— Время, парень, помни, что у тебя мало времени, — всю дорогу повторял Буффало, сам себе собеседник.

Штабеля бревен, забрызганные грязью, дымок, струящийся из жестяной трубы, значит, тот, кого он искал, дома. Остаток спуска с холма Буффало прошагал, крича "Привет!" и размахивая руками. Отшельники, как правило, не любят подозрительных чужаков и незваных гостей.

Буффало на всякий случай постоял в отдалении от хижины. Дым, струясь, проносился над его головой и уплывал в сторону заснеженных гор. Наконец дверь дома открылась, и на пороге показался глыбистый старик с обветренным, как скала, лицом. Он кивнул головой, приветствуя гостя.

Сержант Буффало Марчетти теперь уже уверенно зашагал к хибаре. Остановившись в двух шагах от старика, он положил пачку сигарет на пень и поднял воротник, защищаясь от вечерней свежести.

— Вы помните, как был убит Рой Беддл-младший? — спросил он старого лесоруба.

Теперь он не сомневался, что не зря проделал свой путь.


Аэропорт близ Мюнхена, Германия.


Колеса шасси зловеще заскрежетали по посадочной полосе, и Кингмен, подброшенный вверх, очнулся от глубокого тяжелого сна. Опять этот чертов кошмар! Он взглянул на рубашку в "Шарвэ" — насквозь мокрая. В этом знакомом до боли страшном сне он был все еще восьмилетним мальчишкой-зазывалой, торгующим вразнос и кричащим на пределе голосовых связок: "Холодное пиво! Хот-доги! Стрельба в тире! Не упустите возможность получить приз!"

И всегда одно и то же: баскетбольные кепи козырьком вверх, не в меру короткие штаны-чинос, открывающие на всеобщее обозрение разного цвета дырявые носки, запачканная кетчупом отцовская тенниска, перевязанная рваными вожжами из снаряженья пони. И этот наряд — единственный в гардеробе мальчугана, звать которого — Карни Эббл.

"Покупайте билеты, покупайте билеты! Несколько выстрелов в тире — и вы владелец игрушечного самолета!" — эти слова Кингмен не просто помнил, они сидели у него в печенках.

Лица в этом сне были как в кривых зеркалах в Комнате Смеха. А все стрелки в тире оказались японцами и вместо винтовок у них были видеокамеры. Когда маленький мальчишка, Карни Эббл, хотел повернуться и увидеть, как привычно валятся одна за другой утки, он смог сделать это, лишь превозмогая себя, с величайшим трудом, преодолевая каждый дюйм за час, а то и больше. Когда же он вновь посмотрел на японцев, теперь уже вооруженных винтовками, то увидел, что стреляют они вовсе не в уток. Они целились прямо в глаза сына Аврама Исаака. А другие, рукоятки которых сверкали драгоценными камнями, обрубали тому руки.

Рванув ворот рубашки, Кингмен, не расстегивая пуговицы, содрал ее с себя и швырнул в угол салона "Боинга-747" из летного парка "КИНГ-АЭР", который он приказал снарядить для своей частной поездки. "Совсем как Онассис, когда он владел "Олимпик Аэруэйз", — объяснял Кингмен вчера вечером в своем кабинете Арни Зельтцеру, пришедшему от этой идеи Кингмена в ужас.

Впечатления от ужина с Гордоном Солидом все еще давили на него. Зловещие предостережения Гордона ужаснули Беддла, но он не собирался отказываться от авиакомпании ради подростковых кошмаров или трагических совпадений. Даже для экономии. По сути, рассудил он, времена паршивой экономической конъюнктуры для таких, как он, являются поистине золотыми. В более благоприятные времена не приобретают по дешевке авиакомпании. Так что он правильно сделал, взяв кредит у Мишима. Теперь ему предстояло всего лишь найти способ вовремя выплатить проценты. А злоключения с сыном Аврама — что ж, бывают в жизни совпадения.

Никто и ничто не в состоянии лишить его собственной стаи серебряных птиц с надписью "КИНГАЭР" на сверкающих крыльях! Ему наплевать на эти дурацкие сны. Он создаст гигантскую всемирную империю, связанную воедино флотом из стройных самолетов, взлетающих и садящихся во всех деловых и коммерческих столицах земного шара. Он сейчас — "ГРАЖДАНИН КЕЙН", а "КИНГАЭР" — это его "Роузбад". И он добьется своего, даже если для этого придется протанцевать еще несколько туров с дьяволом. Ему не впервой танцевать эту смертельно опасную джигу. А все эти кошмары, уверял он себя, всего лишь следствие несварения желудка. Кингмен прошел в туалет и сунул два пальца в рот. "Вот и все решение проблем", — сказал он сам себе, вымыв руки.

Он надел свежую рубашку и пригладил волосы. Сойдя с трапа, он запрыгнул на заднее сиденье зеленого "мерседеса", который должен был доставить его прямиком в замок Штурмхоф.


Штурмхоф


Часовня была построена в какой-нибудь сотне ярдов от главного здания замка. Сейчас ее затоплял свет, струящийся через два яруса широких арочных диоклетиановых окон, расположенных по всей длине помпезно-пышной часовни в стиле барокко. По контрасту с белыми оштукатуренными пилястрами и портиками особенно ярко сияли красками потолочные фрески, изображающие видение Рождества Господня Св. Бернару, сцены семейной жизни Богородицы, — они занимали в общей сложности три "фонаря" — эркера нефа. Все эти предельно насыщенные красками и оттенками сцены на тему Рождества Христова были написаны в 1720 году Космосом Дамианом Асамом для единственного подлинно религиозного члена этой дьявольской семейки — Зигфрида фон Штурма. Как бы желая отгородиться от мирской суеты, художник создал свой собственный религиозный мир, разместившийся высоко над головами молящихся, вступавших, когда им вдруг взбредет в голову замолить грехи, под эти своды. Клубящиеся облака и горные ангелы вводили грешников в насыщенный светотенью мир, персонажами которого были младенец Христос, Дева Мария, ненавязчивый муж-плотник и блаженно-ошеломленная скотина, столпившаяся в хлеву.

Живописные фрески были обрамлены массивными золотыми рамками, на которых резвились круглолицые позолоченные ангелочки, пускавшие в свете утреннего солнца зайчиков по всей часовне. Такие же беломраморные ангелочки высовывали любопытные носы из позолоченных гротов или свисали с капителей высоких мраморных колонн, поддерживающих единственный широкий арочный проход к апсиде, оставляя открытым взору пышное, выполненное в стиле рококо распятие.

Кингмен Беддл сидел на четвертой от алтаря скамье, откуда мог свободно разглядывать диковинные шляпы трех главных участниц сего действа. Баронесса Фредерика фон Штурм представила на обозрение чудовищную, словно сошедшую со страниц фантастической книги доктора Сьюсса, шляпу трубочиста. Цилиндр был золотым, как и массивные ангелы над головой, и обернут два раза гигантским тюлевым шарфом, причудливо завязанным сзади и свисающим до земли, как свадебная вуаль королевы. На полях шляпы были прикреплены первые игрушки маленького барона: крохотные серебряные самолеты, парусники и автомобильчики, часть из которых свисала с полей, напоминая подвесные конструкции-мобили скульптурных работ Александра Колдера. Флинг, проявив большую скромность, взгромоздила на голову громадное колесо, будто от телеги, из ярко-оранжевой соломы, футов трех в диаметре; свисающие с него гирлянды из свежих эдельвейсов и бледно-розовых роз лишь подчеркивали безупречный профиль хозяйки. Надменнейшая в этой троице — Сириэлл де Реснэ — с большим риском для жизни окружающих удерживала на голове шляпу от Филиппа Моуделя — плетеную конструкцию в несколько футов высотой, ярко-красного цвета, украшенную фантастической комбинацией из перьев марабу. Шляпа эта чуть-чуть не доставала до новорожденного Христа на потолке часовни.

Ни "мать" в головном уборе от Кутюрье, ни обе крестные за все время церемонии не удосужились даже прикоснуться к младенцу, юному Вильгельму Фредерику фон Штурму. Вместо них дюжая молоденькая немка в венке из белых цветов, вплетенных в волосы, с восхитительным достоинством и скромностью прижимала наследника барона к крутой, пышной груди. Няня-кормилица, и — как уже выло известно Флинг — мать родившегося в чашке Петри сына барона. Малышка-барон казался ослепительным в своем белом пикейном крестильном платьице с расшитым воротником и рукавами из тяжелых шелковых лент. В этом платьице крестили всех новорожденных семейства фон Штурмов. Украшенный изумрудом византийский крест, висящий сейчас на розовой шейке младенца, надевали на всех мужчин-наследников, которых крестили в этой часовне аж с 1790 года. Изысканное платьице для "сыночка Фредди" стоимостью в несколько сот долларов, купленное Флинг в магазине "У кота в сапогах" на Мэдисон-авеню в Нью-Йорке, так и лежало в коробке нераспакованное среди прочих подарков, преподнесенных младенцу. Чета Беддлов недооценила, насколько прочны традиции немецкой аристократии. Особенно семьи Вольфганга фон Штурма, эксцентричного, но в то же время фанатично преданного семейным обычаям.

* * *

— Ну, не скандал ли это? Нет, вы видели что-нибудь подобное? И мы, по-вашему, должны все это покорно сносить и петь им осанну? — шептала в ухо Кингмену Оутси Уоррен. Что за скандал она имеет в виду? Скандал с этими шляпами? Забавный скандал с крестинами законного наследника, рожденного от двух мужчин? Его больше волновал скандал с пилотами из "КИНГАЭР", бастующими, пока он сидит себе в четвертом ряду в швабской часовне, поневоле став действующим лицом этого "безумного чаепития", где есть и шляпник, и мартовский заяц, и соня, и Алиса. Боже, какой еще скандал? Скандал с сыном Аврама Исаака, ослепленным и покалеченным безжалостными заимодавцами из Японии, которым сейчас должен сам Кингмен? А может быть, она о том, что через пару недель ему надо платить первый процентный взнос, и все это ради того, чтобы удержать свою бастующую авиакомпанию?

— О чем ты, Оутси? — прошептал Кингмен. Оутси была ближайшей подружкой Бидди Солид, но главное — женой Билла Уоррена, владельца "УЭСП" и председателя "Марин Мидленд Морган", второго по величине банка Нью-Йорка, в числе многих других отказавшегося протянуть руку помощи "КИНГАЭР УЭЙЗ". Что делать, слишком рискованный проект для старого добропорядочного банка.