Ева каждый день видела примеры растраченного впустую потенциала. Невозможно, живя в Лондоне, не замечать побирушек, копающихся в отбросах, или мужчин, сидящих на бордюре с протянутой рукой, потому что их сократили с работы. Это всегда ее волновало, но никогда еще так сильно, как взволновал Далтон.

– Просто обидно видеть, когда кто-то не использует свои возможности, – пробурчала Ева.

– Вы в душе миссионер, – лукаво сказал Джек.

Если ему так кажется, она не станет его разубеждать. Лучше так, чем если Далтон будет думать, что ее интерес к его благополучию – не только профессиональный.

Внезапно из-за двери донесся негромкий скрип половиц под ковром – по-видимому, кто-то шел по коридору. Ева и Далтон застыли и переглянулись. Из-под двери просочился свет. Что-то звякнуло. Ключи экономки.

Далтон тут же опустил занавеску, и комната погрузилась в темноту. Они с Евой бросились к складной ширме. Так как места за ширмой было немного, им пришлось встать вплотную друг к другу: Ева прижалась к Далтону спиной, а он обхватил ее руками за живот. В то же мгновение, когда они застыли за ширмой, дверь открылась.

Снова послышалось звяканье и шаги – экономка вошла в комнату. По стенам заплясали отблески неяркого света, по-видимому, женщина держала лампу. Ева напряглась и почувствовала, что Далтон тоже напрягся. Неужели экономка услышала, как они с Далтоном вошли в дом? Если так, то она, вероятно, первым делом заглянет как раз за ширму. Придумать невинное объяснение их присутствию здесь будет невозможно, а убить бедную женщину по голове и связывать Еве не хотелось, но она была готова это сделать, если ситуация заставит.

Шаги смолкли, экономка вздохнула. Комната осветилась ярче. Ева осторожно выглянула из-за ширмы и увидела, что экономка стоит на том самом месте, где несколько мгновений назад стояли они с Далтоном. Пожилая женщина с мечтательным выражением лица смотрела на окна бального зала.

– Ох, какая же красота!

Она снова вздохнула и, чуть покачиваясь в такт музыке, начала напевать мелодию, которую играли в особняке напротив.

Ева попятилась. Экономка их не увидела, и пока они стоят за ширмой, и не увидит. Однако Ева в ее присутствии не могла чувствовать себя спокойно. А судя по выражению лица женщины, уходить она не спешила.

Ева старалась стоять неподвижно и дышать медленнее, но близость Далтона волновала ее. Утром, зная, что ей предстоит провести весь день в экипаже, Ева надела небольшой турнюр, и теперь только этот предмет одежды создавал небольшое расстояние между ней и Далтоном. Чувствуя спиной твердые мускулы его широкого торса, Ева уловила аромат мыла, шерстяной ткани и… разгоряченного мужского тела. Каждой клеточкой своего организма она остро ощущала размеры Далтона, его мощь, его силу – как телесную, так и силу воли. А когда почувствовала на своей шее тепло его дыхания, по ее телу пробежал трепет нарастающего возбуждения. Руки Джека по-прежнему лежали у нее на животе. Ева немного изменила положение, чтобы встать поустойчивее, и его пальцы скользнули вверх. От этого легкого прикосновения Еву охватила волна дрожи. Она хотела, чтобы Далтон широкими ладонями накрыл ее грудь, и одновременно боялась этого.

Руки Джека остались там, где и были, но Ева почувствовала, что у Далтона тоже захватило дух. Значит, на него это действовало так же сильно, как и на нее. Она понимала, что его рот всего лишь в каком-то дюйме от ее шеи, и у Евы возникла почти непреодолимая потребность отклониться назад, чтобы губы Джека могли коснуться ее кожи. Какие у него губы? Грубые? Мягкие? Или и то, и другое? Но как бы ни велико было желание это выяснить, мисс Уоррик осталась стоять неподвижно. Это все, что она могла сделать, чтобы не потерять бдительность. Нельзя было допустить, чтобы экономка их обнаружила. И они, замерев и не издав звука, не дали взаимному влечению взять над ними верх.

Казалось, прошло десять жизней, пока экономка не опустила портьеру и вышла из комнаты. Ева и Далтон дождались, когда шаги стихнут в коридоре, но ни один из них не шелохнулся. Ева говорила себе, что это просто предосторожность на случай, если экономка вдруг вернется. Наконец она вышла из-за ширмы – почти вывалилась, потому что ноги ее плохо держали, а голова кружилась. Ева слышала, как Далтон позади нее пробормотал ругательства. Судя по звукам, он оправлял одежду, а именно брюки.

Мисс Уоррик сразу же подошла к окну и отдернула портьеру, чтобы посмотреть в зал.

– Рокли все еще там, – сказала она, понизив голос. – Мы в безопасности.

– А вот насчет этого, милая, ошибаетесь. – Далтон возник рядом с ней, его лицо было словно высеченным из камня, на щеках стала заметна отросшая щетина. Он казался живым воплощением непоколебимой мужественности. – Вы и я вместе, – продолжал Джек низким голосом, похожим на рык, – опасны, как заряженное ружье.

Глава 8

Эта ночь им ничего не дала. Во всяком случае, ничего полезного. В два часа ночи Рокли наконец ушел с бала и поехал домой. По дороге никуда не заезжал. Не было ни тайных ночных встреч на складах возле реки, ни визитов в один из выбранных борделей. Он просто поехал домой.

Что касается Джека, то за эту ночь он стал ненавидеть Рокли еще сильнее, если такое вообще возможно. Этот мерзавец продолжал жить точно так же, как жил раньше. Привилегированный, защищенный от невзгод, не подлежащий критике столп светского общества. Если они найдут способ испортить его репутацию, это будет настоящим чудом.

Приобрел Джек за эту ночь и еще кое-что: он отчаянно желал Еву. Лежа на своей узкой кровати в комнате над штаб-квартирой «Немезиды», глядя на игру света и теней на потолке и слушая доносившийся из другой комнаты храп Лазаруса, он все еще до боли желал ее. Стоять вплотную к ней, вдыхать ее сладкий запах, чувствовать округлости ее тела… это было таким искушением, перед которым ни один мужчина не смог бы устоять. А он каким-то образом устоял. И то, что она проявила к нему гораздо больше сочувствия, чем кто-либо когда-либо за всю жизнь, тоже не облегчало его положение. На протяжении всего этого дня, пока они колесили по Лондону, вынужденные торчать в маленьком кэбе, влечение Далтона становилось все сильнее. Как сорняк, прорастающий сквозь каменную стену его гнева.

Когда они ехали через пустошь, Ева казалась холодной, как иней, но, оказывается, под этой оболочкой скрывалась женщина, полная решимости и страсти. Интересно, каково было бы растопить этот иней? Что за женщина оказалась бы под ним? Уж точно с горячей кровью. И Далтон с удовольствием бы обжегся, как пить дать.

Джек унесся далеко в своих мыслях, чего не мог позволить себе тогда, за ширмой. Его губы касаются шеи Евы, целуют, прикусывают шелковистую кожу, а руки накрывают ее груди, чувствуя их форму и мягкость. Он представил, что Ева без корсета, поэтому, играя с ее сосками, он чувствует, как они твердеют под его пальцами. Она выгибается навстречу его прикосновениям… Джек закрыл глаза, глубже погрузился в фантазию и взял в руку свое мужское достоинство, ноющее от желания.

Пока Ева стояла перед ним, он бы задрал ее юбки, коснулся ног и нашел то место, где заканчиваются чулки и начинается голая кожа. На ней были бы и панталоны. Джек решил, что они будут маленькие, с оборочками. Он бы нашел отверстие в ее нижнем белье, нащупал сладкую горячую киску, смочил бы пальцы ее влагой.

Далтон поглаживал себя, представляя, каково было бы погрузить пальцы между ее складок, почувствовать тепло Евы и ее реакцию. Пока он прикасался бы к ней, она бы прислонилась к нему и повернула голову набок, чтобы он мог захватить ее рот своим. Он бы вводил в нее свои толстые пальцы, а она бы извивалась перед ним, толкая бы бедра навстречу его руке. Но им нужно было бы вести себя тихо, очень тихо. Ни слова, ни звука, чтобы не выдать себя.

Представляя, как Ева извивается и беззвучно ахает от удовольствия, Джек сильнее сжал себя рукой. Она вытянула бы руку за спину, расстегнула пуговицы на его брюках, захватила его орудие и стала бы ласкать его точно так же, как он ласкал ее.

Так, теперь быстрее. Ева бы действовала немного грубовато, как раз так, как ему нравится, так, как он сам сейчас ласкал себя, но ее рука была бы намного лучше его собственной, она была бы гибкой и мягкой. Они бы стояли вот так за ширмой и ублажали друг друга, беззвучно постанывая друг другу в рот, а потом бы он почувствовал, как ее лоно сжимается вокруг его пальцев и она задыхается от наслаждения.

Джек зарычал, изогнулся дугой, тело стало жестким, и семя выстрелило из него горячей струей. Но в воображении эта струя размазалась не по его животу, а по пальцам Евы. А потом он бы облизал их один за другим, глядя в ее глаза.

Джек рухнул на матрас, тяжело дыша. Никогда еще он не испытывал такой мощной разрядки, во всяком случае от самоудовлетворения.

– Иисусе! – пробормотал он и утерся углом простыни.

Обычно, после того как Джек удовлетворял себя перед сном, он в считаные минуты засыпал. К тому же сегодня у него был трудный день, его изнуряли гнев и неудовлетворенность. Но сейчас он лежал без сна и спрашивал себя, думает ли Ева о нем, как он о ней. Вспоминает ли, лежа в своей постели, как они стояли, прижавшись друг к другу? Представляет ли, что могло произойти между ними, трогает ли себя? При одной мысли о том, как ее рука ныряет под одеяло и устраивается между ног, Джек снова возбудился.

– Черт!

Он попытался не обращать на это внимание, но это было все равно что не замечать телеграфный столб, торчащий из его паха. Значит, у него нет выбора. Он снова взял свой жезл в руку и принялся совершать ритмичные движения, понимая, что ему предстоит долгая и изнурительная ночь.


– Вы что-нибудь узнали?

Джек сидел за столом в гостиной, сгорбившись над чашкой кофе. Он поднял голову и увидел Саймона. Тот стоял в дверях, бросив шляпу и плащ на ближайший стул, и с мрачным видом смотрел на него. Джек провел паршивую ночь, и сейчас у него возникло сильнейшее желание врезать этому щеголю прямо по его красивой физиономии.