

Несмотря на поздний вечер, на площади — суматошно. Машины подъезжают, выгружают людей, отъезжают. Кто-то куда-то бежит, кто-то что-то кричит, кто-то с трудом волочёт чемоданы, сумки.

Митяй подходит к аккуратной бордовой машине, распахивает перед ними дверцу:

— Милости прошу, господа-молодожёны. Ещё немножко потерпеть, и дорвётесь до…

— Стоп, Митяй! Попридержи язык.

— Молчу, босс, нем, как рыба, никаких намёков больше не будет…

Летят навстречу огни фар, мигают красные огни машин, обгоняемых Митяем, дома с обеих сторон закрывают небо — припаяны друг к другу. Аркадий словно задержал дыхание. Фоном (это слово любил Давид Мироныч) — поток слов: Митяй сообщает, с кем он встречался, пока Аркадия не было, кто звонил.

— Спасибо, Митяй, — хрипло говорит Аркадий, распахивая дверцу машины. — Позвоню.

Митяй на бешеной скорости отъезжает, а Аркадий закидывает за плечо сумку и берёт Юлю на руки. Вносит в дом, поднимается с ней по лестнице, вносит в квартиру — в незнакомые запахи, осторожно ставит её на пол, сбрасывает с плеча сумку, зажигает свет в прихожей. И этот свет проявляет запах пыли и мужского одиночества.

Аркадий чуть склонился к её лицу, руки беспомощно повисли вдоль тела. И она стоит перед ним. Между ними совсем нет расстояния. Его пульс — её пульс.

Но вот руки его осторожно касаются её кос, её плеч. Никто никогда не гладил её щёк, её губ.

Она выходит замуж.


Когда она проснулась, Аркадия в комнате не было. С удивлением ощутила своё новое тело. И — внутри так много незнакомых ощущений, словно в себя она вобрала целую человеческую жизнь, совсем не похожую на её, — мужскую. Теперь предстоит потратить всё отпущенное Богом время на то, чтобы познать её.

Удивительно и то, что не надо вскакивать и нестись кормить животных или полоть огород, она может потянуться. Само по себе потягивание — новое движение, на которое не было времени в старой жизни, и Юля получает от него удовольствие.

Вчера ничего не увидела в своём новом доме, только выложенную розовой плиткой ванну-туалет.

Спальня Аркадия — небольшая, метров десять-одиннадцать. В ней — кровать-полуторка, шкаф, тумбочка с лампой, в углу — телевизор, два стула у голых стен, и всё.

Входит Аркадий. В его руках — большая голубая тарелка, на ней — чашка с дымящейся жидкостью и бутерброды.

— Я хочу баловать тебя, — говорит он.

Она натягивает пододеяльник до подбородка.

— Я не могу так. Даже когда болею, не ем в кровати! Где моё платье?

— Сейчас позавтракаем и поедем покупать тебе одежду.

— Но не без платья же я поеду!

— Конечно, конечно. Сейчас принесу.


Они сидят друг против друга на кухне.

Они — вдвоём в доме.

Они первый раз вместе завтракают.

И Аркадий смотрит на неё. Она опускает голову. Её тело горит его поцелуями, его прикосновениями.

Запах кофе.

Запах мужчины. Совсем не похож на запах отца или Бажена.

«О чём ты думаешь?», «Почему не ешь?», «Как ты себя чувствуешь?», «У тебя ничего не болит?» — новые вопросы, обращённые к ней. Никто никогда не спрашивал её, как она себя чувствует. Даже мама.

Маме здесь сесть некуда. Здесь есть место только Аркадию и ей; два стула, узкий стол, близко плита и раковина.

— Почему ты не ешь? — тихий голос Аркадия.

Она поднимает голову.

— Ты тоже не ешь!

— Мы должны научиться есть друг при друге, — говорит Аркадий. И спрашивает: — Тебе не было больно вчера?

Под его воспалённым взглядом Юля снова опускает голову.

«Было!» — надо бы сказать, но ей стыдно.

— Тебе так не понравилось? — в голосе испуг. — Ты хочешь быть со мной или нет?

— Хочу.

— Слава богу! — Он улыбнулся. — Тогда доброе утро, Юленька! Нам обоим удалось немного поспать. Теперь давай хоть немного поедим. Ты хозяйка здесь, Юленька. Это твой дом. Пожалуйста, пойми, ты не работница, не Золушка, не моё услаждение, ты — хозяйка, я — твой слуга и хочу выполнять твои приказания. — Голос его рвётся, словно Аркадий говорит на бегу. — Пожалуйста, загляни в себя и скажи, чего хочешь ты? Пожалуйста, разожми себя, расправься. Мы с тобой — муж и жена, одно целое. Твоё слово, моё слово — равные. Твоё чувство, моё чувство — равные. Скажи, о чём думаешь ты, я скажу, о чём думаю я. Если хочешь, скажу первый. До нашей встречи всегда был один. А сейчас не один. Это такое новое ощущение…

— Почему ты стал бизнесменом? Разве самое главное в жизни — делать деньги?

— Вот это вопрос! А притворялась деревенской простушкой. — Он смеётся, и стыд исчезает.

Они разговаривают! Дома привыкла молчать. И Нельке не нужно было её слов — тарахтела за двоих.

— Ты очень умная, Юленька. Я стал бизнесменом назло.

— Кому?

— Себе. Я был никто. Кончил школу, в Москве поступил в институт. А там тоска. Инженер-металлург! Даже вспомнить не могу все эти «сопротивления материалов», «коррозии». За четыре года института не успел понять, чем хочу заниматься. Это отец велел идти по его стопам — в металлурги, а сам взял да с началом перестройки открыл автосервис. Он и начальник, и слесарь, целый день с чужими машинами. Не успел он основать своё дело, я тут же бросил институт и, естественно, загремел в армию. В армии повезло: стал возить командира, я хороший шофёр. Но всё равно армия — выброшенные годы. Вернулся, мать подаёт мне письмо. Митяй пишет: «Дуй в Москву. Будем крутить дела». Я и дунул. Вник в его планы. Мы с Митяем из одной школы. Учились в разных классах, но играли вместе в футбол. Пока я служил, он сильно преуспел в Москве. Думаю, начал приобщаться к бизнесу ещё в институте. Встретил он меня с распростёртыми объятиями, пригласил в ресторан, накормил и произнёс речь: «Без тебя, Аркашка, жить не могу. Ты — голова, я — царапущие и загребущие руки. Возглавляй дело. Знаю, всё честно поделишь. Потому и позвал тебя. Голова и честность — редкое сочетание». План его поначалу был прост — закупать по дешёвке всё, что попадётся под руку, загружать в газель и распределять по точкам.

Между ними стол. Нетронутая еда. Переставший дымить кофе. Слушать Аркадия — то же, что чувствовать на себе его руки и губы. Её лихорадит. Она, как в воду, вступила в его жизнь и теперь погружается в неё.

Аркадий просит, чтобы она говорила, о чём думает, что чувствует. Неожиданно понравилось — ловить саму себя: для него! Она хочет, чтобы он узнал её мысли. И спрашивает:

— Разве главное в жизни — делать деньги? Что привлекает тебя в этом — возможность купить всё, что хочешь, поехать куда хочешь? А для души? Ты не ответил на мой вопрос.

— Честно говоря, я вообще не умею тратить деньги, поел и ладно. Сама видишь, не только излишеств нет, но и необходимых для хозяйства вещей. Конечно, для меня не деньги главное. Пожалуй, самое главное — азарт и ощущение нужности. А можно и так сформулировать: риск, передовая, под огнём. Может быть, и несколько преувеличено, но я должен, Юленька, предупредить тебя: риск — большой, и ты должна решить, как нам с тобой быть дальше. Если ты боишься и скажешь мне уйти из бизнеса, я уйду!

— Почему «риск»? Почему «передовая»? Почему — «под огнём»?

— Потому что каждый, кто зарегистрировал свою фирму, сразу попадает в лапы рэкетиров. Иногда рэкетир — в спортивной куртке и джинсах, с накачанными мускулами и мёртвыми глазами. А иногда это джентльмен — в модном костюме, при галстуке, улыбающийся и галантный. Но и тот, и другой легко могут убить человека. Рэкетиру нужны деньги.

— И ты отдаёшь их ему?

— Отдаю, Юленька. Зато этот бандит защищает меня от других бандитов.

— Если он защищает, почему «передовая» и «под огнём»?

— Потому что всё равно каждый день могут убить! Рэкетир защищает тебя только в твоей конторе. Есть бандиты, которые достанут тебя и в городе, и дома. — Аркадий вздохнул. — Сейчас очень большая конкуренция, и не все ведут честную игру. Особенно трудно, когда только начинаешь: в любую минуту уберут. Митяй говорит: «Голова!» Может, и голова, но не о том она вынуждена думать, о чём ей положено, а о каких-то немыслимых вещах: как охранить своё дело от бандитов, как спрятаться от налогов — власть имущие стремятся отхватить львиную долю себе. И много других проблем!

— Ты веришь Митяю? — снова пошла на поводу своих ощущений Юля.

Что-то сейчас, за их первым завтраком, происходит. Кирпичик к кирпичику… возводится их общий дом.

— Как самому себе. Митяй мне предан.