— Я постараюсь, чтобы вы были все время заняты, — вкрадчиво заметил Эван. — Постарайтесь проявить большую снисходительность. В конце концов, нам придется здесь жить, — добавил он, понизив голос.

— А вот это очень жаль, — заявила Лотта. — Не могли бы вы обратиться к властям, чтобы вас перевели в более подходящее место? Здесь есть какие-нибудь магазины? — не дожидаясь ответа, продолжала Лотта. — Просто не понимаю, как можно жить без магазинов!

Ну вот! Эвану хотелось получить лондонскую штучку, легкомысленного светского мотылька, женщину, которая существует для развлечения и требует, чтобы ее постоянно развлекали, и он достиг своей цели. Вряд ли стоит теперь жаловаться, ведь Лотта всего лишь вернула себе былую самоуверенность, а Эван получил то, чего он хотел.

— Возможно, вы заинтересуетесь историей, — предположил он. — Вонтедж — старинный город, место рождения короля Альфреда Великого.

Лотта демонстративно зевнула.

— Вы же знаете, дорогой, что к книгам я не очень… История? Лекарство от бессонницы, не более. Не могли бы мы пройтись пешком до моего нового дома?

— Разумеется, здесь ведь нет наемных экипажей, — заметил Эван.

— Мне придется купить еще пару туфель при первой же возможности, — горестно сказала Лотта. — Я разобью свои любимые новые туфельки на этих грязных улицах.

— Думаю, у вас в дорожной сумке достаточно туфель, чтобы открыть собственный магазин, — сказал Эван.

— Всего семь пар, дорогой. — Лотта произнесла это, сопроводив небрежным жестом. — По одной паре на каждый день недели.

От рынка по маленькому мощеному переулку они прошли до площади, с которой открывался вид на высокие шпили приходской церкви.

— Какое тяжелое впечатление, — содрогнулась Лотта. — Это как укор мне.

— Придется привыкать, — сказал Эван. Он жестом указал на хорошенький кирпичный домик, стоящий чуть поодаль от дороги к северу от церкви. — Это и есть Монастырский приют, который я арендовал для вас.

У дома Эван расплатился с носильщиком, совсем выбившимся из сил, пока он толкал тяжелую тележку, нагруженную дорожными сумками, которая часто застревала в узких переулках, а потом, толкнув, открыл перед ними дверь. Толпа, следовавшая за ними от самой рыночной площади, осталась на тротуаре снаружи, продолжая шуметь и переговариваться.

— Хотелось бы верить, что Вонтедж не видел прежде ничего подобного, — произнес Эван, вводя Лотту в дом.

— Ведь к этому вы и стремились, не правда ли? — спросила Лотта с легким пренебрежением в голосе. — Я еще только начинаю проявлять свою скандальность. А домик очень хорошенький, но Монастырская улица рядом с церковью — не слишком ли? Вы не могли придумать ничего более неуместного, дорогой?

— Уверяю вас, это еще далеко не предел моих возможностей, — рассмеялся Эван.

Он расстегнул пуговицы ее жакета и помог его снять. Платье Лотты на него тоже произвело впечатление: абсолютно белое, как наряд невинной девушки, впервые появившейся в свете, но с таким низким вырезом, что ее пышная грудь буквально переливалась через его края. Она выглядела как падший ангел. Взглянув на нее, никто бы не удержался от вожделения, а Эван даже и не пытался сдерживать свои чувства.

— Повернитесь, — скомандовал он отрывисто.

Он увидел, как глаза Лотты широко открылись.

— Эван, дорогой, я ведь только что приехала и хотела бы выпить чашку чаю, а не…

— Немедленно повернитесь, — повторил Эван. Ему была хорошо видна толпа, стоявшая на тротуаре, заглядывающая в окна, перешептывающаяся и любопытствующая, ожидающая столь же яркого зрелища, как при прибытии королевских особ. Не важно, что данному визиту очень не хватало королевской респектабельности.

Взгляд Лотты остановился на его лице. Эвану показалось, что она начнет спорить, но она медленно повернулась, оказавшись лицом к окну. Эван прижался к ней сзади, приподнял ее волосы, оголив шею, и опустил их вперед так, что они шелковистыми струями растеклись по плечам и груди. Обхватив ее под грудью, Эван стал целовать нежную шею и изгиб у плеча. Теплая и мягкая, она под его губами пахла солнцем и розами, пробуждая безудержное желание.

Эван чувствовал, насколько она напряжена.

— Расслабьтесь, — прошептал он.

— Еще в Лондоне я вам сказала, что не привыкла к зрителям, — недовольно пробормотала Лотта. — Это отвлекает меня. Толпа зевак всего в трех футах от дома, нас от них отделяют лишь оконные рамы. Я здесь всего пять минут, а вы уже выставляете меня как проститутку.

— Вы сами уже это сделали на рыночной площади, — ответил ей Эван. — Кроме того, вы здесь как раз для этого. Вы — моя любовница. Хотелось бы, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что вы в восторге от этого, — приникнув к ее шее, пробормотал он. — Вы ведь уже приступили к роли скандальной куртизанки? Пора оправдывать свою репутацию.

Он снова ощутил напряжение, свидетельствовавшее о крайнем смущении, и поразился, когда вместо отказа Лотта закрыла глаза и покорно опустила голову. Эван осторожно оголил ее плечо и прильнул губами к матово светящейся коже. И без того низкий вырез платья, лишившись поддержки, сполз еще ниже, почти полностью обнажив пышную грудь. Лотта не делала попыток поправить его, несмотря на многочисленных зрителей, следивших с улицы за сценой, которая разворачивалась в доме.

Эван и сам не знал, насколько далеко может зайти, но лихорадочный жар в крови требовал выхода. С того самого момента, как Лотта показалась из кареты, запутанные и противоречивые эмоции захлестнули его. Ему было необходимо, чтобы она действовала как бесстыдная кокотка. Но все внутри страстно желало вновь испытать ту сладкую, доверительную близость, которой наслаждался прежде.

Его рука соскользнула ниже и охватила округлость груди.

— Эван! — мольбой прозвучал ее голос. — Окно…

— Какие нежности! — усмехнулся он. Потянувшись вперед через ее голову, задернул шторы и мягко подтолкнул ее вниз, так что Лотте пришлось ладонями упереться в крышку рояля, который стоял прямо перед ней. Эван снова потянул вниз вырез платья, ее грудь упруго высвободилась, полная и округлая, и мягко легла в его ладони. Он нежно сжал, провел вверх до сосков пальцами и, захватив их, слегка потянул, заставив тело Лотты трепетать.

Одновременно вожделение жалом вонзилось в его плоть, пришпоривая и воспламеняя. Его руки сами потянулись к ее юбкам, которые тут же оказались у самой талии. Расстегнув панталоны дрожащими от лихорадочного нетерпения пальцами, которые отказывались слушаться, Эван первым же движением вошел в нее.

Дальнейшее очень походило на жаркий, не поддающийся рассуждениям, безумный порыв. Она сжимала бедра плотнее, предугадывая его движения, из его груди вырывался невольный стон наслаждения. Охватив ее бедра, он погружался в нее снова с тем нестерпимым наслаждением, которое все ближе и ближе продвигает к безумному блаженству. Рояль потрескивал и покачивался в такт каждому движению, грудь Лотты вздрагивала, возбуждая и подхлестывая и без того безумную страсть. Эван почувствовал, что летит и внутри его все взрывается, унося разум и вырывая из груди громкий крик.

А потом все кончилось. Наслаждение отступило, как прилив, и оставило лишь невероятное сожаление, почти шок от того, как он все это сделал и почему обошелся с ней так грубо. Он освободился от желания, но осталась та холодная боль, которую Эван ощущал глубже, чем физическую. Он поправил одежду, отстраненно подумав о том, что руки все еще немного подрагивают.

Лотта тоже приводила себя в порядок, подтягивая лиф и расправляя юбки с неподражаемым спокойствием, словно для нее подобные выходки были обычным делом. Когда она повернулась к Эвану, бесстрастная маска опытной куртизанки застыла на ее лице. Она вежливо улыбнулась ему как чужому.

— Я надеюсь, вы получили удовольствие, милорд? — осведомилась она лишенным выражения голосом.

— Я… — начал было Эван, но от растерянности не смог найти нужных слов.

Да, ему удалось добиться желаемого. Уже сейчас крылатая молва разносит во все концы города слухи о возмутительном поведении и полном бесстыдстве его и его любовницы. Каждый волен был дорисовать в своем воображении картину происходящего позже за опущенными шторами. Завтра все без исключения будут говорить только об этом. Ему удалось вызвать настоящую бурю сплетен, причем Лотта сыграла свою роль в точности так, как ему хотелось. Более того, произошло физическое совокупление, практически лишенное эмоций, — это как раз то, над чем он размышлял со времени их первой встречи. Его охватило влечение, а Лотта повела себя услужливо, как и полагается идеальной любовнице, удовлетворив физические потребности и оставив в покое его душу.

Почему же он чувствует себя обманутым? Почему хочет сжать ее в объятиях и целовать до тех пор, пока она не расслабится, доверившись ему, не разделит с ним страсть и желание. Как получилось, что теперь, когда все идет в соответствии с его желаниями, ему хочется вернуть прежнюю Лотту? Несмотря на полное удовлетворение, в душе осталось изнеможение, непонятное и пустое. Его ограбили, отдав при этом все!

— Я ухожу, — отрывисто произнес Эван.

Он заметил легкую тень озабоченности, которая несколько исказила выражение полной бесстрастности на ее лице.

— Вы вернетесь позже? — изысканно вежливо осведомилась Лотта.

В ее вопросе не было ничего намекающего на просьбу или желание побыть в его компании.

— Я не знаю, — буркнул он, сознавая свою грубость.

Она не упрекнула, поскольку безупречная любовница ни за что не станет осуждать мужчину.

— У меня есть апартаменты в гостинице на Рыночной площади, — добавил он. — Сегодня вечером я буду обедать там.

Он бросил на стол деньги. Монеты покатились, глухо звякнув.

— Это мне за услуги? — ровным голосом произнесла Лотта. — Ну что же, спасибо. К тому же мне не пришлось слишком утруждать себя.