Пару раз, вооружившись увеличительным зеркальцем, она пыталась изучить этот биологический феномен. Недаром же юродивому мерещилась Дева Мария, а все без исключения награждали её глаза каким-нибудь поэтическим эпитетом, свидетельствующим об их экстраординарности: «фиалковый омут», «незабудковый дурман», «небесная чистота» и так далее, в меру пристрастия к поэтическим банальностям.

На самом деле эффект создавался сочетанием нескольких факторов действительно необычной синевой радужки, оправленной в бархатисто-черную кайму, и чистой белизной глазного яблока. Все это оптическое устройство в бахроме ресниц, растущих игольчатыми кустиками, выглядело в самом деле впечатляюще. На первых кинопробах гримерши пришли к выводу, что кроме тонировочных теней для век, чудо-глаза девушки ничем уже не улучшишь.

Роль разбитной красотки — соблазнительницы и чертовки, решительным образом изменила жизнь девушки. Она впервые оказалась в центре мужского внимания и неподдельного восхищения всей съемочной группы. Но никто не удостоился внимания Дикси.

…Съемочная группа расположилась в отеле на берегу Женевского озера. Работа подходила к концу, бурно догорали вспыхнувшие на площадке романы. Дикси запиралась в своем номере, презирая себя за то, что оказалась столь похожа на Эрика: эротические развлечения скорее раздражали, чем привлекали её. Как сильно бы удивился отец, знай он, что к девятнадцати годам ничего более серьезного, чем поцелуи, в сексуальном опыте Дикси не числилось. Она не считала себя ни ханжой, ни холодной — просто все парни, казавшиеся вполне привлекательными издали, при ближайшем рассмотрении не выдерживали конкуренции с созданным её воображением образом. Это был некий прекрасный герой, соединивший черты экранных звезд с нелепым обаянием её университетского друга Жана.

Жанни метил в «короли финансов», вернее, в императоры, потому что был мал ростом, черняв и носат, как Наполеон. А кроме того имел совершенно незаурядные способности. Чуть ли не с первого дня знакомства с Дикси в библиотеке, Жан избрал её своей Прекрасной дамой, обязуясь писать за неё все необходимые учебные работы. В качестве благодарности он просил лишь одно — сорока пяти минутные ночные рандеву по телефону — без пропусков и выходных.

Плата за свободу от ненавистных занятий показалась Дикси чрезмерной, но вскоре она убедилась, что совершила выгодную сделку: работы, выполненные за неё Жаном получали высший бал, а сеансы «телефонного секса» превратились в насущную потребность. Так иронически Жан называл свои невероятно возвышенные монологи, пронизанные рыцарских преклонением и утонченной чувственностью. Объясняясь в любви Дикси, он воображал себя Сирано де Бержераком, прячущим в сумраке уродливое лицо. У Дикси кружилась голова от чарующего голоса, дарящего ей все красоты мировой поэзии, умеющий говорить о чувствах с возвышенной простотой умудренного опытом неотразимого мужчины. Трудно было поверить, что под маской изысканного кавалера скрывается бедняга Жанни, большеголовый уродик, сторонящийся женщин.

Ах, как не хватало голоса Жана, его сердца, его головы мускулистым красавчикам, добивавшимся близости Дикси!

Может она влюбилась? Но в кого? В голос, в фантом, в антологию мировой поэзии? Это её увлечение, наверно, смог бы понять отец. Если бы поверил… Теперь он воображает свою непутевую дочь участницей немыслимых оргий, устраиваемых «богемой», а она сидит взаперти, в своем номере, не испытывая ни малейшей тяги к плотским утехам.

Режиссер Курт Санси проявил активность в ухаживаниях за созданной им звездой, не сомневаясь в успехе. Но бедолага пал жертвой предумышленного злодейства: Дикси избрала Курта орудием уничтожения своей невинности. Во-первых, потому, что не испытывала к нему никаких чувств кроме дружеского расположения, а во-вторых, именно такой вариант был бы, наверно, особенно противен занудному папочке. Дикси надоело быть оболганной девственницей уж слишком устаревшее амплуа. Бедняга Санси, подвернувшийся под руку, позеленел от страха. Ошеломленный девственностью столь развитой крошки, он тыкал ей под нос гостиничную простыню со следами небольшого кровопролития: «Что, что, скажи на милость, мне теперь с этим делать? Никаких детей от тебя я не признаю!» Дикси насмешливо молчала, а он долго и нервно говорил что-то о её ловкости, желании «положить на него лапу» и, наконец, категорически отрезал: «Я женат и обожаю своих парней». «Не волнуйся, я не собираюсь рожать и вообще не имею на тебя никаких видов. Так было надо. Плюнь и забудь», — одеваясь у казенного трюмо успокоила своего первого мужчину Дикси каким-то чужим, опытным голосом. Секс с Куртом её совсем не вдохновил. После того, как первый любовник в смятении бежал, наговорив кучу обидный глупостей, Дикси чуть ли не час простояла под душем, а потом вытащила из вазы принесенную Куртом охапку алых, возмутительно интимных и неуместных в этом фарсовом свидании роз.

«Ну что же, дело сделано. Теперь ты не сможешь меня оскорбить, потому что будешь прав, папочка…» — Дикси бросила цветы с балкона. Вряд ли ей удастся когда-нибудь полюбить розы.

«Королева треф» с огромным успехом прошла по экранам. Затем последовал триумф Дикси, инсульт у взбешенного отца и возвращение к экономике. Юную звездочку одолевали предложениями, присылали сценарии, которые прочитывала втайне от мужа Патриция. Однажды поздно вечером она пришла в спальню дочери и положила на атласное одеяло папку с ботиночными завязками. «Почитай». Пат сняла очки, глаза у неё оказались виноватыми, и даже под слоем ночного крема лучились нежелательными морщинками. Сценарий назывался «Берег мечты», а коротенькое письмо с предложением «попытать счастье под командованием занудного Старика» было подписано самим Умберто Кьями!

Умберто Кьями стоял на пороге семидесятилетия. Завоевав славу мастера лирической комедии уже к концу шестидесятых годов, он вдруг перестал снимать, занявшись разведением зверюшек в своем обширном ранчо на средиземноморском побережье.

В отличии от других «стариков», не отвечавших требованиям нового времени Кьями не выступал с нападками на «секс и насилие» заполонивших экран. Он проводил долгие часы в вольерах с тиграми и носатыми обезьянами, так ошарашивающе похожими на человека. И думал. Наблюдая за животными, мэтр все больше склонялся к мнению о том, что никаких «веяний времени» для настоящего искусства вовсе не существует. Есть глобальные, общие для всего живого законы и то особое, что отличает лишь человека. На выяснении этого различия и построена вся игра философий и стилей, весь механизм нравственного и эстетического опыта.

В мире кино Умберто Кьями считался натурой цельной и простецкой. Природный юмор и обостренное поэтическое чутье выходца из семьи тосканских крестьян давали ему своеобразное преимущество перед «детьми городской цивилизации», делающими ставку на интеллект и формальное новаторство. Чем меньше простодушные фильмы Умберто претендовали на «вскрытие истины», тем больше мудрости и стихийного мастерства открывали в них критики. Когда он вдруг сказал «хватит» и ушел из кино, все думали, что Умберто капризничает. Но проходили годы, а упрямый тосканец и не думал браться за дело — ему даже перестали посылать сценарии.

Некий никому не известный малый достал Старика в деревне и каким-то чудом подсунул ему свой сценарий. Вскоре разнеслась весть: Умберто будет снимать новый фильм! Он даже не отказался дать журналистам интервью.

«— Ярче, глубже всего человеческое проявляется в умении любить и смеяться, которым плохо владеют зверюшки. Вот про это я и попытаюсь рассказать — просто и наглядно, как в детской песенке,» — заявил Умберто, чувствуя, что сценарий «Голубой мечты» послан ему свыше, и он должен сделать то, что должен и может сделать он один.

С выбором актрисы на главную роль возникли проблемы: Старик искал нечто нереальное — «этакую дикарку с лицом деревенской Мадонны».

— Остались, знаете ли, кое-где в глуши пугливые святоши с босыми ногами и невинной мудростью во взоре. Невинные грешницы, подобные самой природе. — Внушал Умберто терявшим надежду ассистентам. Напрасно пытались объяснить ему, что нынешние сельские красотки вовсе не те простушки, какими помнил их Умберто.

Пробы шли больше месяца.

Когда Старику принесли ролик с «Королевой треф», рекомендуя присмотреться к молоденькой актрисе Кетлин Морс, исполнявшей роль романтической грони, он отчаянно замахал руками:

— Упаси Боже! Терпеть не могу этих тощих, издерганных современных пигалиц! Да к тому же — француженок. Вот уж — пальцем в небо! — но бросив взгляд на экран Умберто продолжал смотреть почти целый час, морщась и скребя седую щетину на крупнолобой голове. — А нельзя на неё глянуть? Нет не на чернявую святошу, на другую — рыженькую. Да, да, именно — на вертихвостку!

— Мэтр, вы же искали девственницу, — робко заметил ассистент. — А эта пышногрудая куколка…

— Доверь мне вопрос о девственницах, парень, — хмыкнул Старик. Сдается мне, ты знаешь о них лишь понаслышке. У меня было две жены, царство им небесное, и для каждой я был первым и последним.

Всем была известна печальная история семейной жизни Старика, женившегося поочередно на двух сестрах-красавицах из соседней деревни. Обе скончались, прожив в браке не более трех лет и не оставив потомства. Поговаривали о наследственном заболевании крови и о проклятье, преследовавших семейство Аяццо. Овдовев вторично в тридцать три года Умберто больше не женился, предпочтя многочисленные необременительные связи. Большую любовь, обманувшую его в жизни, он обходил и в своем творчестве, испытывая почти суеверный страх. Теперь Старик вернулся в кино, чтобы высказать в «Береге мечты» все, что понял о любви за свою долгую жизнь.

Сценарий фильма вместе с сопроводительным письмом был отправлен в Женеву и вскоре, вопреки слухам о её отказе продолжить кинокарьеру, Дикси Девизо стояла в павильоне, где проходили пробные съемки.