— Девки, вам «вееров» не подкинуть?

Она стояла возле нас, бодрая и совсем не расстроенная. Скандал ей даже пошел на пользу — глаза просто горели. Светка положила передо мной штук пять или шесть свернутых салфеток и плюхнулась на свободный стул.

— Чего это вы такие нежадные? Салфетки раздаете.

— Да у нас их полно осталось. Народу мало, вторая посадка пустая. Только два стола переводчиков.

— Вот кстати! — Катя откинулась на спинку и сложила руки на груди. — Очень интересно, как это у вас так получилось? У всех битком, а у вас вторая посадка свободная. Колись, Зотова, с кем договорилась?

— Повезло, — картинно развела руками довольная Светка. — Должно же человеку хоть иногда везти, не только ведь подлянки от судьбы получать. В виде Жанны.

Мы сочувственно хмыкнули, и ободренная Зотова продолжила:

— Мне с Жанной день за два должен считаться. И оплачиваться соответственно. Потому как чаевых нам в этом рейсе тоже не видать. Разве что кто-нибудь из жалости подкинет, увидев, как я с этой дубиной мучаюсь.

— Это точно, — посочувствовала я Светке, вспомнив свой последний рейс.

Туристы редко дают чаевые лично тебе. В индивидуальном порядке. Как правило, вручают в последний день круиза сразу на всех. А для этого и работать должны все, четко и слажено. С Жанной этот фокус не пройдет.

— У вас чаевых и так бы не было. Откуда им взяться, если народу в два раза меньше?

Светка согласно кивнула.

— Да черт с ним, с народом! Все равно денег не видать, так хоть отдохнем маленько, — она встала и сладко потянулась. — А вы крутите наши салфетки, крутите. Помните мою доброту.

Честно признаться, я девчонкам с первой станции немного завидовала. Хоть и не понимала, как может такое случиться. У всех обе посадки битком, а им такой подарок — пять столов из семи пустые. Где, спрашивается, справедливость?

Завидовать Зотовой с компанией мы дружно перестали минут через двадцать, когда в ресторане появился Володин — наш метрдотель — и, пробежав с инспекцией по всем станциям, позвал нас на обязательную ежедневную планерку. По-нашему «митинг». Митинговали мы, кстати, всегда на первой станции. Так уж исторически сложилось.

Сначала все шло, как обычно. Володин изо всех сил корчил из себя начальство. Учитывая, что метром он стал только в этом году, а добрая половина девчонок начинали работать в компании с ним вместе, выглядело это очень смешно. Никто, правда, не смеялся. Во-первых, субординация, во-вторых, хотелось поскорее закончить и пойти по каютам. Поэтому Володин старательно пел о качестве работы и дисциплине, мы дружно кивали. Ничто, как говориться, не предвещало. И вдруг…

— Еще раз напоминаю всем! Чтобы никаких мне воплей из сервировочной не раздавалось. Особенно на перетирке. А то у вас там просто клуб по интересам какой-то. Языками чешете, как бабы у колодца. И вообще, болтайте поменьше между собой.

— А если по работе? — не выдержал кто-то. — Нам что же, и по работе друг другу пару слов сказать нельзя?

— Работать вы должны уметь и без пары слов. Не нужны никакие слова, если каждая четко знает, что должна делать. К тому же, многие туристы понимают по-русски. И ваши разговоры во время обеда им ни к чему. Особенно это первой станции касается. Зотова, слышишь меня?

— А чего сразу первая станция? — вскинулась Светка. — Что мы, особенные?

— На этот рейс да. Ты ведь уже в курсе, кто у вас будет во вторую посадку?

Судя по лицу, у Светки появились нехорошие опасения. И, как оказалось, не зря.

— Нет, Андрюшенька, я не в курсе. Кто бы мне сказал? У вас ведь, у начальства, вечно от нас, бедненьких, секреты.

— Что ты, Светик! — Володин скроил в ответ совершенно сиропную физиономию. — От тебя у нас секретов нет. Ты же знаешь, как я к тебе прекрасно отношусь. Вы ведь целые сутки практически отдыхали — с пустой второй посадкой-то.

— А теперь? — пискнула со своего места Женечка-тихоня, тоже почуяв неладное.

— А теперь будете работать, как все. В две посадки.

— А откуда туристы возьмутся на вторую посадку?

— Уже взялись. С берега, откуда же еще. Сегодня перед отправлением заселились.

— Наши, что ли? — прошептала Светка.

Володин был доволен произведенным эффектом.

— Правильно, Светик! Ты меня снова радуешь своей сообразительностью. Наши. Русские. Целых восемнадцать человек.

— Е-мое! — завопила Зотова дурным голосом. — Пристрелите меня! Ну, спасибо тебе, Андрюша, за такую посадку! Восемнадцать русских и два стола переводчиков. Теперь я вижу, как ты ко мне относишься. Большей гадости и придумать нельзя.

— Да ладно тебе, — Володин, кажется, испугался такой бурной Светкиной реакции. — Что я мог сделать?

— Ты мог их хотя бы по разным станциям рассадить. Зачем всех к нам-то?

— По разным станциям их нельзя — одна компания. Это заранее было оговорено. У них и каюты рядом.

— Пипец! — Светка ткнулась лицом в ладони и начала раскачиваться и причитать. — Да что же за жизнь у меня такая гадская? Почему все шишки вечно мне? Все люди как люди — у них бабушки швейцарские кушать будут, а я как сирота. Не видать мне ни чаевых, ни спокойной жизни…

— Зотова, прекрати этот цирк, — недовольно скривился Володин.

Но Светку так легко заткнуть еще никому не удавалось.

— Цирк еще и не начинался. Цирк сегодня за ужином начнется. Восемнадцать человек русских — это же просто удавиться!

Расходились мы потрясенные до глубины души. Светку было жалко, а помочь ей нельзя. Разве что, предложить ей поменяться на этот рейс. Но, во-первых, жалко Зотову было не настолько, чтобы взамен ее головы подсунуть под топор собственную. А во-вторых, Нечипорук на это никогда не согласится: дисциплина есть дисциплина, и исключений быть не должно. Начальство расписало нас по станциям, и нечего самодеятельностью заниматься.

Светка даже всплакнула в сервировочной. Ее девчонки — Женечка и Жанна — стояли, совершенно обалдевшие, рядом. Они видели, что случилось страшное, но насколько это ужасно, понять пока не могли. Работали они обе первый сезон и с русскими туристами пока не сталкивались.

Зотова аккуратно промокнула салфеткой размазавшуюся тушь, шмыгнула носом и мстительно пообещала всем нам:

— А вы тоже не надейтесь на легкую жизнь. Всем достанется. Эти русские ужинать будут до полночи. Это иностранцы в ресторане покушают, а выпивать в бар идут. Наши граждане здесь гудеть будут. Уборкой при туристах заниматься нельзя, придется всем ждать, пока разойдутся. Так что, готовьтесь ночевать на работе.

Конечно, сказала она это в сердцах. Может, и преувеличила чуток. Но изрядная доля истины в Светкиных словах была — русские туристы, действительно, любят засиживаться в ресторане. Уборкой при них заниматься нельзя — правила есть правила — а уж намекать «гостям», что пора бы им уже освободить помещение, запрещено категорически. Так что, ситуация может сложиться весьма и весьма невыгодная для всех. Есть о чем задуматься.

Все это мне доходчиво растолковала Катя, увлеченно подбрасывая в воздух куски хлебной корки. До воды ни один кусок не долетел — несколько чаек внимательно следили за Катиными движениями и реагировали моментально. Упитанные, надо сказать, птички. Я первое время тоже поддалась этому всеобщему увлечению — кормлению чаек. А потом поостыла. На несчастных голодных птичек чайки не тянули. Своей наглостью и раскормленным видом они здорово напоминали городских голубей. А еще — своей всеядностью. Лопают все подряд, что появляется в воздухе. Иногда, увлекшись, хватают выброшенные с кормы окурки. И никто никогда не видел, чтобы хоть одна окурок выплюнула. А уж когда на корме рыбу разделывают, вообще творится что-то невообразимое. Настоящий эскорт из чаек за теплоходом.

— Кать, неужели все так страшно? — решилась я отвлечь напарницу от захватившего ее целиком занятия.

Она посмотрела на мою угрюмую физиономию и рассмеялась.

— Не боись, прорвемся! Русские ведь не все придурки. Большинство милые и приятные люди. Просто запоминаются те, кто дал жару. Паршивая овца, знаешь ли… Зотовой четыре года назад досталась компания «новых русских». За столом вести себя не умели совершенно, свинячили — жуть. Девчонок загоняли просто, даже драку один раз в ресторане устроили. Так стыдно было перед европейцами. Вот Светка теперь, на всякий случай, русских туристов заранее боится.

— А часто русские бывают?

— Очень редко. Не каждый год даже. У нас ведь дорого. Да и не интересно нашим Сибирь смотреть. Наши в жаркие страны едут, позагорать, в море поплескаться. А здесь — европейцы. Им интересно, экзотика.

— А чего же эти восемнадцать человек здесь делают?

— А хрен их знает! — весело сообщила Катя, в очередной раз введя меня в недоумение. С виду — сама интеллигентность, а как ввернет словечко, просто ушам не веришь. — Может, просто оригиналы. А может, мероприятие у них какое-нибудь. Научная конференция там, или семинары какие. Тогда Зотовой повезло — у таких график жесткий: лекции там всякие, обсуждения. Они долго не засиживаются. Поели быстренько и поскакали организованно по делам. Просто прелесть, а не туристы.

Катя докормила птиц, постояла немного, подставив лицо солнцу, и ушла. А я осталась размышлять, сидя на скамейке, о русских туристах, тяжелой официантской доле и о собственном одиночестве. Все-таки «Прощание славянки» мне слушать нельзя. На работе-то я хорохорилась, Карину утешала. А сейчас что-то раскисла. Так захотелось, чтобы и меня приходили провожать. Ну, хоть кто-нибудь. Даже Димыч, с его грубоватой прямолинейностью, казался сейчас почти родным. Давненько, видно, не попадалась я ему под горячую руку. Даже соскучилась по этому его: «Вот объясни ты мне, почему вы, бабы, такие дуры?»

— Вот объясни ты мне, почему вы, бабы, такие дуры? — раздалось по правому борту.