Мне оставалось только последовать примеру Вадима и поднырнуть под второй Димкин локоть. Мы так и застыли: как будто Димыч ухватил нас обоих поперек туловища, намереваясь оторвать от земли, да передумал. Но на всякий случай локтями придерживал, чтобы не сбежали.


Труп никуда не пропал. Так и лежал справа у стены, упакованный в несколько черных пластиковых мешков. Но «нашим» трупом содержимое морозилки не ограничивалось. У левой стены лежали друг на друге еще штук восемь точно таких же черных свертков.

Первым опомнился Вадим. Зашел внутрь и, приподняв край пакета, заглянул в правый сверток.

— На месте, — сообщил он собравшимся. — Ложная тревога. Здесь трупы не воруют, как оказалось. Здесь, похоже, еще свои подбрасывают. Для компании. Что, на теплоходе мор начался? Или массовые расстрелы по ночам проводятся?

Димыч посмотрел вопросительно на совершенно красного от ярости старпома.

Шеф-повар отвел глаза и еще раз подробно напомнил, что сразу был против хранения трупа в морозильной камере.

Старпом махнул на него рукой и, выглянув в коридор, крикнул кому-то невидимому:

— Быстро все сюда!

Через несколько секунд в дверях показались повара Виталя и Костя. За их спинами маячил непонятно откуда взявшийся дядя Вася.

Вадим тем временем заглянул в один из свертков, лежавших у левой стены.

— Ну, вы даете, ребята, — развел он руками. — Ничего святого. Здесь рыба, — пояснил он нам с Димычем.

— Вы охренели? — растерянно обратился Димыч к представителям корабельной команды.

Повара смотрели куда угодно, только не на свертки, старпом кипел, Вадим растерянно заглядывал во все подряд пакеты и убеждался, что «лишних» трупов нет, сплошная мороженая рыба осетровых пород.

— Вы вообще отдаете себе отчет, что у вас здесь происходит? — зловещим голосом поинтересовался Димыч у собравшихся.

Собравшиеся помялись и вытолкнули из своих рядов дядю Васю.

— Ну, а что происходит? — посмотрел он снизу вверх на Димыча. — Ничего хорошего, конечно. Но и в наше положение надо войти. Морозилки-то забиты теперь, места свободного нет нигде. А нам как рыбу везти? Всю не засолишь. А места нет нигде. А тут вон какие хоромы пустые стоят. Каринке уже все равно. Мы ее и не трогали даже. Что же мы, не люди, что ли? Мы аккуратненько к другой стеночке положили, покойницу и не потревожили. А что нам делать-то было? Положение у нас, можно сказать, безвыходное. А Каринка не вредная девчонка была, она бы и не обиделась на нас, точно говорю.

Во время пламенной речи дяди Васи повара стояли, потупив глазки, и даже шеф перестал рассказывать, что сразу был против, и тоже принял виноватый вид. Старпом время от времени открывал рот, словно собирался что-то возразить, но ничего ни разу не сказал, только поглядывал на Димыча, словно проверяя его реакцию на жалобные слова и аргументы. Было понятно, что обнаруженная рыба стала неожиданностью только для нас троих, не участвующих в масштабных рыбозаготовках.

— Слушайте, а как вы ее потом есть будете? — поинтересовался Вадим. — Ничего, что она рядом с покойником лежала? А еще про патологоанатомов всякие страсти рассказывают. Вы-то чем лучше? Рыбку из покойницкой — и на стол?

— Так мы ее есть не будем, — заверил дядя Вася, и все согласно закивали головами. — Это не себе рыба-то. Это на заказ. А заказчики не узнают, что она из покойницкой. Да и что такого? Рыба же отдельно лежит, замороженная. А Каринка отдельно…

Димыч обессилено махнул рукой, и понурая троица быстренько ретировалась, оставив пред Захаровскими ясными очами шеф-повара со старпомом. Те и рады бы уйти тоже, но как представители корабельной власти обязаны присутствовать при проведении следственных мероприятий.

— Э, а почему бумажку-то назад не приклеили? — поинтересовался Димыч вдогонку.

Дядя Вася обернулся и развел руками.

— Так думали, что потом приклеим. Чего ее туда-сюда клеить да отрывать? Мы же не один раз туда рыбку заносили. Каждый раз не наклеишься. А потом бы приклеили, конечно. Нам самим же спокойней, никакой рыбнадзор бы не сунулся в опечатанную морозилку-то.

— Ничего святого нет у людей, — вздохнул за спиной Вадим.

Дядя Вася побрел догонять подельников, из-за угла еще какое-то время слышалось его: «Каринке-то все равно уже, она бы на нас не обиделась» и «в наше положение тоже надо войти», потом стало тихо.

— Козлы! — грустно сообщил Димыч, глядя под ноги. Потом поинтересовался у старпома: — Что у вас происходит вообще? А еще говорят, что на флоте дисциплина. Хорошо, что в самом деле труп не пропал. Мало ли, вдруг бы им места под рыбу не хватило, вынесли бы покойницу пока в коридоре полежать. А что? «Каринке же все равно, она бы не обиделась», — похоже передразнил он дядю Васю.

Старпом вздохнул и опустил глаза.

Димыч картинно плюнул и велел шеф-повару собрать все ключи от злополучной морозилки, какие только существуют в природе, и принести их ему на палубу. Потом схватил меня за руку и поволок к выходу.

Вадим пошел сам, тоже хмурый и непривычно молчаливый.


— Да, порядки тут у них. Вернее, порядка-то и нет как раз никакого. А если бы и правда труп пропал?

— Обычные порядки, — успокоил Вадима Захаров. — Наши, типично российские. Все милые люди, у всех безвыходные обстоятельства, так что можно и рыбу к покойнику подложить. От безвыходности.

— Не корысти ради? Токмо волею пославшей мя жены?

— Точно. Еще, небось, радовались, что рыбнадзора теперь можно не бояться. В опечатанную морозилку инспекторы не сунутся, а эти чудики бумажку бы приклеили на место моментально.

Димыч повертел головой, наблюдая за чайками, и успокоил:

— А труп бы не пропал. Зачем ему сейчас пропадать? Смысл какой? От трупа хотели избавиться наверняка, но это надо было сделать сразу, пока не нашли. Когда не известно было, погибла девчонка или на берег сошла незаметно. А раз упустили момент, то смысла нет от трупа избавляться.

Он помолчал немного, потом нехотя поднялся и, потянувшись, сказал:

— Ладно, пойду еще раз опечатаю. И ключи соберу у этих хмырей.

— А потом вернешься? — мне очень хотелось рассказать Димке про изменения в поведении Анны, и наши опасения на ее счет.

— Давай попозже встретимся, ладно? Мне еще к радисту надо зайти.

— Зачем это?

— Много будешь знать, сама знаешь, что случится. Телефон у меня здесь не берет, так что связаться с внешним миром можно только по рации. Или по межгороду, но для этого надо в какой-нибудь населенный пункт попасть. Завтра, вроде, стоянка намечается?

— Ну да. Завтра Кедровка. Только это совсем маленький поселок.

— В маленьких поселках тоже телефоны есть. В крайнем случае, придется опять радиста напрягать.

— А зачем тебе связь с внешним миром? — вспомнила я.

— Тайна следствия, — отмахнулся от меня Димыч и пошел изымать ключи.

Вот и говори с ним! Эх, жалко, что я с радистом совсем не знакома.


Димыч появился минут через двадцать, чем-то очень довольный.

— Слушайте, удобная вещь эта рация! — сообщил он нам. — Вот так прижмет где-нибудь в отдаленном районе, куда сотовые операторы еще не добрались, и не даст пропасть.

— С кем это ты по рации сумел пообщаться? — спросила я как бы невзначай, чтобы не спугнуть бдительного опера и не услышать в очередной раз про тайну следствия.

— С мужиками из отдела. Информацию кое-какую надо было пробить.

— Пробил?

— А то! Теперь Витька этот у меня в руках, можно сказать. А то носом крутил, разговаривать не желал. Вот он где у меня теперь, — Димыч вытянул вперед кулак и потряс им для убедительности.

Размер кулака и энергичность, с которой Захаров его демонстрировал, не оставляла бедному Витьке никаких надежд на спасение.

— А что там с Витькой?

— Да он, оказывается, на учете стоял в детской комнате. За хулиганку. Подраться любил пацан в средней школе. Ну, и павильон они как-то с дружками бомбанули. Пивом и шоколадками разжились. Так что, мне теперь есть, чем его прижать. Заговорит, как миленький.

— Ты все-таки Витьку подозреваешь?

— А как его не подозревать, когда он носом крутит? — распалялся Димыч все больше. — Я его просил по-человечески рассказать, кого он в тот день ждал на корме. А он мне что ответил? Что не мое дело. Я ему покажу, чье это дело. Он у меня попляшет.

Я, хоть режьте, не понимала, какая связь между «бомбанутым» когда-то павильоном и убийством молодой девчонки? Что же, если человек когда-то в детской комнате на учете состоял, то его теперь во всех смертных грехах подозревать можно? Но переубеждать Димыча, особенно, когда он в таком взбудораженном состоянии — дело неблагодарное. Все равно сделает по-своему да еще и напомнит, что все бабы — по определению дуры. Жалко, конечно, Витьку, но лезть из-за этого упрямого балбеса на рожон совсем не хочется. Пусть выкручивается сам. Не надо было с Димычем связываться.

— Кстати, хотите еще пикантных подробностей? Алекс этот ваш, который не то переводчик, не то альфонс, не то санитар в выездном дурдоме, оказывается, наш земляк.

— Тоже мне новости! — фыркнула я. — Мы об этом сразу знали. Он сам сказал, что в России раньше жил, а потом с родителями уехал.

— А он не сказал, что не просто из России уехал, а еще и из нашего города? — Димыч явно наслаждался произведенным эффектом, рассматривал мое удивленное лицо и продолжать не торопился. — Мы с ним, например, вообще, в соседних школах учились.

— Это в какой он учился? — встрепенулся Вадим.

— В семьдесят девятой.

— Так там же одни уроды.

— Ну, может, потом уже и не одни уроды были. Ты не забывай, что он нас с тобой на десять лет младше. Может, там все изменилось за десять лет.