Повернувшись к машинам, стоявшим в ряд, я заприметила припаркованный в отдалении черный лимузин с тонированными стеклами. Уэлком не тот город, где на каждом шагу встречаются лимузины, поэтому впечатление он производил довольно странное. Современного дизайна, с наглухо закрытыми дверями и окнами, автомобиль имел обтекаемые, идеальные, как у акулы, формы.

В этот день никого больше не хоронили. Кто бы ни сидел в этом лимузине, он знал мою мать и хотел присутствовать на похоронах, хотя бы и в отдалении. Я застыла на месте, уставившись на автомобиль. А потом мои ноги сами собой пришли в движение, кажется, я собиралась подойти к лимузину и спросить, не хочет ли тот, кто в нем находился – он или она, – подойти к могиле. Но как только я направилась к нему, лимузин плавно тронулся с места и медленно покатил прочь.

Мне не давала покоя мысль, что я никогда не узнаю, кто это был.


Вскоре после похорон к нам с Каррингтон наведалась назначенная нам судом попечительница, которая должна была оценить, в состоянии ли я выполнять функцию законной опекунши Каррингтон. Плата попечительнице составляла сто пятьдесят долларов, что, на мой взгляд, было многовато, если учесть, что пробыла она у нас меньше часа. Суд, слава Богу, оплаты не потребовал – вряд ли я смогла бы покрыть издержки.

Каррингтон, казалось, понимала, как важно вести себя хорошо. Под надзором попечительницы она строила из кубиков башню, одевала куклу в ее любимое платье и от начала до конца спела песенку «АБВ». Когда попечительница начала задавать мне вопросы о воспитании ребенка и моих планах на будущее, Каррингтон забралась ко мне на колени и запечатлела на моей щеке несколько пылких поцелуев, причем после каждого со значением поглядывала на женщину, как бы желая увериться, что ее действия должным образом замечены.

Следующая стадия процедуры оказалась на удивление легкой. Я пошла в суд по семейным делам и представила судье мои характеристики от мисс Марвы, детского врача и пастора «Агнца Божия», где положительно оценивались мой характер и педагогические способности. Судья выразил беспокойство по поводу отсутствия у меня работы и посоветовал немедленно что-нибудь себе подыскать, а кроме того, предупредил, что нас иногда будут посещать представители социальной службы.

Когда слушание было закончено, секретарь суда попросил меня выписать чек на семьдесят пять долларов, что я и сделала фиолетовой гелевой ручкой с блестками, которую отыскала на дне сумки. Мне выдали папку с копиями ходатайств и информационными бланками, которые я заполнила, а также свидетельством об опекунстве. Я чувствовала себя так, будто только что купила Каррингтон и получила чек на покупку.

Я вышла из здания суда и заметила ожидавшую меня перед лестницей Люси с Каррингтон в прогулочной коляске. Первый раз за долгие дни я рассмеялась, увидев, как Каррингтон сжимает в своих пухлых ручках плакат из картона с надписью, сделанной Люси: «Собственность Либерти Джонс».

Глава 12

«Летайте с "ТексУэст"!

Хотите хорошо оплачиваемую работу с людьми высоко над землей? Путешествуйте, учитесь, расширяйте свой кругозор, работая в "ТексУэст", самой бурно развивающейся в стране авиакомпании местного сообщения. Будьте готовы переехать в населенные пункты по месту расположения наших представительств: в Калифорнию, Юту, Нью-Мексико, Аризону, Техас. Наличие аттестата об окончании средней школы обязательно. Требования к росту претендентов: строго от 5 футов до 5 футов 8 дюймов. Приглашаем посетить нас в день открытых дверей, где вы сможете узнать подробнее о захватывающих перспективах, открывающихся перед вами в компании "ТексУэст"».

Я всегда ненавидела летать на самолете. В сущности, полеты – это оскорбление природы. Люди созданы, чтобы ходить по земле. Я отложила газету с объявлениями и посмотрела на Каррингтон. Та сидела на высоком стульчике и старательно засовывала себе в рот длинные, как шнурки, макаронины. Большую часть ее волос я собрала на макушке и обвязала большим красным бантом. Из одежды на ней был только памперс. Мы с ней пришли к выводу, что процедура мытья после обеда значительно упрощается, если Каррингтон ест топлес.

Она ответила мне серьезным взглядом. Ее рот и подбородок были перемазаны апельсиновым соусом для спагетти.

– Как ты смотришь на переезд в Орегон? – спросила я ее. Маленькое личико Каррингтон просияло в широкой улыбке, открывшей реденькие белые зубки.

– Идет.

Это было ее последнее любимое словечко после «не выйдет».

– Ты будешь ждать меня в садике, – продолжала я, – пока я в самолете подаю избалованным бизнесменам бутылочки «Джека Дэниелса». Как тебе такое дело?

– Идет.

Каррингтон тщательно выковыривала из макарон кусочки вареной морковки, которую я тайком порезала в ее соус. Отделив от макаронины все, что имело питательную ценность, она сунула кончик себе в рот и всосала ее.

– Прекрати выбирать овощи, – сказала я, – не то приготовлю тебе брокколи.

– Не выйдет, – ответила Каррингтон с набитым спагетти ртом, и я рассмеялась.

Я тщательно изучала все объявления о работе, которую могла бы получить девочка с аттестатом об окончании средней школы и без опыта. Пока выходило, что я гожусь на место кассирши в «Куик-стоп», оператора ассенизационного оборудования, нянечки, уборщицы в клининговой фирме «Хэппи хелперс» или специалиста по уходу за кошками в ветлечебнице. Платили в этих местах известно сколько – почти ничего. Меньше всего мне хотелось работать нянечкой, поскольку тогда пришлось бы заботиться о чужих детях, а не о Каррингтон.

И вот я сидела перед разложенными на столе в виде газетных страниц своими ограниченными возможностями. Я чувствовала себя ничтожной и беспомощной, но смиряться с этим не собиралась. Мне требовалась работа, где можно было бы продержаться какое-то время: ведь если постоянно скакать с места на место, ни мне, ни Каррингтон, от этого пользы не будет. А в магазине «Куик-стоп», как я подозревала, на большое повышение по службе рассчитывать не приходилось.

Заметив, что Каррингтон выкладывает кусочки морковки на разложенный перед ней лист, я пробормотала:

– Прекрати, Каррингтон. – Я убрала от нее газету и собралась уже было скомкать страницу, как на глаза мне попалось заляпанное апельсиновым соусом объявление сбоку:

«Карьера меньше чем за год!

Косметолог с хорошим образованием всегда в цене. Каждый день миллионы людей обращаются к своим любимым стилистам, чтобы сделать прическу, химическую завивку, окраску волос, а также за прочими косметическими услугами. Знание и умение, приобретенные в академии косметологии восточного Хьюстона, станут для вас стартовой площадкой на пути к успешной карьере в любой избранной вами области косметологии. Обращайтесь в академию косметологии, и ваше будущее не за горами.

Абитуриентам, соответствующим указанным требованиям, возможно предоставление материальной помощи».

На стоянке жилых трейлеров то и дело слышишь слово «работа». Обитатели ранчо Блубоннет постоянно то теряли работу, то ее искали, то отлынивали от нее, и постоянно кто-то кого-то все время пилил, заставляя устроиться куда-нибудь, но никто на моей памяти еще не сделал карьеру.

Я так страстно мечтала получить диплом косметолога, что не выразить словами. Чем больше находилось для меня подходящих вакансий, тем больше мне хотелось учиться. Мне казалось, что у меня для профессии стилиста по прическам подходящий характер, и я знала, что у меня есть необходимый для этой работы внутренний импульс. Словом, у меня было все, кроме денег.

Подавать заявление было бессмысленно. Однако на свои руки, стряхивающие с газеты морковь и рвущие на части объявление, я смотрела как на чужие.


Директор академии, миссис Мария Васкес, сидела за дубовым овально-изогнутым столом в кабинете со светлыми стенами цвета морской волны. На стенах на одинаковом расстоянии друг от друга висели фотографии красивых женщин в металлических рамках. В административные помещения проникал запах из салона-парикмахерской и мастерских – смесь лака для волос, шампуня и химикатов. Запах салона красоты. Мне он нравился.

Обнаружив, что директор латиноамериканка, я удивилась про себя. Это была тонкая женщина с колорированными волосами, угловатыми плечами и строгим, резко очерченным лицом.

Она объяснила, что мое заявление в академию принято, но материальную помощь они могут предоставлять каждый семестр лишь ограниченному числу студентов и этот лимит исчерпан. И если я не могу позволить себе учиться без стипендии, то не соглашусь ли я записаться в лист ожидания на будущий год и тогда снова подать заявление?

– Да, мэм, – согласилась я. Мое лицо застыло от разочарования, в моей улыбке появилась тонкая трещина. Я тут же строго отчитала себя. Лист ожидания – это не конец света. Ведь мне есть чем занять это время.

У миссис Васкес были добрые глаза. Она пообещала позвонить, когда придет время заполнить новое заявление, и сказала, что надеется снова меня увидеть.

По пути домой, на ранчо Блубоннет, я представила себя в зеленой робе уборщиц из «Хэппи хелперс». Ничего страшного, все не так уж плохо, утешала себя я. Убираться в чужих домах всегда легче, чем у себя. Я буду стараться. Я буду самой усердной уборщицей на свете.

Так, разговаривая сама с собой, я ехала, не замечая куда. Моя голова была так занята всякими мыслями, что я, вместо того чтобы выбрать короткий путь, поехала по длинному маршрут, и оказалась на дороге, пролегавшей мимо кладбища. Я сбросила скорость и свернула на подъездную дорожку к кладбищенской конторе. Припарковав машину, я побрела по гранитно-мраморному саду из памятников, которые, казалось, вырастали из земли.

Мамина могила была самой свежей – по-спартански строгий холмик земли нарушал аккуратные коридоры травы. Я встала перед могилой, желая как-то осознать, что это действительно случилось. Мне с трудом верилось, что тело моей матери покоится там, в этом гробу Моне с синей шелковой подушкой и покрывалом в тон. От этой мысли у меня начинался приступ клаустрофобии. Я потянула за застегнутый воротничок своей блузки и промокнула рукавом влажный лоб.