Стоя возле вертолета, там, где лучи прожекторов скрестили свои длинные лучи, Маркс поднял бокал и предложил тост. Его голос разнесся по всем трем палубам яхты:

— Дамы и господа, предлагаю поднять бокалы в честь этого незабываемого события! Ни одна королевская пара не сравнится с этим ослепительным союзом — Флинг и Кинг! Ни одна свадьба не сравнится с этой — свадьбой, которую мы справляем в храме, созданном самой природой!

Команда и ребята из "Таун энд кантри", уже порядочно подвыпившие, взорвались оглушительными аплодисментами. Кингмен вскинул руку Флинг с алмазищем на безымянном пальце, как судья на ринге вскидывает руку Рокки Балбоу после его победы на чемпионате мира среди тяжеловесов. Именно эту картинку успел запечатлеть фотограф из "Таун энд кантри". Проданная в "Пипл мэгэзин", "Лондон таймс" и "Ньюсуик", эта фотография принесет прибыль, выразившуюся шестизначным числом; этот снимок увидит весь мир.

Маркс дал сигнал — и на счастливую чету новобрачных посыпался, как и положено на свадьбе, рис из пачек "АНКЛ БЕНЗ". Через минуту капитан повел небольшую процессию покачивающихся и распевающих песни гостей вниз по алюминиевому трапу, откуда две панги, моторные катера, должны были доставить их обратно на арендованный журналом корабль. Флинг и Кинг стояли у перил, и Флинг посылала вслед уходящим воздушные поцелуи. Взглянув на Кинга, она вдруг посерьезнела, выпрямилась и царственно помахала своему косметологу, своему стилисту, своему фотографу и своему редактору, совсем как принцесса Диана, приветствующая королевских подданных из окна свадебного экипажа.


Она вдруг оробела. Сколько бы раз Кингмен ни занимался с ней любовью, она знала, что в свадебную ночь все должно быть совершенно особенным. До этого вечера она была только подружкой, всего лишь шажком на его длинном пути. Теперь же они поклялись любить друг друга вечно.

Флинг зарделась. Она — его жена. Теперь они остались без свидетелей. Она отбросила сбившуюся прядку волос со своего обласканного солнцем лица. Фредерик как-то легкомысленно заметил, что, женившись на своей любовнице, мужчина освобождает вакансию. Но тут все не так. Она должна стать и его женой, и его любовницей. Она сделает его таким счастливым, что у него в голове не останется и мысли о других женщинах. Счастье Кингмена Беддла — вот теперь ее карьера! И если он не будет просыпаться с ее именем на устах и видеть ее во сне по ночам, виновато в этом будет все что угодно, только не отсутствие старательности и усердия с ее стороны.

Кингмен взял ее за руку и повел по гигантскому, длиной в несколько мегапарсек салону яхты с его шикарными, завешенными коврами и сияющими белым лаком стенами. Мозаичные потолки и зеркала отбрасывали на полукруглые кушетки и обтянутые шелком диваны призрачные блики. Кингмен, включив полные обороты, "крейсировал" в каюту владельца яхты. Он не планировал заходить по дороге в иные порты назначения, твердо удерживая в голове одну только мысль.

Они прошли мимо многочисленных панно со сценами из "Тысячи и одной ночи" и спустились по винтовой лестнице со сверкающими перилами. Бывший хозяин яхты нашел идеальный, хотя и несколько экстравагантный способ сэкономить время команды, обычно уходящее на полировку медных частей, — заменил медь золотом. Молодожены пронеслись по тридцатидвухфутовому коридору, сплошь обитому козлиными шкурами, и, ошеломленные и восхищенные, остановились у двустворчатых дверей в марокканском стиле, инкрустированных эбонитом, золотом и перламутром, похожие на Элли и ее приятелей, оказавшихся у входа в Изумрудный город. Подавленная всей этой роскошью, Флинг робко вступила в апартаменты хозяина яхты. Разинув рот, она озирала открывшееся перед ней великолепие. Да и Кингмен был явно доволен. Маркс постарался создать атмосферу медового месяца. Луиджи Стурчо, самый талантливый в мире дизайнер-проектировщик интерьера яхт, придал помещению отчетливые тона мужской сексуальности — вспышками оникса, замшей, темно-землистым мрамором, листовым золотом и дымчатыми зеркалами. Маркс внес в эту несколько пугающую атмосферу дух романтизма. Комната освещалась сотнями ароматических свечей, они отражались в зеркально-лакированном потолке; из настенных колонок лилась любимая мелодия Флинг, безбрежная кровать была застелена мехом шиншиллы и усыпана благоухающими тропическими цветами. Даже золотые козлы, охраняющие кровать, в дрожащем блеске свечей казались живыми.

"Ты сделал меня стыдливой и робкой. Неопытной девой. И все — в первый раз", — голос Мадонны сексуально дрожал, сопровождаемый ритмичным рисунком ударников, и наполнял комнату. Флинг улыбнулась — словам, свечам, зрелищу в целом. Шиншиллу она утром выбросит за борт, а теперь она может побаловать себя. Маркс всегда умел ввести ее в нужное состояние перед очередным снимком. Теперь он заразил ее духом первой брачной ночи.

Когда Кингмен привлек ее ближе к себе и свет свечей озарил ее прекрасное лицо, из Флинг вдруг улетучилась вся ее робость, как это всегда бывало, когда она попадала в привычную колею — свет софитов. Девушка-манекенщица в лучах прожекторов становится всем тем, чего вы от нее ждете. Она стала еще более грациозной, а главное — смелой в этой волшебной и в то же время привычной атмосфере.

Пальцы Кингмена мягко коснулись ее скульптурных плеч, и она выгнула шею и раздула ноздри.

— Моя богиня, — прошептал он, окутывая Флинг своими руками. Они медленно двигались в танце. Она почувствовала, как груди у нее становятся все больше и полнее с каждым прикосновением его рук, сердце бьется все чаще, когда он кончиком пальца обводит линии ее ослепительно прекрасного лица. Она положила голову ему на плечо — скорее, как ребенок, ищущий тепла и защиты, чем как сирена, заманивающая моряка в свои сети.

Она надеялась, что он не будет слишком торопиться. Это же их первая брачная ночь. Та ночь которую она так ждала и которая наконец наступила. Она готова была танцевать хоть до зари. Ей казалось, что именно сегодня они займутся любовью первый раз.

"Неопытной девой. И все — в первый раз". Для Флинг это было действительно — в первый раз.

Она вытянулась, высматривая их отражение в зеркале — одно тело с двумя головами и четырьмя руками. "До чего же мило", — подумала она и с улыбкой закрыла глаза. Словно колышущаяся на волнах красавица медуза. Или осьминог из океанской пучины, кружащийся под напев Мадонны. Почувствовав, как губы Кингмена коснулись ее лба, Флинг вдохнула аромат кубинских сигар и марокканского мускуса и спрятала лицо в его курчавых волосах. Он нашел ее полные губы. Все время в этом мире теперь принадлежало им двоим. Они слились в страстном поцелуе, означавшем начало их новой жизни, блаженной жизни вдвоем, вместе, навсегда. "Ничто и никогда не встанет между нами", — подумала она, следя за тем, как он развязывает тоненькую лямочку на ее плече. Шелковая тога упала у ее босых ног, оставив Флинг совсем обнаженной. Богинь не заботит проблема нижнего белья, и Флинг не была исключением. Она задрожала, когда его пальцы пробежались по ее позвоночнику, привлекая ее еще ближе. Ее голова упала вперед, благоухающие волосы каскадом рассыпались на его плече, а пальцы Кинга уже скользили по ее стройной спине, вдоль бедер, и там, где они касались кожи, бежали мурашки. Движения его рук гипнотизировали ее, его запах кружил голову, сводил с ума.

Когда он склонился перед ней, целуя и лаская таинства ее тела, она вдруг поняла, что сегодня в первый раз она действительно чувствует себя до конца счастливой. Он поднял ее, осторожно пронес через лабиринт свечей и уложил на их брачное ложе, на пугающе мягкий мех шиншиллы. Ее обнаженная кожа, ставшая еще чувствительней после дней, проведенных на солнце и соленом воздухе, задрожала от той серебристой шелковистости, в которую она погрузилась. Он нагнулся к ней, обхватил пальцами ее груди. Он дразнил ее соски прикосновением языка, покусывая их кончики зубами, пока они не нацелились прямо вверх, туда, где светилась мозаика из черепашьих пластинок и зеркал. Флинг издала слабый стон наслаждения — чтобы еще сильнее возбудить Кингмена. Она изнывала по нему, жаждала, чтобы он вошел в нее, чтобы они смогли принадлежать друг другу, но ей так же хотелось, чтобы он не спешил, растянул наслаждение — ведь они впервые занимаются любовью, потому что только сейчас это имело для нее реальное значение.

"И все — в первый раз". Она чуть не закричала от восторга, когда его пальцы проскользнули в ее влажность, ошеломившую его своей пылкой отзывчивостью.

— Ого, Флинг, — пробормотал он. — Я начинаю ощущать себя твоим мужем.

А ее женские мускулы непроизвольно сжимались и разжимались вокруг его пальцев. Застонав, она дотянулась до его руки и поднесла к губам, пробуя вкус собственного желания. Это благодаря Кингмену она научилась ощущать благоухание своего собственного тела, благоухание наслаждения, которое не упрячешь ни в один флакон.

А он все ласкал ее с уверенной искушенностью, играя на ее теле, как Страдивари на скрипке, — здесь прикосновение смычком, здесь щипок, пока наружу не прорывается стон и не рождается на свет его, Кингмена, любимая мелодия. Он слизывал капельки пота между ее грудями, осыпал ее непрерывным дождем поцелуев, его мужественно-резкие губы летали вверх и вниз по изгибам и ложбинкам ее нежного живота и бедер. Его язык закрутился в складках ее пупка, и она в ответ приподняла бедра. Он раздвинул их, и она позволила им свободно открыться. Тогда он протолкнул свои пальцы в нее еще глубже. Но только она открыла рот, чтобы закричать, он поцеловал ее, проникая своим горячим языком в ее открытый рот, пока их языки не встретились и ноги Флинг не опали, как теплое масло. Ей хотелось, чтобы он ощутил ее вкус. А он, предугадывая каждое ее желание, уже скользил губами вниз по ее телу. Она медленно изгибалась, пока его язык не оказался в самом интимном месте женского тела, потаенном убежище ее женской силы. Глаза Флинг закрылись, стон вырвался из капризного рта, и ее бедра, сомкнувшись вокруг него, со всей силой сжали его голову. Откинувшись на мех шиншиллы, она наконец кончила, содрогаясь в нем и вокруг него — мужчины, столь возлюбившего вкус силы.