Первая мысль Лотты — все отрицать и притворяться, что не понимает, о чем идет речь, но она быстро оставила эту идею, поскольку уже убедилась, что врать Эвану, дразня его, очень плохая затея. Лондон научил ее этому. Эван обладал опасным и необычным талантом узнавать, когда она говорила неправду. Он слишком умен и восприимчив.

— Дьявол вас разберет, как вам удалось узнать? — удивилась Лотта, помедлив минуту.

Она увидела, что Эван немного расслабился и его голос, оттаяв, повеселел.

— Был момент, когда я подумал, что вы будете все отрицать, — признался он. — Я бы очень разочаровался в вас.

— Это почему же? — поинтересовалась Лотта.

— Потому что обычно, когда я выдвигаю возражения, вы начинаете говорить правду. Даже если поначалу хотели обмануть.

Лотта взвилась. Эван дал не слишком лестную, хотя и верную оценку ее характеру.

— На этот раз у меня просто не было выбора, — сказала она.

Лотта решила, что стоит объясниться, как-то оправдать свое предательство. Вряд ли, конечно, ее оправдания смогут повлиять на него.

— Выбор есть всегда, — возразил Эван. — Можно предположить, что они вышли на вас в тот день, когда я уехал из Лондона. Помнится, вы рассказывали, что ваш брат служит в британской армии.

— Вы слишком проницательны, — с сожалением отметила Лотта. — Я надеялась, что вы не вспомните об этом.

— Я разбираюсь в этих играх намного лучше вас, — заметил Эван. Он остановил внимательный взгляд на ее лице. В его глазах угадывались ум и проницательность, перед которыми Лотта чувствовала себя маленьким ребенком, пойманным на шалости. — Я заподозрил вас еще несколько недель назад, когда вы стали донимать нас дурацкими вопросами об огневых точках и передвижениях кавалерии. Это очень неумело и неосмотрительно.

— Знаю, — согласилась Лотта, сердито дернув плечом. — Однако лучшее из того, что на тот момент пришло мне в голову. Я, как вы знаете, не слишком преуспела в этом. Тео следовало бы принять во внимание подобные моменты, прежде чем заставлять меня шпионить. У меня нет для этого таланта.

Эван снова остановил свой холодный взгляд на ее лице.

— Вот уж не знаю, — сказал он. — Сегодня вы меня несказанно впечатлили. Вам чуть было не удалось выйти сухой из воды.

— В самом деле? — Лотта почувствовала себя до смешного польщенной в тот момент, когда на самом деле ей следовало бояться. Как он поступит? Сразу выкинет ее на улицу или даст возможность объясниться? Не то чтобы ее объяснения могли что-либо изменить. Она предала его. Эван прав — выбор у нее действительно был, но не в его пользу.

— Вам прекрасно удалось незаметно проследовать за мной, — заметил Эван. Он прислонился спиной к деревянному изголовью кровати. — Вы умеете ходить быстро и неслышно. Расскажите мне, как вы этому научились, — неожиданно попросил он.

Поигрывая краешком покрывала, Лотта отвела взгляд.

— Не имею ни малейшего представления, — произнесла она. — Полагаю, я должна обладать хоть какими-то полезными качествами.

— Вы упражнялись, — уверенно констатировал он, а потом склонил голову набок и окинул Лотту насмешливым взглядом. — Ваш муж?

Сердце Лотты гулко ударило в груди. Она хмуро взглянула на Эвана.

— Не могу понять, как вам удается догадываться о таких вещах, — выпалила Лотта. — Вы слишком умны, — заключила она, решив, что если Эван совершенно ничего не рассказывает о своем прошлом, то и ей незачем посвящать его в свою историю. Но сейчас он настаивал на ответе. — Мне случалось следить за Грегори, — подтвердила она. — Когда мы только поженились…

Лотта замолчала. Ей было больно рассказывать об этом даже сейчас, когда связывавшие их узы разорваны.

— Он вам изменял? — спросил Эван.

Лотта сделала пренебрежительный жест.

— О, это совсем не то, о чем вы подумали. Думаю, вы помните, что мне было семнадцать, когда мы поженились. А он был намного старше. В первую брачную ночь Грегори сказал, что не хочет меня, не будет со мной спать и не хочет от меня детей, а я вольна заводить романы при условии не навязывать своих незаконнорожденных детей ему в наследники, — сообщила Лотта с такой горечью, словно только что услышала эти слова от Грегори. Она была очень молода и не готова к такому повороту. Шок от того, что муж пренебрег ею, оказался поистине опустошающим. И даже сейчас, принимая во внимание все, что за этим последовало, она понимала, что время не смогло смягчить боль.

Эван молча ждал. Лотта посмотрела в его непроницаемое лицо и тяжело сглотнула.

— Естественно, я подумала… — Она остановилась и начала заново: — Я думала, что у него есть любовница, а я понадобилась лишь для того, чтобы получить обещанное Пализерами приданое и родство с герцогской фамилией. Он амбициозный человек, всего добивался сам, не имея ни титула, ни наследственного поместья.

— Однако странно, что вы решились выйти за такого человека, — удивился Эван. — Ведь он годился вам в отцы.

— Он богат, — с некоторым вызовом объяснила Лотта, плотнее вжимаясь в подушки. Никто не понимал того, насколько сильно она нуждалась в защите, которую ей мог бы обеспечить Грегори.

— Деньги — вот ответ на все, — сказал Эван.

Лотта пожала плечами.

— Он богат, а у меня ничего нет, — повторила она, пытаясь убрать из голоса горечь, которая просачивалась, как вода сквозь песок. — Все, что у меня было, — это отец, который ушел, когда мне было шесть лет. Мать после этого вечно плакала, а родственники не желали содержать меня. Вот я и решила распрощаться со всем этим с помощью выгодного замужества.

В комнате повисла тишина. Пламя свечи мерцало от ветерка, который дул из открытого окна.

— Вы любили его? — спросил Эван.

— Да, — ответила Лотта, печально улыбнувшись. И это было истинной правдой. Ей всегда хотелось любви. — Думаю, любила. Он заменил мне отца, занял место человека, которого можно было бы уважать, — пояснила Лотта, зарывшись поглубже в подушки. — Поэтому, когда Грегори отверг меня, я была потрясена и зла на него. В следующую ночь я увидела, как он выходит из дому, и, естественно, последовала за ним. В Лондоне остаться незамеченной гораздо легче. На улицах еще было много людей, а в толпе легко затеряться, — пояснила она.

— Куда же он пошел? — поинтересовался Эван.

— Довольно скоро он остановился у одного из особняков на Прентис-стрит, — продолжала Лотта. — Я нашла окно с неплотно задернутыми шторами и заглянула. Там были только мужчины — мужчины с мужчинами. На некоторых из них было дамское белье, на лице — грим. Среди них даже один член парламента, я его знала. После этого я стала часто подсматривать за Грегори, — закончила она.

— Вас одолевало любопытство? — спросил Эван.

— Просто мне хотелось понять, — с ожесточением ответила Лотта. Ее руки судорожно вцепились в подушки. — Мне нужно было понять, почему он предпочитает их и совершенно не интересуется мной.

— Этому есть только одно объяснение — так они устроены, — довольно жестко ответил Эван. — Это никак не зависело от вас, Лотта.

Их взгляды встретились. В его глазах она прочла утешение и желание подбодрить. Догадываясь, что дело не в ней, Лотта пыталась убедить себя в этом. Но до конца поверить так и не смогла. Только теперь, чувствуя руку Эвана на своей руке, Лотта наконец поверила.

— Знаю, — кивнула она. — Мне понятно это сейчас. Но тогда я была слишком наивна, — покачав головой, сказала Лотта. В ее душе боролись страх и замешательство. — Я переживала и за Грегори тоже, но лишь в самом начале, пока мне не стало все равно. Ведь если бы об этом узнали, его могли повесить.

— Его жизнь была в ваших руках, — пристально глядя Лотте в лицо, заметил Эван. — Странно, что вы не припугнули его, когда он пригрозил вам разводом.

— Я это сделала и поняла, что совершила огромную ошибку, — грустно рассмеявшись, ответила Лотта. — Все это только сильнее его обеспокоило, и он поспешил избавиться от меня. Грегори сказал, что мое слово ничего не будет стоить против его. У него — власть и влияние. Он заставит всех увидеть во мне не более чем мстительную гарпию. А еще он пообещал запереть меня в сумасшедший дом, скажи я хоть слово. — Лотта сплела пальцы, чтобы унять нервную дрожь. — Они выставили меня шлюхой, но это было еще за пять лет до того, как я воспользовалась свободой, которую он мне предоставил, и завела роман с другим мужчиной. Потом я пошла на это, почувствовав себя ужасно одинокой. А стоило начать, как это стало… — хмурая морщинка пролегла между ее бровями, — это стало, я думаю, бегством — просто я не знала, как еще можно все это пережить.

Так она прожила одиннадцать лет. Меняла любовников одного за другим. Искала то, чего найти так и не смогла.

— Я в этом весьма преуспела, — снова с вызовом заявила Лотта, хотя Эван не произнес ни единого слова осуждения. — Учеба всегда плохо мне давалась, за исключением французского. И вдруг я открыла в себе способности — было так приятно осознавать, насколько я хороша в сексе.

— И вы стали практиковаться? — с тенью улыбки сказал Эван.

— Я наслаждалась, оттачивая свои навыки, — улыбнулась в ответ Лотта. — Мой первый любовник оказался превосходным учителем. С годами мои таланты стали привлекать ко мне многочисленных поклонников.

— Это и было тем, к чему вы стремились? — безмятежно спросил Эван.

Пламя свечи отражалось в его глазах, очень темных и спокойных. Этот вопрос опустошил ее душу. Конечно, она страстно желала внимания, которого ее лишил Грегори. Но дело не только в этом. Какая-то еще причина постоянно ускользала от ее понимания, как просачивающаяся сквозь пальцы вода. Сексуальный опыт доставлял Лотте наслаждение и возбуждение, но ненадолго. Всего этого было мало, чтобы наполнить ее душу, зажечь сердце. Лотта не знала определения того, к чему так стремилась.