Натан усмехнулся:

— Я не называю его Бешеным Ирландцем в лицо, Лидия И предлагаю забыть, как мы все называем его у него за спиной.

— Как будто я этого не знаю, — фыркнул Ирландец. — Я буду рад, если ты станешь звать меня просто Ирландцем. На другое имя я, пожалуй, и откликаться не смогу.

— Пусть будет Ирландец.

— Это означает, что ты останешься в Баллабурне? — спросил он.

Лидия перевела взгляд с Ирландца на Натана.

— Честно говоря, еще не решила. Я написала родителям и, как сумела, объяснила то, что произошло. Попросила папу прислать мне денег на обратный проезд, а пока мне придется жить либо здесь, либо в Сиднее.

— В Сиднее? — побагровев, возмутился Ирландец. Куда ты там пойдешь? Ведь ты никого не знаешь?

— Но здесь я тоже никого не знаю, — сказала она и, опустив глаза, приступила к трапезе.

Ирландец хотел возразить, но, встретившись взглядом с Натаном, промолчал. Не привыкший к тому, чтобы ему указывали, как поступать, Маркус сердито принялся за еду.

— Ты и раньше писала родителям, — сказал Лидии Натан. — В сиротском приюте, помнишь? Едва оправилась после лихорадки?

— Я написала тогда то, что ты велел, — сказала она, — Но это была ложь. Мы с тобой вовсе не сбежали. Сомневаюсь, что папа этому поверил, скорее, был озадачен. Он сам присутствовал при том, как я заставила вас с Бригом прыгать из своей спальни. Он понимал, как я отношусь к вам обоим.

— Прыгать из окна? — вмешался Ирландец, удивленно подняв густые седеющие брови. — Это что-то новенькое. О чем идет речь, Натан?

— Потом расскажу, — отмахнулся Хантер. — Я тоже на писал письмо, Лидия. Адресовал его Пе Лин, чтобы она передала отцу. Я рассказал ему все о Маркусе, о пари и о твоем участии во всем этом.

— Правда? — недоверчиво спросила она.

— Правда. Лидия помедлила.

— Значит, ты рассказал ему больше, чем знаю я, сказала она. — Я конечно, слышала о пари, но думаю, что всей правды мне так и не сказали. А теперь я хочу услышать обо всем от Ирландца.

— Натан прав, — сказал Маркус. Он подъехал к бару, налил в стакан на три пальца виски. — Ты крепкий орешек, кто бы подумал, что за такой ангельской внешностью скрывается железная воля? Интересно, это в тебе от Мэдлин или от меня?

Он снова вернулся к столу.

— Ты, наверное, думаешь, что все это делается тебе в ущерб? Тебе, наверное, и в голову не пришло, что это дела лось в твоих интересах? Сегодня, перед тем как потерять сознание, ты назвала мое имя. Я удивился, что ты вообще что-то знаешь обо мне. Я думал, что Мэдлин будет держать в тайне.

— Она хранила это в тайне много лет и рассказала только тогда, когда мне исполнилось четырнадцать, — И что же она тебе рассказала?

Лидди неожиданно смутилась, мысленно умоляя Натана прийти ей на помощь.

— Ирландец… — начал Натан. — Она… Ирландец сердито стукнул рукой по подлокотнику и рявкнул, обращаясь к Натану:

— Она просила меня рассказать о пари, и я сделаю это — своими словами, по-своему. А ты, если хочешь, можешь уйти. — Нет, я останусь.

— Что говорила обо мне твоя мать? — снова спросил Лидию Ирландец.

Девушка отложила вилку.

— Она говорила, что вы насильник… что вы изнасиловали ее. В результате родилась я. Она говорила, что вы из породы «сиднейской саранчи» и что вас сослали на каторгу за преступления. Однажды она сказала, что было время, когда она вам верила, думая, будто вы не такой, как все, но, как оказалось, она ошибалась. — А что бы ты сказала, если я все это назову ложью?

— Я сказала бы, что лжец вы.

Ирландец, ожидавший именно такой ответ, удовлетвоно кивнул.

— Значит, ты еще не готова услышать о пари, потому что не поймешь и ничему не поверишь.

— А вы ожидали, что я вам поверю? Вот так, ни с того ни с сего? — Она прищелкнула пальцами. — Я забуду всё, что говорила мать? Ничего из того, что вы делали, не было моих интересах. Все это делалось в ваших интересах. Вы действовали жестоко и не щадили ничьих чувств. Пусть я не понимаю, в чем заключалось ваше дурацкое пари, но мне достаточно, чтобы понять, что вы никогда не действовали ни в чьих интересах, кроме своих собственных.

Лидия сняла с колен салфетку, аккуратно сложила ее. Потом поднялась из-за стола и, шурша шелковыми юбками в гнетущей тишине столовой, вышла из комнаты.

Натан проводил ее одобрительным взглядом. Его губы дрогнули в торжествующей улыбке. Он, выбрав хлебец, принялся намазывать его маслом.

Ирландец сердито взглянул на Хантера и за два глотка допил виски.

— Ты, вижу, ее одобряешь?

— Кого, Лидию? Конечно, одобряю. И тебе следовало бы. Она твоя дочь, вся в тебя.

— Нет, — с тяжелым вздохом сказал Ирландец. — Она — дочь Сэмюела Чедвика. Только что она продемонстрировала, как сильно на него похожа.

В его словах была большая доля правды, и Натан не стал их опровергать.

— Что ты от нее ожидал?

— Объективности. Если бы она смогла непредвзято вы слушать меня, я был бы этим доволен. Но разве она будет меня слушать, когда Мэдлин забила ей голову ложью?

— Но ты не просил ее быть объективной. Ты хотел, что бы Лидия поверила тебе беспрекословно. Она этого не сделает. Ей надо дать время, Ирландец. Пусть она получше узнать тебя, научится хоть немного доверять тебе. Она пока не почувствовала, что ты ее отец.

— Ты сможешь поговорить с ней?

— Нет. Только не об этом. Ты же сам собирался ей все рассказать. Я не стану вмешиваться. А кроме того, она сего дня очень четко объяснила свои чувства по отношению ко мне. Я не способен оказать на нее влияние.

— Но она твоя жена. — Судя по его тону, он считал, что это решает все проблемы.

— Она думает не так, как каторжники, Ирландец, или их дочери. Она не ожидает, что с ней не будут считаться, а в спальне будут относиться как к шлюхе. Лидия — личность, и не пытайся заставлять ее безоговорочно принимать твои мнения — она их отвергнет. Тебе придется дать ей время.

— Время, — проворчал Ирландец. — Его-то мне и не хватает.

Глава 11

— Я принес тебе поесть, — сказал Натан, входя в спальню. В руках у него был поднос с тарелкой, на которую он положил всего понемногу, что было на столе. — Ты почти не ела.

— Ты не ошибся, я проголодалась, — сказала Лидия. — Но меня удивляет, что ты принес столько еды. Думала, меня посадят на хлеб и воду за то, что я грубо обошлась с твоим работодателем.

— Можешь вести себя как хочешь, и пусть мои отношения с ирландцем никак не влияют на твое поведение. Мне было приятно видеть, что нашелся человек, который сбил с него спесь.

— И все же я вела себя грубо.

— Он тебя спровоцировал. — Натан уселся в кресло-качалку и, вытянув длинные ноги, уперся пятками в пол, чтобы кресло не качалось. Он окинул взглядом комнату и подумал, что здесь надо многое изменить: поставить кресло для себя, чтобы можно было сидеть и смотреть, как она вышивает, письменный столик, за которым она могла бы писать, и еще один маленький стол, за которым они могли бы обедать вдвоем, когда Ирландец будет в плохом настроении. — Кстати, сегодня ты добилась уважения со стороны Ирландца.

— Не уверена, что нуждаюсь в его уважении, — честно призналась Лидия — И не уверена, что он мне нравится. Он не слишком добрый человек.

— Добрый? Нет, добрым Ирландца не назовешь. Они с Сэмюелом совсем разные люди, и ты их не сравнивай. Ирландец не претендует на твою любовь. Он просто хочет узнать свою дочь.

Лидия обмакнула в мятное желе тонкий ломтик баранины.

— Кстати, откуда мне знать, что он действительно Маркус О'Малли? И я действительно его дочь? Натан тихо рассмеялся:

— Он задал такой же вопрос. Но стоит поглядеть на его лицо, и будешь знать правду. Вы с ним очень похожи.

Она ничего не сказала, продолжая задумчиво жевать.

— Что у Ирландца с ногами? — наконец спросила Лидия.

— Он, наверное, думает, что я уже рассказал тебе. Ты почти никак не отреагировала, когда увидела его в инвалидном кресле.

— Я была потрясена. И ты это заметил.

— Я же к тебе прикасался, поэтому заметил, что ты вздрогнула.

Лидия замерла на мгновение, почувствовав, как по телу прокатилась жаркая волна, потом, неожиданно рассердившись, сказала:

— Не смей говорить мне такие вещи и не смотри на меня так.

Натана это, кажется, позабавило, но он сказал как ни в чем не бывало:

— Ты хотела узнать насчет ног Ирландца?

— Да. Давно он в инвалидном кресле?

— Чуть более трех лет. У нас были проблемы с беглыми каторжниками. Они крали овец, сносили заборы и рушили запруды. Один из овчаров в Баллабурне был убит. Одно время бродяги оставили Баллабурн в покое, наверное, потому, что Бешеный Ирландец сам был каторжником. Но он богател, его земельные угодья расширялись — и все изменилось. Вообще-то к беглым каторжникам относятся с некоторым сочувствием, но только не в Баллабурне, где они показали себя во всем своем безобразии.

Мы с Бригом и Ирландцем разработали план действий, чтобы прогнать бандитов со своей территории. Когда это случилось, мы с Ирландцем ехали рядом, неподалеку от холмов Ниллабурра, направляясь к югу. Я даже помню, о чем мы говорили.

«Мы говорили о Сан-Франциско», — подумал Натан.

Даже в тот момент они говорили о пари. Ирландец в течение нескольких лет вынашивал этот план. Еще до того, как Натан приехал в Баллабурн, Ирландец готовил Бригема к поездке в Калифорнию, чтобы привезти ему сына или дочь. А когда по настоянию Брига он принял к себе и Натана, стал готовить и его. Поскольку Бриг обучался уже давно, он был покинуть Баллабурн раньше, чем его приятель. Но пришлось ждать, пока Ирландец натаскает Хантера. — Я убеждал его послать сначала Брига, но он и слышать об этом и не хотел, — сказал Натан. Почувствовав, что разговор подошел слишком близко к объяснению пари, он увел его в сторону: — И тут я заметил, как бандиты занимают боевые позиции вдоль обрывистого края гряды. Не успели мы вынуть оружие, как прозвучали выстрелы. Наши лошади за упрямились, подались назад, спотыкаясь на крутом склоне холма. Моего коня убили, и я катился кувырком пятьдесят ярдов по склону, пока не достиг дна глубокого оврага. У меня была сломана нога и вывихнуто плечо. Ирландцу повезло меньше. Он получил пулю в спину. И с тех пор не мог ходить? Натан кивнул.