— Нет, ну сколько можно об одном и том же… Ну вот скажи мне, Бась… Ты, к примеру, не допускаешь мысли, что наносишь мне сейчас душевную травму? Может, я так сильно в него влюбилась, что жить не могу? По самые уши втрескалась? Что я голову от него напрочь потеряла? А? Не допускаешь?

— Но послушай, Варенька…

— Нет, это ты меня теперь послушай! Если ты сама когда-нибудь так влюблялась, то поймешь и услышишь! Не хотела пока ничего рассказывать, да уж ладно…

Коротко вздохнув, она перегнулась через стол, оперлась локтями о столешницу, сложила подбородок в подставленные кулачки. Глаза ее вспыхнули, будто дали сигнал рвущимся наружу торопливым признаниям, губы растянулись в счастливой дрожащей улыбке.

— Понимаешь, Бась, он такой… такой… Я даже сама не могу объяснить, какой он! Но попытаюсь… Вот, к примеру, сижу я в машине, а он рядом, и я будто таю-исчезаю вся… А потом раз! — и, наоборот, чувствую, будто меня самой много-много становится! Прямо лопнуть готова! А еще он все время знаешь как говорит?

— Как? — держась за сердце, глухо переспросила Бася.

— Он говорит, что я настоящая принцесса, только я временно забыла об этом… Представляешь?

Мечтательно вздохнув, Варя сжала кулачками щеки, уставилась с улыбкой в кухонное пространство, не замечая, как исказилось тревогой и болью лицо мачехи. Потом снова заговорила тихо:

— Он, знаешь, когда первый раз меня домой подвез — так смешно было! Машина остановилась, а я, главное дело, сама рванула дверцу открывать, сама на улицу выскочить хотела… А Вадим Сергеевич меня схватил за руку, обратно в салон затолкал, пальцем погрозил и говорит: «Запомните, Варенька, настоящие принцессы так никогда себя не ведут…» С тех пор я из машины первая уже не выскакиваю. Сижу и жду, когда он мне сам дверцу откроет и руку подаст. И впрямь, как настоящей принцессе… Ты знаешь, одно только жалко — отчего-то он меня в койку не тащит. Наверное, из приличия. А? Как ты думаешь? Может, рано еще?

Прикусив губу, Бася лишь усмехнулась горько. Протянув руку, нежно коснулась Вариной головы, провела ладонью по вьющейся гриве волос:

— Варенька, Варенька… Бедный, бедный ты мой ребенок…

— Здрасте, приехали! — удивленно дернулась под ее рукой Варя. — С какого перепугу я вдруг бедная-то?

— Да как тебе объяснить, Варенька… В общем, это не ты виновата, это мы с отцом тебя так воспитали… Наверное, просто любили мало. Это я, я виновата…

— Ой, да при чем тут ты? И не виновата ты вовсе… Все бы так своих детей любили, как ты меня! И вообще хватить тебе за меня переживать да убиваться! Ты же знаешь, я у тебя умная. И хитрая. Ничего, прорвемся, Бась…

— Ладно, пойдем спать, умная ты моя. Тебе завтра вставать рано.

— Ага, пойдем. А то я носом уже клюю.

Прокравшись гуськом в комнату, под аккомпанемент отрывистого храпа тети Дуни они тихо устроили себе постель на полу, тихо разделись, легли под одно одеяло. Вздохнув, Варя прошептала тоскливо:

— Вот и попробуй усни тут… Тетя спит как в трубу дует…

— А я, знаешь, уже привыкла как-то. Не замечаю даже… — прошелестела ей в ответ Бася, устраиваясь поудобнее на хилом матрасе.

Придвинувшись поближе к мачехе, Варя устроила голову у нее на плече, зашептала в самое ухо:

— Ой, Бась… Ты вот все ругаешь меня, ругаешь и не понимаешь даже, какая я сейчас счастливая… Бась, а ты моего папу любила? Только скажи честно? Любила?

Вздохнув, Бася выпростала руку из-под одеяла, молча погладила ее по голове.

— Ну? Любила или нет? Он, по-моему, тебя очень любил… И все время хотел что-то тебе доказать…

— Спи, горе ты мое. Психолог доморощенный. Спи.

— Мгм… Я уже почти сплю… А еще скажи — утро вечера мудренее. Не сказала еще…

— Да, именно так и есть. Утро вечера мудренее. Спи, Варюша…

Вскоре Варя действительно засопела тихо и ровно, обхватив ее шею руками. Потом вздрогнула во сне, пробормотала что-то, перевернулась на другой бок. Белая луна, чудом выкатившись из набрякших осенней моросью облаков, заглянула в окно, окатила тоской. Лучше бы подсказала чего, глупая. Как, как ей теперь быть-то? Как справиться с этой ненужной, взявшейся из далекого прошлого ревнивой болью, как выкинуть ее из сердца, чтобы не препятствовала поступать правильно и разумно, по-матерински? Конечно, по-матерински, а как же еще? Была бы жива настоящая Варина мать — как бы она поступила в этой ситуации? Наверняка оградила бы дочку от будущих и неминуемых разочарований… Вот и ей тоже надо — Варю оградить. Обязательно надо. Это ее долг, в конце концов. А собственную ревнивую боль надо просто-напросто отделить от Вариной проблемы, перевести в другую ипостась, в сокровенную, тайную.

А лучше всего — уничтожить ее как таковую. Напрочь и навсегда. Только как? Ладно, она утром решит — как… А сейчас спать надо. Уйди, луна, скройся за облаками. Спать, спать… Утро вечера мудренее…


Тети-Дунин голос врезался в спящий мозг резко, как со старой граммофонной пластинки:

— Эй, чего разоспались-то? Давайте поднимайтесь! То полночи на кухне сидят, то их краном не поднимешь!

Бася испуганно подняла голову, заморгала спросонья глазами. Свесив вниз жилистые худые ноги, тетка сидела в ночной рубахе на диване, хмурилась недовольно.

— М-м-м… — со стоном промычала Варя, переворачиваясь на спину и одновременно пытаясь натянуть одеяло на голову.

— Не мыкай давай, коровушка. Ишь, размыкалась. Меньше бы по ночам блыкала, а раньше бы спать ложилась. Давай, обскажи мачехе, в котором часу вчера пришла?

— Не надо, теть Дунь… — хрипло спросонья проговорила Бася. — Спасибо, что разбудили… Мы уже встаем, спасибо…

— Бась… Я полежу еще немного, ладно? — жалостно проблеяла из-под одеяла Варя. — Не могу, у меня бока болят… Бась, когда мы себе, наконец, какой-нибудь захудаленький диванчик купим?

— Ишь ты, диванчик ей подавай! — тут же сварливо и не без удовольствия подхватила ее стенания тетя Дуня. — Скажи спасибо, что не на улице спать приходится!

— Нет, это никогда не кончится, наверное… Бась, я не могу, не могу так больше…

Резко откинув одеяло, Варя села, убито потрясла головой. Рыжие буйные кудри метнулись блестящей волной из стороны в сторону и замерли, полностью закрыв ее лицо.

— А вот не дождешься, милая! Я пока помирать не собираюсь! Поживу еще! — злорадно проговорила тетка, вставая на ноги и грозя в ее сторону жилистым пальцем.

— Да живите вы сколько хотите, господи! Только не лезьте ко мне! — слезно-сердито огрызнулась Варя и захныкала жалобно, убирая волосы с лица: — Бась, ну скажи ей…

— Давай, давай, Варюш… — легонько подтолкнула ее за плечо Бася, быстро подскакивая на ноги. — Давай беги умывайся и сразу на кухню, завтракать. Я тебе на скорую руку чего-нибудь сделаю. И кофе сварю. Давай, давай, Варюш…

— И чего ты с ней носишься, как дурень с писаной торбой? — подходя к окну и почесываясь, недовольно проворчала тетка, когда Варя, тяжело прошлепав босыми ногами, вышла из комнаты. — Чай не дитё она, чтобы завтраки с кофеями под нос подавать! Благодарности все равно не дождешься. Повесила себе хомут на шею и рада.

— Теть Дунь… У вас что, настроение с утра плохое? Зачем вы так? Она ж вроде как моя дочка, теть Дунь…

— Вот именно — вроде как! Дура ты, Баська, дура! Понятно, когда малое дитё без мамки остается — святое дело вырастить да в люди вывести. А эта кобылица выросла и на шею тебе села! И ножки свесила! Всю себя ей отдаешь! А она потом и проклянет тебя же, вот увидишь… Вот попомни мои слова…

Быстро собрав постель и кое-как запихнув ее в шкаф, Бася молча вышла из комнаты, принялась торопливо хозяйничать на кухне, пытаясь прикрыть за этой торопливостью свое раздражение. Но, видимо, плохо оно прикрывалось. Чайник на плиту грохнулся со стуком, извлеченное из холодильника яйцо само собой выскользнуло из рук, растеклось по линолеуму бело-желтой лужицей. Когда резала хлеб, рука дрогнула, чуть не проехалась острием ножа по фаланге пальца. И кофе из турки почти убежал — едва успела поймать. А самое обидное — зря и старалась. Умытая и одетая Варя заглянула на кухню, проговорила быстро:

— Бась, я не буду завтракать, не надо ничего!

— Почему, Варь?

— Не хочу. Я в институте в буфет забегу.

— Значит, мачеха для тебя расстаралась, а ты — не буду? — тут же послышался за Вариной спиной скрипучий голосок тети Дуни.

Отодвинув Варю рукой, она вошла на кухню, по-хозяйски уселась за стол, поджав губы.

— А почему вы решили, что она для меня расстаралась?

— А то для кого ж? Не для меня же. Я чай не барыня, меня отродясь никто завтраками не кормил. Всю жизнь сама себя кормила.

Закатив глаза и тоненько то ли простонав, то ли подвыв, Варя развернулась, успев махнуть Басе рукой, и скрылась в прихожей. Прежде чем закрыть за собой дверь, крикнула звонко:

— Бась! Я сегодня поздно вернусь, ты меня не жди!

Запахнув поглубже халат, Бася опустилась на стул, глянула в лицо тетке страдальчески:

— Теть Дунь, я же вас просила… Ну зачем, зачем вы так с ней?

— А как — так? Что я такого сказала? Она же тоже соображать должна! У тебя сейчас время такое — пора о своей старости подумать, деньжат прикопить, а ты… Сколь заработала — все на падчерицу спускаешь! Учеба-то, чай, нынче не дешева?

— Да мы сами разберемся, теть Дунь. И я вас очень прошу, ну просто очень прошу…

— Ой, да ладно…

Тяжело опершись руками о стол, тетка поднялась на ноги, побрела прочь из кухни. В дверях обернулась, проговорила сухо, с обидой:

— Ну, сами так сами… Потом вспомнишь меня, да поздно будет! Старость, ее ж никто у тебя не отменит, она хошь не хошь, а наступит… Мне-то что, я свое отжила…

Посидев минуту, Бася встала, налила себе кофе, подошла с чашкой к окну, задумалась. Вот вам и утро, которое по всем канонам должно быть вечера мудренее. Столько за это утро мудрости выскочило, хоть плачь. Можно и поплакать, конечно, только не сейчас, не сию минуту. В эту минуту надо решение принять… Как ни трудно, а надо! И не только принять, но и привести его в действие…