– Просочилась информация, что вы работаете над каким-то биодизелем, – заметил Харди.

Любезное выражение не сходило у Гейджа с лица.

– Еще рано о чем-либо говорить.

– А я слышал другое. Говорят, вам удалось снизить уровень выбросов окислов азота... однако сам биодизель пока что обходится чертовски дорого. – Харди улыбнулся. – Нефть подешевле будет.

– Это пока.

Я мало что знала о мнении Гейджа по этому вопросу. Они с Черчиллем считали, что дни дешевой нефти сочтены и, как только предложение перестанет удовлетворять спрос, биодизель поможет предотвратить экономический кризис. Многие люди из нефтяного бизнеса, друзья Тревисов, придерживались того мнения, что в ближайшие несколько десятков лет этого не произойдет и что нефти еще осталось достаточно. При этом они как бы шутя предостерегали Гейджа от изобретения замены нефти, не то, мол, придется ему ответить за понесенные ими убытки. Гейдж мне сказал, что эта шутка вовсе не шутка.

Через минуту-другую мучительно осторожного разговора Харди посмотрел на меня и тихо произнес:

– Ну, мне, пожалуй, пора. – Он кивнул Гейджу: – Рад знакомству.

Гейдж тоже кивнул, переводя внимание на Каррингтон, которая пыталась еще что-то рассказать ему о лошадях.

– Я провожу тебя, – сказала я Харди, чувствуя неимоверное облегчение от того, что схватка наконец закончилась.

Когда мы шли, Харди обнял меня за плечи.

– Я хочу снова тебя увидеть, – тихо сказал он.

– Возможно, через несколько дней.

– О'кей. – Мы остановились на пороге. Харди поцеловал меня в лоб, и я, подняв голову, посмотрела в его теплые голубые глаза. – Ну, – сказала я, – вы оба держались как вполне цивилизованные люди.

Харди рассмеялся:

– Ему хотелось мне голову оторвать. – Он уперся рукой в дверной косяк и моментально посерьезнел. – Я не представляю тебя с таким человеком, как он. Он бездушный сукин сын.

– Он совсем не такой, когда узнаешь его поближе.

Харди протянул руку, взял прядь моих волос и потер их между пальцами.

– Думаю, ты и айсберг растопила бы, зайка. – Он улыбнулся и пошел к машине.

Усталая и растерянная, я пошла к Каррингтон с Гейджем. Те были на кухне – рылись в холодильнике и кладовой.

– Проголодалась? – спросил Гейдж.

– Ужасно.

Он выставил контейнер с салатом из пасты и еще один – с клубникой. Я, достав французскую булку, отрезала несколько ломтиков, а Каррингтон принесла три тарелки.

– Только две, – сказал Гейдж. – Я уже поел.

– Как хочешь. Можно мне печенье?

– После обеда.

Пока Каррингтон доставала салфетки, я хмуро смотрела на Гейджа.

– Ты не останешься?

Он отрицательно покачал головой.

– Все, что мне нужно было узнать, я узнал.

Помня, что Каррингтон рядом, я отложила свои вопросы на потом. Когда стол был накрыт, Гейдж налил Каррингтон стакан молока и положил на край ее тарелки два маленьких печенья.

– Печенье съешь в конце, солнышко, – сказал он ей. Каррингтон обняла его и приступила к салату из пасты.

Гейдж послал мне дежурную улыбку:

– Пока, Либерти.

– Погоди... – Бросив Каррингтон, что я сейчас вернусь, я поспешила вслед за Гейджем. – Думаешь, увидев Харди Кейтса лишь раз и проговорив с ним пять минут, ты все про него понял?

– Да.

– И какое же мнение у тебя сложилось на его счет?

– Сообщать тебе об этом ни к чему. Ты скажешь, что я сужу пристрастно.

– А что, это не так?

– Да, черт возьми, пусть я пристрастен. Но я тем не менее прав.

Он собрался было выйти, но я остановила его, коснувшись его руки.

– И все же скажи, – попросила я.

– Я думаю, он дьявольски честолюбив, идет напролом, не боится ни работы, ни каких бы то ни было препятствий, – без выражения сказал Гейдж. – Страшно озабочен всеми видимыми атрибутами успеха – машинами, женщинами, домами, собственной ложей на стадионе «Релайант». Чтобы достичь успеха, он готов наплевать на любые принципы. Он сделает и потеряет пару состояний, сменит три-четыре жены. И ты ему нужна потому, что только тебя ему не хватает, чтобы реализовать свои планы. Однако и тебя ему окажется мало.

Я стояла, обхватив себя руками, и с удивлением слушала резкие слова Гейджа.

– Ты его совсем не знаешь. То, о чем ты говорил сейчас, вовсе не относится к Харди.

– Посмотрим. – Губы Гейджа растянулись в улыбке, но глаза оставались холодными. – Иди лучше на кухню, тебя ждет Каррингтон.

– Гейдж... ты сердишься на меня, да? Я так...

– Да нет, Либерти. – Его голос немного смягчился. – Я просто пытаюсь во всем разобраться. Точно так же, как и ты.


В течение последующих двух недель я виделась с Харди несколько раз – один обед, один ужин и одна длительная прогулка. В наших с ним беседах, молчании, в обретенном нами вновь взаимопонимании я стремилась соединить образ этого взрослого мужчины, которым стал Харди, с тем мальчишкой, которого я когда-то знала и по которому тосковала. И с болью в сердце сознавала, что это два разных человека... но ведь и я тоже уже не та.

Мне было важно понять, что за чувство я испытываю к Харди теперь и чем оно отличается от того, которое жило в моей душе раньше. И как отнеслась бы я к нему, познакомься мы с ним сейчас?

Сказать это с уверенностью я не могла. Но Боже мой, до чего ж он все-таки был обаятельным! Как он умел найти подход к людям! Он всегда был таким. Мне с ним было очень легко, я могла говорить с ним обо всем на свете. Даже о Гейдже. – Расскажи, какой он, – попросил Харди, держа меня за руку и перебирая мои пальцы. – Правда ли то, что о нем говорят?

Зная репутацию Гейджа, я с улыбкой пожала плечами: – Гейдж, он... хорошо образован и воспитан. Но многие его боятся. Мне кажется, его проблема в том, что он безупречен во всем. И окружающие считают его неуязвимым. А он просто очень закрытый человек. Такие, как он, никого не подпускают к себе близко.

– Но к тебе-то это явно не относится.

Я снова пожала плечами и улыбнулась:

– Ну, вроде бы да. Мы сблизились с ним совсем недавно... а тут...

А тут появился Харди.

– Что тебе известно о его компании? – как бы между прочим поинтересовался Харди. – Не могу понять, как это человек из техасской семьи, со связями в крупном нефтяном бизнесе занимается такой ерундой, как топливные элементы и биодизели.

Я улыбнулась:

– Такой уж он есть, этот Гейдж. – И, отвечая на наводящие вопросы Харди, я выложила ему все, что знала о технологии, над которой работала компания Гейджа. – У них сейчас крупная сделка, связанная с биотопливом. Гейдж планирует установить на громадном нефтеперегонном заводе в Далласе оборудование для приготовления шихты, где они будут смешивать биодизель с другими видами топлива и распространять его по всему Техасу. И переговоры, как мне кажется, идут довольно активно, – сказала я и, расслышав в своем голосе нотку гордости за Гейджа, прибавила: – Черчилль считает, только Гейджу под силу провернуть такое дело.

– Должно быть, ему черт знает сколько всего пришлось преодолеть на своем пути, – заметил Харди. – В некоторых районах Техаса только скажи слово «биодизель» – и мигом схлопочешь пулю в лоб. А какой это нефтеперегонный завод?

– «Медина».

– Да, завод будь здоров. Ну, думаю, у него все получится. – И, взяв меня за руку, Харди ловко перевел разговор на другую тему.

К концу второй недели Харди привел меня в один ультрасовременный бар, напоминавший космический корабль: стерильно пустой интерьер с сине-зеленой подсветкой; маленькие столики размером с подставки для стаканов держались на ножках вроде коктейльных соломинок. Это было новомодное крутое местечко, куда ходить считалось престижным, и тамошняя публика выглядела чрезвычайно модно, хотя чувствовала себя там, по-видимому, не очень комфортно.

Держа виски «Саутерн комфорт» со льдом, я огляделась по сторонам и не могла не отметить, что несколько женщин с интересом погладывают на Харди. Что ж, ничего удивительного – ведь такого красивого, такого представительного парня еще поискать. А со временем, когда его успешность будет бросаться в глаза, он станет еще более завидной партией.

Я допила виски и попросила еще. В этот вечер мне что-то никак не удавалось расслабиться. Мы с Харди попытались поговорить, стараясь перекричать рев живой музыки, но все мои мысли были сосредоточены вокруг Гейджа: я ужасно по нему скучала. Я не видела его уже несколько дней. Меня измучила совесть: я поняла, что, попросив его проявить терпение, пока я разбираюсь в своих чувствах к другому мужчине, слишком многого от него хотела.

Харди ласково поглаживал большим пальцем костяшки моих пальцев. В шуме грохочущей музыки его голос прозвучал совсем тихо:

– Либерти. – Я подняла голову. Глаза Харди в искусственном освещении горели каким-то фантастическим синим огнем. – Детка, давай уедем отсюда. Пора нам с тобой кое-что прояснить.

– А куда поедем-то? – еле слышно спросила я.

– Ко мне. Нам надо поговорить.

Я заколебалась, тяжело сглотнув, собралась с духом и отрывисто кивнула. Еще раньше, в начале вечера, Харди уже показывал мне свою квартиру – я сама приехала к нему, чтобы не ждать, пока он заедет за мной в Ривер-Оукс.

По дороге в даунтаун мы практически не разговаривали, но Харди все время держал меня за руку. Мое сердце билось, как крылышки колибри. Я не знала в точности, что сейчас произойдет и чего я хочу.

Мы подъехали к роскошной высотке, и Харди привел меня к себе, в свою просторную квартиру, уютно обставленную мебелью, обитой кожей и стильной тканью с грубым плетением. Кованая лампа с абажуром из текстурированного пергамента слабо освещала гостиную.

– Хочешь что-нибудь выпить? – предложил Харди.

Я, стоя у двери, сцепив пальцы, отрицательно покачала головой:

– Нет, спасибо. Мне в баре хватило.

Шутливо улыбаясь, Харди приблизился ко мне и прижался губами к моему виску.