– С двадцатью процентами? – удивилась я. – Разве такое возможно?

– Катя, ты забыла про те двадцать процентов, что у людей на руках. Если он скупит их акции, у него будет уже сорок! То есть больше, чем у меня. Вот я и нервничаю. Не знаю, что делать. Ты бы вот что сделала на моем месте?

Я покрутила в пальцах ножку бокала, потом десертную ложечку. Изображала напряженный мыслительный процесс. Потом стала говорить медленно, как бы раздумывая:

– Ну тут надо просто прикинуть варианты, наверное. Даже если он скупит, как ты говоришь, акции у работников, у него будет сорок процентов. Но зато у вас с Зайцевым на двоих останется шестьдесят процентов, то есть вы – главные! Или в Зайцеве ты тоже сомневаешься?

Он мотнул головой:

– Нет, Сереге я доверяю полностью! Мы же сто лет друг друга знаем!

– А если жена попросит Серегу уступить свои акции ее брату? – постаралась я отвести Соболева от края пропасти.

Он удивился:

– С какой стати? Ничего себе. Во-первых, эти акции их семью кормят, причем неплохо. Во-вторых, Зайцев же там директорствует. Швейная фабрика – смысл его жизни. Не будет же он пилить этот золотоносный сук. С чего бы ему?..

Я сдалась:

– Тогда, получается, и думать нечего.

– Ну да. Соглашусь, пожалуй. К тому же «швейка» для меня – не главная статья доходов. И правда, чего я так встревожился? Ты правильно говоришь: мы с Серегой всё равно решать всё будем сами. А этот Колыванов, кстати, ничего в швейном деле не смыслит, так что вряд ли станет влезать и умничать. Просто будет получать прибыль от акций, как он и хотел. Ну что, познакомить тебя с Зайцевым? Не передумала заниматься швейным дизайном?

Скривив рот полумесяцем рожками вниз, я покачала головой:

– Что-то расхотелось.

После обеда Соболев поехал в офис, а я вернулась домой и позвонила Вадику:

– Докладываю: задание выполнила. Клиент обработан и оболванен. Проникся. Сейчас поехал продавать акции Колыванову.

Довольный голос зажурчал ручейком:

– Я и не сомневался в тебе, Мата Хари!

– Какие будут дальнейшие указания?

– Особо – никаких. Продолжай охмурять Соболева. Раз он так на тебя запал, как ты сама это рассказываешь, так чего он тянет? Пусть предложение делает и женится, как порядочный человек!

– А если он пока не созрел?

– Сама тогда сделай предложение!

– Вадь, ты совсем с дуба рухнул, что ли?

– Кать, а чего тянуть? Пока что дела складываются отлично! Но удача может в любой момент отвернуться. Помни это! Не упусти свой счастливый случай!

– Совсем дурак.

Я дала отбой и в сердцах швырнула трубку на диван. А, собственно, я на кого злюсь-то? На Вадика? Или на себя?..

Посидев в тишине, я постепенно привела в порядок дыхание и нервы. Поразмыслив, решила позвонить Веронике Анатольевне, главному экономисту. Надо бы с ней поддерживать связь. Это будет полезно в плане новостей. Раз уж мне туда вход заказан.

Она отозвалась сразу, буквально на первом же звонке. Наверное, телефон как раз в руках держала.

– Здравствуйте, Вероника Анатольевна! Это Катя, дизайнер. Помните такую?

– Конечно, Катенька! Вы как-то пропали из поля зрения. Думала, вы уехали от нас.

– Нет, никуда я не уехала. Здесь пока что. Решила вот вам позвонить, потому что соскучилась. Может, пересечемся сегодня? Кофе попьем, а то и пообедаем. Как вы на это смотрите?

Она замешкалась с ответом:

– Да, хорошо бы. Только не сегодня. Меня Игорь Валерьевич загрузил работой, надо срочно сделать. Давайте завтра? Я буду не так занята, с удовольствием увижусь с с вами.

– Хорошо, – легко согласилась я. – Завтра – так завтра. Созвонимся тогда, договоримся.

– Обязательно!

Я дала отбой и задумалась. Соболев загрузил ее работой. Интересно, какой? Уж не связано ли ее задание с продажей акций швейной фабрики? Вот завтра и узнаю!

На следующий день мы действительно созвонились и уговорились встретиться в том самом кафе, что и в прошлый раз. Ей идти недалеко, два шага от офиса. А мне любая прогулка не в тягость, потому что занять себя все равно нечем.

Правда, встреча наша прошла не совсем так, как я планировала. Моя задача была выведать, что там творится с бизнесом Соболева вообще и со швейной фабрикой в частности. Она же о делах говорить категорически не желала. А может, не имела права. И боялась, что если заговорит об этом, я «настучу» на нее Соболеву. Или ей эти деловые разговоры так надоели на службе, что вне стен офиса она даже думать о них не хотела. Зато очень хотела поговорить о незабвенном Николае Ивановиче. Вот только этого мне не хватало.

Однако же пришлось сидеть и слушать ее стенания. Что поделать, сама же на беседу напросилась. А то, что Вероника перевела разговор на покойного главбуха, было вполне объяснимо. Он же был самым главным человеком в ее жизни, только никто об этом не знал, даже сам Николай Иванович. Работники офиса – тем более. Получается, ей даже не с кем было поговорить на эту больную для нее тему. А поговорить женщине всегда хочется, тем более о любимом человеке, тем более ушедшем в мир иной, тем более если он прокручивал за ее спиной шашни с молоденькими девушками. Но кому она могла довериться? Только мне, конечно. Так что пришлось мне слушать все ее мысли, предположения, догадки.

Постепенно, конечно, дошло и до приступа самобичевания. Она снова убивалась, что своей же рукой подлила ему в чашку те злополучные капли. Получается, виновата в его смерти.

Устав от ее слез, которые она то и дело промокала платочком, я сделала «страшные глаза»:

– Вероника Анатольевна, голубушка, ну мы же договаривались! Никаких капель не было, просто сердечник со стажем умер от очередного приступа, а вы совершенно ни при чем! И даже не заикайтесь об этом, а то выдадите себя сами, кого тогда винить?

Она мелко-мелко закивала, соглашаясь:

– Да-да, конечно, Катенька, вы правы! Не буду об этом говорить больше. Только себя-то не обманешь.

Всхлипнув, она снова поднесла к лицу кружевной платочек. Мне ее всхлипы уже порядком надоели. Раз не удается вывести ее на разговор о бизнесе Соболева, придется сворачивать эту бесплодную встречу.

Я выразительно посмотрела на часы. Вероника Анатольевна поняла всё быстро и правильно. Зашарила рукой по соседнему стулу, нащупала сумочку, открыла, бросила туда свой кружевной платочек.

– Задержала я вас, Катя. Уж простите меня. Я могу говорить бесконечно, меня надо останавливать.

Я мило улыбнулась:

– Не задержали, что вы! Я же сама вас пригласила. Только у меня еще дело одно есть. Не хочу опаздывать.

– Кстати, Катенька, почему вы больше к нам не заходите?

Почему-почему. Потому! Не могу же я ей сказать, что верный и хорошо обученный сторожевой пёс по кличке Константин Андреевич еще не совсем нюх потерял. Милицейская ищейка взяла след, а мне это совсем не на руку.

Поэтому я, сделав неопределенный жест, сказала с улыбкой:

– Надобности нет заходить. Ваш патрон пока что не определился со стилем.

Потом наклонилась к ней поближе и прошептала доверительно:

– И вообще мне кажется, что он даже не уверен, хочет ли вообще затевать весь этот ремонт, перемену стиля и так далее.

Она посмотрела на меня озадаченно и медленно кивнула:

– Похоже, вы правы. Игорь Валерьевич больше об этом вообще не заговаривает. Да и ремонт у нас был не так давно. Я удивилась еще: зачем он привел дизайнера? Но, похоже, этой идеей он больше не горит. Остыл.

– Вот именно. Остыл. Поэтому я и не прихожу больше к нему в офис. Но с вами мне захотелось увидеться. Приободрить, поддержать, что ли. Заодно вот и с ремонтом разобрались. Точнее, с остывшим к этой идее Соболевым. Что ж, хозяин – барин. Не нужны ему мои услуги – пусть. Я не навязываюсь. А понадоблюсь – пригласит снова. Тогда мы с вами опять свидимся.

На этой мажорной ноте мы распрощались. Как говорил Штирлиц, запоминается последняя фраза. Теперь наивная и доверчивая Вероника Анатольевна будет уверена, что мы встретились исключительно для того, чтобы поговорить о несостоявшемся ремонте офиса. Прекрасно.

Распрощавшись с главным экономистом, я в хорошем настроении двинулась в сторону дома. Шла по тротуару, радовалась солнцу и даже напевала в уме детскую песню про солнечный круг и небо вокруг. Вдруг из припаркованной на тихой улочке машины выскочили два небритых типа и затолкали меня в салон. Всё произошло настолько неожиданно и настолько быстро, что я даже понять ничего не успела. Соображать начала только тогда, когда машина уже мчалась в неизвестном направлении.

Голосить и визжать я не стала, спросила нормальным тоном:

– А что происходит?

Ответить мне не пожелали.

Меня что, похитили, что ли? Серьёзно?.. Кому и зачем это нужно, интересно.

Похитителей было двое. Один вел машину, второй сидел рядом со мной на заднем сиденье. Вел себя спокойно. Наверное, потому, что я тоже была спокойна: не брыкалась, не орала и не пыталась выпрыгнуть на ходу. Я еще раз задал вопрос. Ответа снова не последовало. А машина продолжала мчаться в неведомую даль. Так. И что же мне делать?..

То, что в конце маршрута меня не ждет ничего хорошего, было понятно. Схватили, везут, ничего не объясняют. Как быть? Кто бы мне подсказал.

На перекрестке зажегся красный свет, и мы притормозили. Я решила попытать счастья. Двери были, конечно, заблокированы, но я все же дернула ручку. Не помогло. Тогда я, извернувшись в немыслимом пируэте, ударила в стекло подошвами. Каблуками точно стекло бы выбила! По крайней мере, внимание бы привлекла к нашей машине. А то, может, и выскочить бы удалось. Но сегодня, как назло, я обулась в балетки. Собиралась же прогуляться всласть, но какие же прогулки на каблуках? А плоская подошва в сложной ситуации мне никак не помогла.