Филипп с Анджелой уселись за столом в уголке гостиничного паба, несмотря на раннее время, в комнате было довольно темно. Завсегдатаи, пока относительно трезвые, еще только начинали стекаться сюда, поэтому в таверне было относительно тихо и спокойно. Помня о том, что говорила миссис Эндрюс относительно еды, да и воды тоже, они заказали себе по кружке пива.

— Я никогда не пробовала пиво, — сообщила Анджела, с любопытством и осторожностью посматривая на поставленную перед ней кружку.

— Возможно, после первого глотка ты решишь, что и впредь не будешь делать этого, — предупредил ее Филипп. Тем не менее, Анджела решила попробовать и поморщилась, ощутив горьковатый и определенно странный вкус. Филипп рассмеялся:

— Подумать только! Ты сидишь со мной в пабе и пьешь пиво. Да, это не та Анджела, что была в монастыре.

— Ты очень плохо на меня влияешь. И не только на меня. В доказательство своих слов она сделала еще один глоток.

— Ты не права. Слышала, что сказала миссис Эндрюс? Меня нельзя назвать совершенно невиновным, но я не один виноват в этой истории.

— Это ты должен был подумать о последствиях, — возразила Анджела. Она сделала еще один глоток, и пивной вкус уже не показался ей таким странным.

— Мне было всего восемнадцать, можно сказать — еще молоко на губах не обсохло, — заметил Филипп, и Анджела хихикнула. — Представь, что Уильям Слоун вдруг оказался в Лондоне с кучей денег, без всякого контроля, и все удовольствия Лондона к его услугам.

— О Боже! — воскликнула Анджела. Ее глаза широко раскрылись от ужаса представившейся ей картины.

— Вот именно. — Филипп поднес кружку к губам, но затем поставил обратно, так и не пригубив. — Пиво я никогда не любил, — сказал он решительно. — Но согласись, она выглядит счастливой. Так что для нее все сложилось наилучшим образом.

— Да, — вздохнула Анджела. — И эти очаровательные ребятишки.

— Очаровательные? Один из них в течение всего обеда кидал в тебя горох. Мне кажется, несколько горошин даже застряло у тебя в волосах.

— Правда?

— Позволь мне, — сказал Филипп и протянул руку через стол. Он достал горошину и ласково погладил Анджелу по щеке. Она улыбнулась:

— У него просто трудный возраст. Ты, наверное, в его возрасте делал то же самое.

— Делал. Но такие проказы были направлены исключительно на моего брата или, в крайнем случае, на гувернантку. Теперь я понимаю, почему отец держал нас в детской, пока мы не подросли.

— Кстати, о твоем отце, — начала Анджела, — ты ведь ничего не знал о письме и о соглашении?

— Я знал о деньгах и о том, что она приняла тысячу фунтов за отказ от замужества. А вот о письме я не знал.

— Знаешь, мне совершенно ясно, что он любил тебя. Иначе он не стал бы договариваться с ними, чтобы спасти тебя от дуэли.

— Я всегда считал, что я небезразличен ему как наследник, а мои проступки его волновали, поскольку могли опорочить его доброе имя. Честно говоря, я всегда думал, что он не питал ко мне отцовских чувств.

— Если ты серьезно задумаешься, то поймешь, что это не так. И потом, ты ведь был не единственным сыном.

— Об этом я не забываю. Между прочим, на моем фоне Девон казался просто идеалом. Да, возможно, отец меня все-таки любил. Но мне кажется, что было бы лучше, если бы он вообще не вмешивался. Тогда я научился бы разбираться с последствиями своих поступков намного раньше.

Филипп задумался.

Протянув руку, Анджела накрыла его ладонь. Он взял ее руку, провел большим пальцем по ее ладони, а потом их пальцы переплелись.

— Мой отец написал мне письмо незадолго до своей кончины, — сказал Филипп. — Я обнаружил его совсем недавно.

— О чем?

— Он пишет, что ему не хотелось бы, чтобы мне довелось испытать чувство вины, какое пришлось испытать ему.

— А ты испытываешь? — спросила она. Сначала Филипп застенчиво улыбнулся ей, но потом на его лице появилась хорошо знакомая озорная улыбка.

— Ну, в данный момент я сожалею о том, что мы не уединились в комнате. Но еще больше я жалею о том, что сделал замечание леди Палмерстон по поводу ее обязанностей наставницы. Если бы не это, мы могли бы оказаться с тобой в одной комнате.

— Я страстно хочу тебя. Но так будет лучше.

— Анджела, почему ты так терзаешь меня? — В его вопросе не было ни раздражения, ни отчаяния. Это был простой и откровенный вопрос.

Господи! Она совершенно не хотела терзать его, она просто страшно боялась.

— Почему? Потому что обычно ты оставлял своих женщин, потому что меня бросили уже дважды. Я боюсь, Филипп. Однажды я уже потеряла тебя, второй раз я этого не переживу.

— Но я уже совсем не тот человек, каким был раньше. Благодаря тебе я изменился. Возможно, я еще не стал по-настоящему хорошим, но я стараюсь.

— А вдруг одна из твоих бывших женщин все еще любит тебя, и ты ответишь ей на чувство, или вдруг у тебя будет приступ порядочности, и ты решишь исправить причиненное некогда зло?

— Сомневаюсь. Но это была твоя идея, не забывай.

— Я помню. — Анджела вздохнула. — Мне просто нужно время. Мне необходимо обрести уверенность, которой у меня пока нет.

— О, Анджела, — прошептал он, — я даже не знаю, что тебе сказать!

И это была правда. Если бы существовали какие-то волшебные слова, он бы сказал их. Но он не знал, помогли бы они. Было ясно только одно: нельзя сдаваться и уходить.

Количество посетителей значительно увеличилось, многие были уже крепко навеселе. Группа мужчин в дальнем углу затянула непристойную песню, перекрывая все другие голоса.

— Следует больше пить, когда не знаешь, что сказать. В этом напитке есть что-то, что заставляет меня говорить лишнее. И этих мужчин тоже.

Анджела сделала еще один глоток и посмотрела в сторону пьяной компании.

— Это называется алкоголь. Ну ладно, думаю, нам пора. — Филипп встал и, поддерживая Анджелу под руку, повел ее к выходу.

— Так рано?

— Если ты выпьешь еще, ты опьянеешь и начнешь ко мне приставать самым неприличным образом, а я не смогу сопротивляться.

Почти так все и произошло.

Они стояли в коридоре перед дверью, ведущей в спальню, которую она из-за нехватки свободных комнат делила с леди Палмерстон. Филипп намеревался ограничиться скромным поцелуем в щеку, пожелать ей спокойной ночи и отправиться в свою комнату, чтобы остаться там, в мучительном одиночестве. Но Анджела повернула голову и поймала его поцелуй губами.

Он не сопротивлялся. А разве он когда-нибудь говорил «нет»? И как он мог сказать это сейчас, когда держал в объятиях женщину, которую любил и так страстно желал? И эта женщина хотела его не меньше.

Это был поцелуй, которого стоило ждать и ради которого стоило страдать.

Одной рукой он обхватил ее голову, второй обнял за талию. Анджела прижалась к нему всем своим соблазнительным телом. Он застонал, когда она, не совсем твердо держась на ногах, потерлась о его эрегированное естество. Филипп сделал шаг назад, чтобы прислониться спиной к стене.

Эта женщина действовала на него так, что он едва мог стоять.

Он положил одну руку ей на спину, другую чуть ниже и привлек ее к себе.

Эта женщина растапливала его решимость и ставила под сомнение его самые честные намерения. Она вздохнула и обхватила его лицо своими ладонями, и ему ничего не оставалось делать, как целовать ее. Да он ничего другого и не хотел. Хотя…

Теперь в нем говорили только самые примитивные инстинкты, и говорили они следующее: женщина, которую он желал, была в его объятиях; свободная постель здесь, совсем рядом. Он стоял, прислонившись спиной к двери своего номера, или его комната была слева?

Он не может этого сделать. Она в опьянении, и не только от его прикосновений.

— Мне не страшно, когда я тебя целую, — призналась Анджела.

— Так не останавливайся, — прошептал он.

Конечно, он может. Он, Филипп Кенсингтон, известный законченный негодяй, держит в руках женщину, испытывающую желание, а в его комнате стоит широкая постель. Он делал это раньше, может и сейчас.

Но он не должен. Не теперь. И не так, как он делал это раньше. Она заслуживает лучшего.

Он прекратит это, пока дело не зашло слишком далеко. Еще секунда…

Реальность напомнила о себе в виде громких пьяных мужских голосов, пронзительного смеха женщин и шагов нетрезвых людей, поднимающихся по лестнице. Филиппу пришло в голову, что он должен продолжать целовать Анджелу, пока их не увидят, пока его не застанут в компрометирующей ситуации.

На этот раз он не сбежит. А если побежит, то только к алтарю.

Но ведь именно этого от него все ждут, не так ли? Застигнуть Филиппа Кенсингтона в компрометирующей ситуации. И тут его поразила одна мысль: именно потому, что все о нем такого низкого мнения, он не должен подтвердить их подозрения.

Он прервал поцелуй. Леди Палмерстон открыла дверь, к которой он прислонился. Она подняла брови, глядя на шумную компанию, идущую по коридору. Гуляки извинились и притихли.

Леди Палмерстон бросила на него многозначительный взгляд, Филипп пожелал дамам спокойной ночи и удалился в свою комнату. Один.

Они не направились в Гретна-Грин для заключения поспешного брака, как вначале предположил Лукас, когда увидел, что Анджела, Филипп и леди Палмерстон отправились в дальнее путешествие. Конечно же, нет. Кто же сбегает вместе с наставницей?

Он последовал за ними в захолустную деревушку, находившуюся в одном дне пути от Лондона. Он не мог представить, что могло привести их сюда, разве что необходимость отдохнуть перед дальней поездкой.

Они сняли две комнаты на постоялом дворе. Лукас, находившийся в страшном возбуждении, остановился в захудалой таверне в нескольких милях от дороги. Вернувшись в деревню, он в результате осторожных расспросов узнал, что приезжие посетили миссис и мистера Эндрюс — уважаемую супружескую чету с кучей детишек и большим участком земли, предметом зависти многих соседей.