— Твоя задача — скромно стоять в стороне. Все остальное сделает пресса: "Нью-Йорк таймс", "Таун энд кантри", "Воуг", Си-Эн-Эн и прочие.

— Ага!

Флинг осторожно дотронулась до карточки со ставшими для нее уже привычными двумя переплетенными буквами "К", прикрепленной к гигантской корзине с нарциссами и флаконами нового аромата, носящего ее имя. Флаконы с духами, одеколоном, туалетной водой и крем-пудрой "ФЛИНГ!", склянки, которые очень скоро предстояло открыть. По ободу корзины вилась шафрановая лента; та же шафрановая желтизна, что отличает коробочку и пробку флаконов с более дешевым пенистым шампунем "ФЛИНГ!".

"Моей маленькой Флинг! Наступит вечер и час нашей встречи. Твой Кинг". Она читала и перечитывала эту записку, как секретное послание, шифр от которого знает только она одна. Когда они занимались любовью, он был так терпелив, так чуток, никогда не торопил миг собственного удовлетворения, не то что эти подростки из школы церкви Тела Христова, все делавшие впопыхах и на скорую руку, будто взяли две порции мороженого, а до закрытия бара осталось всего пять минут.

Она подняла глаза. Из глубины зеркала на нее смотрело самое причудливое лицо в мире, эффектные черты которого подчеркивали полоски сливочного цвета крема — только не "Кармен Косметикс", а "Уильям Таттл", — нанесенного тонкой черной кисточкой Фредерика на крылья носа, под глазами, по нижней части скулы; как бы закрепляя естественные линии, они делали особенно заметной маленькую впадинку между носом и губами. По сути, все это должно было лишь подчеркнуть и как бы укрупнить черты лица, чтобы удивительная красота его, поражающая на расстоянии пяти футов, ослепила всю эту свору журналистов уже на расстоянии пятидесяти ярдов. Вблизи же в данный момент Флинг больше всего напоминала себе свирепую невесту воина-апача.

— Если лейтмотив вечера — доступность и узнаваемость, то почему бы, наоборот, нам не пойти против толпы? Речь идет о презентации революционного для мировой парфюмерии аромата. Если ты на вечере сливаешься с прочими женщинами, теряясь среди них, почему, спрашивается, покупательницы в универмаге, некие среднестатистические американки должны думать, что твоя парфюмерная продукция хоть чем-то отличается от всего, что выставлено на прилавке?

Флинг была само внимание. Она вовсе не гнушалась брать уроки у других, и если не принадлежала к числу любительниц поговорить о самой себе, то и бессловесно-тупым чурбаном ее никак нельзя было назвать! Она смело смотрела, как Фредерик кладет толстый слой пудры на ее лицо, чтобы матовая прохлада основного фона удержалась на протяжении всего длинного и жаркого вечера под светом софитов и прожекторов.

— Итак! — объявил он таким тоном, будто ему удалось разрешить загадку убийства Чарли Чена. — Если аромат "ФЛИНГ!" — продолжение тебя, ты просто обязана стать продолжением аромата.

О чем это он? Обязана стать продолжением аромата? Что-то вроде девушки с рекламы сигарет "Лас-Вегас" — флакон с длинными ногами? Или подразумевается просто большой шафрановый бант на шее? Ну нет, это слишком просто. Сейчас, в эти минуты, все разряжаются кто во что горазд. Женщины придумали, во что они будут одеваться, еще несколько недель назад. В респектабельных кварталах Нью-Йорка сейчас не осталось ни одного парикмахера, который не трудился бы в поте лица. Народ в отчаянии, так хочется каждому получить пригласительный билет на сегодняшний сверхимпозантный бал "ФЛИНГ!". Список запасных кандидатов едва ли не больше списка приглашенных.

Флинг мельком посмотрела на откупоренную бутылку шампанского "Роудерер Кристл". Кингмен прислал целый ящик. Теперь она в послеполуденные часы может между делом потягивать его, словно какую-нибудь минеральную воду "Сан-Пеллегрино" перед обычными фотосъемками. Может быть, Фредди просто чувствует себя раздавленным? О Господи, во что он собирается превратить ее лицо? После того как он подвел для рельефности ее скулы кисточкой с темно-коричневой пудрой, она показалась себе похожей на замечтавшегося бурундука. Легкая морщинка набежала на ее безупречный лоб.

— Ты хочешь сказать, что мне стоит слегка подушиться и выйти к публике в чем мать родила? — спросила Флинг, а про себя подумала: "Не умыться ли мне, чтобы все сделать по-новому? Уж не хочет ли он поизмываться надо мной в отместку за все прошлые ночи с Кингменом?" Зло фыркнув, она ухватилась за телефонный аппарат и набрала 322-1989.

— Кингмен! — Она жестом отвела от себя Фредерика и его кисточки. — Мой красавец, Кингмен, я очень волнуюсь из-за этого вечера!

И зарделась так, что это стало заметно даже сквозь слой косметики толщиной в четверть дюйма.

— Фредерик хочет, чтобы я вышла к публике голая, исключая, может быть, шляпу на голове. Что скажешь на это?

Она засмеялась, откинув назад свои светлые с медовым отливом волосы.

— Конечно, ты полностью прав, сердце мое. — Голос у нее стал более мягким и чуточку хриплым. — Конечно, лучше было бы не шутить в такой день и по такому поводу. Кингмен, я люблю тебя… не из-за этого… из-за того, что ты такой, как есть.

Ее глаза начали набухать.

— Если ты заревешь и испортишь грим, я убью тебя на месте, — зашипел Фредерик.

Флинг загородила трубку рукой и прошептала:

— Я тоже не могу дождаться, — пугливо отодвигаясь в сторону от Фредерика, словно бы он не был посвящен в самые сокровенные детали ее связи с Кингменом Беддлом, кстати сказать, семейным человеком.

Секундой позже Флинг положила трубку, откинулась на стуле и развела в стороны руки.

— Ладно, дорогой, загримируй меня так, чтобы всех хватил удар!

— Вот и славно. Доверься мне, моя радость. На меня сегодня снизошло вдохновенье.

Отпихнув ногой платья и туфли в сторону и реквизировав телефон, Фредерик приступил к делу. Золушкина крестная и та едва ли могла бы похвастать столь необузданным воображением.

Фредерик индуцировал вокруг себя энергетические поля невероятного напряжения и силы. Окажись поблизости тыква и мыши, они и в самом деле превратились бы в карету и лакеев. Все ювелиры, которых он когда-то сделал знаменитыми, были приглашены на место священнодействия, из "Плацы" были похищены рулоны материи, предназначенной на пошив атласных шафрановых чехлов для кресел и скатертей для обеденных столиков. К делу привлекли даже швею-таиландку с первого этажа; разбросанные по полу тяжелые модные платья были наскоро собраны и распиханы по углам.

Когда вся эта публика стала заполнять квартирку Флинг, она только грезила посреди всего этого шума и гама; люди вокруг казались ей сказочными персонажами с волшебными палочками в руках. Каждая клеточка ее тела стремилась сейчас к Кингмену Беддлу, она уже видела, как они вместе объявляют собравшейся публике о новых духах "Флинг!", как потом они остаются одни. С закрытыми глазами она была способна даже воскресить для себя его чудесный мужской запах. Она лишь слабо шевелилась, когда швея, вручную сшивая прямо на ней атласное шафрановое платье с вырезом сзади для прекрасной спины, колола ее иголкой. Возбуждение было настолько сильным, что она даже не заметила, как вошли два вооруженных телохранителя и менеджер фирмы "Гарри Уинстон" — они привезли ей что-то под названием "Желтая звезда" и застегнули эту штуку у нее на шее. Она лишь прошептала: "Большущее вам всем спасибо!" — и по привычке задержала дыхание, когда Фредерик подвел ей серым карандашом брови, расчесал их и закрепил гелем, после чего ее лицо с широко раскрытыми и доверчивыми глазами — ее именной штемпель — можно было смело вставлять в рамочку и вешать на всеобщее обозрение. Теперь она поняла, что именно предвкушала: любовь Кингмена Беддла; выражение гордости за нее в его глазах, свидетельствующее о том, что она делает все как надо; окончательное прощание с бедным и безрадостным детством; ощущение полного и окончательного успеха; свой собственный аромат, носящий к тому же ее имя. Вздрогнув, она поймала отражение своей дрожи в зеркале. Она уже не сомневалась, что навсегда убежала из мира неуверенности и вечно неуплаченных счетов, но ей хотелось верить, что ОН приглашает ее в свой замок не для того, чтобы показать его убранство и на этом распрощаться. Ей хотелось навсегда остаться в его волшебном мире. "Золушка, спешащая на бал, — какой замечательный сюжет для сказки о феях!" — так она сказала Фредерику. "Золушка" с детства оставалась ее любимой сказкой.

— Не беспокойся, — успокоил ее Фредерик. — Мы с тобой будем совладельцами этого замка.

Красота, с незапамятных времен ломающая любые социальные барьеры и служащая пропуском на вершины лестницы, сейчас подталкивала Флинг прямо в свет прожекторов, на дорожку легкого и соблазнительного успеха, в объятия миллиардера Кингмена Беддла. Незаконнорожденная дочь барменши, затюканная школьница из школы Тела Христова шла навстречу своей судьбе.


Опершись спиной на сложенные друг на друга прэйтизивские подушки, Энн Рендольф Беддл увлеченно занималась своим делом. Перед ней, занимая всю необъятную постель, были разбросаны пригласительные билеты, куда следовало вписать имя гостя и номер столика. Такими билетами, круглыми, квадратными, ромбовидными, сложенными в зеленые охотничьи сумочки из кожи, торговал Смитсот с Бонд-стрит, и предназначались они для хозяек, серьезно относящихся к приему гостей. Они имелись в любом посольстве, где званый обед — всегда дипломатическое действо. Преимуществом отеля "Плаца", где она и ее муж Кингмен сегодня вечером устраивали бенефис в пользу Нью-Йоркского исторического общества — по подписке "Кармен Косметикс", — была возможность использования круглых столиков. Она подписала два билета для стола, за которым собиралась сидеть сама с мужем. Только что позвонил человек из отдела по общественным связям компании мужа; он настаивал на том, что Фотомодель следует посадить вместе с председателем и его женой, а раз так, Энн надо было подыскать для нее подходящего кавалера. Если ее предчувствия и страхи относительно этой девицы имели под собой основание, лучше, чтобы партнером Флинг стал какой-нибудь подходящий холостяк привлекательной внешности. Закрыв глаза, Энн не удержалась и, прижавшись щекой к подушке, вдохнула пьянящий крепкий мужской запах, запах тела ее мужа, впитавшийся в наволочки и простыни, аромат мускуса и кубинских сигар, удерживаемый тончайшим хлопком. Включив свой "Ролодекс", она вывела на экран список "холостяков", которые, как ей хотелось бы верить, в завершение вечеринки назначат манекенщице свидание. Конечно, она могла бы обратиться к букве "Б" — "бабники", и машина выдала бы ей обширный список заурядных ухажеров и неувядающих супержеребчиков, но она искала кого-нибудь с нормальными, а вовсе не с экстраординарными запросами. Это — в Нью-Йорке-то! Она кокетливо вздохнула. Неплохо было бы завести досье на букву "В" — "вдовцы", поскольку эта манекенщица с младенческим выражением лица явно нуждалась в честном, прямом мужчине, найдя которого, она перестала бы увиваться за Кингменом. Тот иногда держался так холодно по отношению к собственной жене! И был при этом таким… таким… вредным! — сразу становясь похожим на Ретта Батлера. Ну, ладно, ладно, разве не выросла она, как истая южанка, на преклонении перед этим мифическим персонажем?