Не шагнул. И в следующий момент обрадовался этому невероятно, потому что увидел такое, ради чего можно и повременить.

Анна, налюбовавшись камнем, открыла сейф с хитрым замком, к которому Алекс все никак не мог подобраться, чтобы хоть узнать, что там стерва прячет. Сейчас увидел что. Анна достала плоскую коробку не коробку, шкатулку не шкатулку — он не знал, босяк, как это называется. Открыла крышку, и там, под крышкой, на темном бархате засверкали, словно друг перед другом красуясь, друг друга перебивая, другие камни. Много, десятка два. Так вот на что тратила деньги фрау Браух! Вот что было ее действительной страстью. А то чашки какие-то, зайцы. Камни — это было настоящее, это Алекс мог понять. Он даже зауважал Анну немного. Дура дурой, а вон какую коллекцию собрала, стерва. Небось, типу тому тоже настоящей цены не дала, облапошила. А он и тому рад был, аж светился весь, дурило. Ай да Анна! Стерва!

Алекс потерял покой. Теперь, когда он увидел материальное воплощение Анниного богатства, уже невозможно было отвязаться от мысли хапнуть из сейфа хоть парочку камешков. Все ему не нужно. Он же не идиот, понимает, что со всей коллекцией засыплется за милую душу. Камешки ведь еще продать надо. А кому? Из фильмов всяких детективных помнил, что продавать брильянты надо ювелирам. Да только где взять-то тех ювелиров, готовых выложить наличные за нормальный камень. Еще в полицию сдадут, козлы вонючие. Нет, чтобы на ювелира выйти, связи нужны. А связей таких у него нет.

Алекс чуть не взвыл от обиды, когда это понял. Никак не давалось ему в руки богатство. Камни вот они, рядом, но толку от них не было. Весь вопрос в том, как превратить их в деньги. Снова вспомнилось, как собирался он впаривать Анне втридорога фарфоровые чашки. Вот дурак-то был! Нужны ей чашки, как же! Вот если бы у Алекса камень был, можно было бы поторговаться. Уж он бы так просто его стерве не отдал, не на того напала. Пусть типов бомжеватых накалывает, а уж он-то вытряс бы из нее полную цену. Жалко, нет у него камня. И не будет. Босяком был, босяком и останется. На секретарскую зарплату жить будет до пенсии. Да и не поверит Анна никогда, что у него, Алекса Маутера, нищего эмигранта, может быть драгоценный камень. Рожей не вышел.

А кто вышел? Тот тип что ли? Почему у него может быть огромный изумруд, а у Алекса не может? Он, между прочим, из Сибири приехал. Для буржуев что Сибирь, что Якутия — все едино, везде холодно. А про якутские алмазы весь мир знает. Может, и у него, Алекса, завалялась парочка. «Ну, давай, — скажет стерва, — покажи свою парочку, похвастайся». А показывать-то и нечего. Только мечтать и остается. Пока Анна не помрет. А как помрет, так все племяшке достанется. А та на законном основании все ювелирам продаст, связи, небось, сразу найдутся, для наследницы-то.

А если не показывать, а только пообещать? Типа, деньги вперед, бабуся! Даже самому смешно стало. Какой же дурак такие деньжищи отдаст только за обещание?

Он ненавидел Анну. Как будто она была причиной всех его неудач. Сидит на деньгах, дура старая, пиво хлещет, ржет, как лошадь полковая. А он ей улыбается да кивает согласно. За гроши. Он уже жалел потихоньку, что не вошел тогда в комнату, как хотелось. Не ударил, не задушил, не сбежал с камнем. Ведь это шанс был. Тот, который только раз в жизни выпадает. А он ушами прохлопал за дверью. Мечтал, как все захапать. Вот и домечтался. Тогда хоть изумруд можно было взять, а теперь ничего: ни камней, ни денег.

«Убью стерву!» — думал Алекс. Думал все чаще и постепенно так свыкся с этой мыслью, что даже недоумевал порой, почему Анна жива до сих пор. Ведь всем бы стало лучше, если бы она умерла. И ему, Алексу, и племяшке толстозадой — та вообще спасибо сказать должна, что кто-то тетушку на тот свет поторопит. Да и самой Анне помереть будет лучше. Старая она уже, родных никого, ухаживать некому, если что. Какая радость жить в таком преклонном возрасте? Вообще надо ограничить как-то срок жизни законодательно. Дожил, скажем, до шестидесяти и хватит. Дай другим пожить, порадоваться.

Потом злость уходила, и становилось ясно, что ему-то самому от смерти Анны никакой выгоды нет. Только племяшке дорогу к деньгам расчистит. Может, предложить ей поделиться? Ей-то от смерти тетки прямая выгода, можно и заплатить. Как же, поделится она. Согласится сначала, а потом сама же его полиции и сдаст.

Нет, если уж убивать бабку, то так, чтобы при этом деньжат получить. Попасть бы в комнату, когда Анна в сейф полезет. Или когда очередной камень покупать будет. Но тогда и продавца придется убивать. Хотя, такого, как лохматый тип и убивать не обязательно — припугнуть как следует, и всего делов.

— Да кто тебя испугается? — сказал Алекс своему отражению в зеркале.

Да, испугать никого не удастся, это точно. Никто не поверит, что он способен на решительные действия. Даже тип лохматый согласится для виду, а как за дверь выйдет, так сразу в полицию и донесет. Нет, никаких свидетелей быть не должно. Но как же подгадать, чтобы ни свидетелей, ни камней не было, а деньги у Анны на руках были?

Решение пришло неожиданно. Он топтался в очередном антикварном магазине, пялился в витрину с бронзой, пока Анна ахала над очередной чашкой. Конца этим восторгам не предвиделось. Алекс скрипнул зубами от злости и, отвернувшись, стал смотреть в окно, залитое дождевыми струями. Смотреть там было особо не на что, но лучше уж мокрых прохожих разглядывать, чем наблюдать, как стерва тратит бешеные бабки на еще одну хреновину. В окне отражалась ненавистная Анна, вертящая в руках малюсенькую чашечку. Вот она поставила ее на прилавок, кивнула, и продавец начал неторопливо упаковывать покупку в несколько слоев тонкой бумаги. Вот Анна достала кошелек и также неторопливо стала отсчитывать деньги. Алекс считал купюры, пытаясь в неясном отражении определить их достоинство. Сколько же у нее с собой денег? Немало, судя по толщине кошелька. И все ведь потратит на ерунду. Гадина! Надо было ее пришить, когда из дома вышли, тогда деньги не антиквару бы достались, а ему, Алексу.

Стоп! А если так и сделать? Убить старуху не во время покупки, а до нее. По дороге, когда деньги у нее уже на руках, а с продавцом еще не встретились.

Он смотрел в залитое дождем окно, и день не казался ему больше серым и унылым. Сквозь дождевые капли будущее манило долгожданным богатством, обещало заслуженную за долгие секретарские месяцы награду. Надо только продумать все как следует, подготовить. Чтобы стерве и в голову не пришло, что эта покупка для нее станет последней.

Глава 22

— Так что он ей купить предложил, я не понял?

— Алмазы.

— Что?! — Димыч всем видом показывал, что не верит ни единому слову, но смотрел при этом с интересом. — Какие алмазы? Откуда они у него?

— Да не у него. Леха сказал, что знает мужика, который готов продать шесть крупных алмазов. Вроде как мужик этот на прииске работает, а алмазы он спер незаметно. Хотел сначала распилить, но готов продать целиком, если цена его устроит.

— Бред какой-то, — тихо сказал Вадим.

— Бред. Но бабка поверила. Леха все обставил так, что трудно было не поверить. И с мужиком этим по электронке списывался, типа. И цену сбивал, и уговаривал, и про теплоход наш, типа, случайно узнал и придумал, как все обставить, чтобы никто не заподозрил, что у бабки с собой алмазы будут. Вроде они в круиз едут.

— А круиз тут причем? — не понимал Димыч.

— Блин, какие же вы трудные! Леха бабке немецкой сказал, что мужик живет в какой-то деревне, в которой теплоход останавливается. Они едут в круиз и на одной из стоянок покупают эти алмазы. А потом возвращаются вместе с группой. Ну, чтобы никто не догадался.

— В какой деревне? — схватился за голову Вадим. — Откуда в наших деревнях алмазы? Алмазы в Якутии. Твой Леха, случайно, речкой не ошибся?

— Так бабка-то не знает, что здесь алмазов нет. Это для нас Якутия отдельно, а для иностранцев это Сибирь. А в ней алмазы.

— Бред, — упорствовал Вадим. — Кто в такое поверит?

— Бабка поверила. И деньги с собой повезла. Сначала кочевряжилась, а потом согласилась наличкой рассчитаться. Леха сам ее в банк возил. Ну, а как деньги сняла, так все. Осталось только дождаться, пока парикмахерша старпома выведет окончательно.

— Парикмахерша в доле?

— Нет, блин, из любви к искусству старается. Конечно, в доле. Ей Леха пять тысяч евро пообещал.

— А тебе сколько?

— А мне больше, — помрачнел Володин. — Михалне и делать ничего не надо было, только в бабкиной одежде помаячить немного да в Москве в аэропорту потеряться. Это Леха так придумал, чтобы немку не здесь искать начали, а в Москве. Типа, заблудилась.

— Продуманный товарищ! — похвалил Димыч.

— А то! — Андрюша явно гордился гениальным подельником. — Леха все придумал, как надо. Все мелочи просчитал. Если бы не Манукян, мы бы завтра уже с деньгами разбежались. Кто же знал, что эта сучка подслушивать будет. Леха тоже хорош, нафига было на корме болтать?

Володин перевел дух и спросил осторожно:

— А сколько время? Я же все рассказал. И полчаса уже точно прошло.

— Не, пара минут есть еще, — успокоил его Димыч, взглянув на часы. — Сейчас подпишешь бумажку, и все — свободен.

— А противоядие?

— Будет тебе противоядие, заслужил.

Вадим снова полез в чемоданчик, достал еще один шприц, гораздо меньше предыдущего, наполнил его и подошел к Володину. Тот уже торопливо писал под Димкину диктовку, что «с его слов записано верно», ставил дрожащей рукой закорючку подписи.

Вадим быстренько поставил укол и посоветовал пациенту:

— Сразу не вставай, посиди минут десять, пусть лекарство разойдется. А то мало ли.

— И не десять минут он посидит, а пока я не отпущу, — решительно заявил Димыч. — А Наташка его покараулит, пока мы с доктором совещаться будем. Хоть какая-то от нее польза. На вот, держи, — он сунул мне в руку пистолет и направил его на Володина.