Инстинкт заставил девушку вскинуть оружие и прицелиться, но рука дрожала так сильно, что дуло ходило ходуном. Что с того? Чтобы сделать выстрел в упор, меткости не требуется.

– Ни шагу больше! – тяжело дыша, выкрикнула Эмма. Наверное, это прозвучало не слишком убедительно, потому что Такер даже не замедлил шага. Громадный, в линялой рубашке и пыльных джинсах, он несся на нее, как рассерженный бык.

– Стой!

Никакой реакции.

«Да он свихнулся!» – в отчаянии успела подумать девушка, но тут он налетел на нее, вырвал «кольт» и пренебрежительно швырнул куда-то в сторону. Потом схватил Эмму за плечи и хорошенько встряхнул.

– Ты что, совсем сдурела, Маллой?

Откровенная грубость его тона вывела ее из оцепенения, пробудила притихший было гнев. Она попробовала вырваться, но с тем же успехом можно было рваться из медвежьего капкана. Тогда Эмма изо всех сил пнула его носком ботинка в голень и с радостью отметила, что это возымело действие. Но радость сменилась страхом, когда глаза Такера заледенели.

– Дура бестолковая! – рявкнул он.

– А ты убери свои ручищи! – огрызнулась Эмма дрожащим голосом.

– Когда надо, тогда и уберу.

И тут она сообразила, что минуту назад могла бы убить его, если бы нажала на курок.

Если бы. Но она не нажала. Почему? Трудно было раздумывать на эту тему, находясь в стальных тисках. Такер смотрел с таким видом, словно едва сдерживался, чтобы немедленно ее не придушить. И все это происходило в месте весьма уединенном, все равно что на краю света, где нечего рассчитывать на помощь. И ранчо, и ковбои были словно в тысяче миль от взгорка, где только безмолвные кедры, птицы и полевые цветы оказались бы свидетелями, случись с ней что-нибудь.

Эмма собралась с силами и толкнула Такера в грудь. Он и глазом не моргнул, не говоря уже о том, чтобы отпустить ее.

Более того, он начал шаг за шагом теснить ее назад, пока не прижал к ближайшему стволу. Неровности коры очень скоро стали ощутимы даже сквозь плотную ткань рубашки. Проклятие, как это все неудобно! Он был слишком близко – почти вплотную – к ней. Чувствовать себя настолько беспомощной было очень неприятно.

– Чтоб тебя черти взяли, Гарретсон!

Эмма снова забилась, но только еще больше разгорячилась и вспотела. Испарина на висках собралась в капельки, которые щекотно заскользили вниз. Ничего худшего с ней в жизни не случалось! Сознавать себя слабой, беззащитной, уязвимой, особенно перед ним, – что может быть хуже!

Она отчетливо осознала, что сопротивление бесполезно. И тотчас прекратила биться, так же внезапно, как и начала. Вскинув голову, она застыла в полной неподвижности, и только волны неуправляемой дрожи время от времени сотрясали ее тело. Волосы растрепались во время тщетной борьбы и тоже раздражающе щекотали лицо, которое, должно быть, блестело от испарины и пламенело чересчур ярким румянцем. Зато Такер за это время обрел спокойствие и как будто ждал, что она выкинет еще. Глаза его, как оказалось, были все-таки синими… очень синими. Синее, чем небо Монтаны.

«Тем более чтоб его черти взяли!»

Дыхание постепенно выравнивалось, лицо перестало отчаянно пылать. Все это время Эмма не сводила вызывающего взгляда с бесстрастного лица, смотревшего на нее сверху вниз.

– Ну, Гарретсон? – наконец сказала она, с радостью отметив, что голос больше не дрожит. – Ты захватил меня в плен, и что дальше? Как ты намерен со мной расправиться? Связать и оставить на солнцепеке? Пристрелить? Или ты умеешь стрелять только в спину, а так – духу не хватит?

Такер выслушал эту пылкую тираду молча. С трудом сдерживая ярость, он в упор разглядывал эту бешеную кошку. «Тигрица с лицом ангела», – вдруг пришло ему в голову. Она умела разозлить его, эта девчонка Маллой… но до чего же хороша! Никогда еще ему не случалось встречать женщин с волосами черными, как ночь, гладкими и блестящими, как шелк, и глазами цвета моря, о котором он знал лишь понаслышке. Но море должно быть именно таким, думал Такер, и синим, зеленым и бездонным, и беспокойным, и живым. С какой страстью она бросала ему в лицо насмешливые слова, и какой волнующей казалась эта ярость в девушке с нежной кожей и чувственными губами. В такие волосы хорошо, должно быть, зарываться лицом, пропускать их сквозь пальцы. Ее губы, наверное, станут еще красивее, когда припухнут от поцелуев…

Какое-то время Такер просто смотрел на свою пленницу, потерявшись в неожиданных и приятных размышлениях, потом заметил, что его настойчивый взгляд смущает ее. Наконец Эмма непроизвольно дернулась, снова пытаясь высвободиться.

«Вот и хорошо!»

Теперь уже намеренно он обвел медленным, оценивающим взглядом ее лицо, потом опустил взгляд ниже. Он наслаждался ее смущением, при этом не переставая удивляться, что это существо, настолько злое на язык, может быть настолько привлекательным. Она была не только красива, Эмма Маллой. Она будила жар плоти, дремлющий в каждом мужчине до встречи с желанной женщиной.

А вот это уже ни к чему, раздраженно подумал Такер. Девчонка так и норовит проникнуть не только в его мысли, но и в кровь. Что тому причиной? Красота? Да, конечно, но он и раньше встречал красивых женщин. Темперамент? Можно сказать то же самое. Пожалуй, виновато особенное сочетание внешней привлекательности и манеры держаться. Ей бы следовало стыдиться того, что деньги на наряды, образование, побрякушки дала ей краденая земля. Она же ведет себя так, словно имеет на них полное право, словно она лучше всех. Впрочем, нет. Она считает себя только лучше Гарретсонов. Для любого другого она сама доброта, само милосердие. Добрая соседка. Улыбчивая подруга. Но все это куда-то пропадает, стоит ей бросить взгляд в его сторону.

Тем более нелепо позволить себе увлечься ею.

Между тем тактика Такера сработала. Подняв ленивый, оскорбительный взгляд, он заметил, что под вызовом в глазах Эммы таился страх. Губы ее дрожали, и она прикусила нижнюю, пытаясь это скрыть. Против воли он отдал должное ее выдержке. Она, конечно, Маллой – то есть мошенница и лгунья, – но в храбрости ей не откажешь.

– Да успокойся ты! – Внезапно рассердившись, Такер снова встряхнул девушку.

– Вот как, я должна успокоиться? После того как в меня стреляли? Ты что, решил сделать из меня мишень, чтобы набить руку в стрельбе?

– Если бы это стрелял я, ты уже была бы трупом.

– Что значит, «если бы стрелял я»? А кто же?

– Будь у тебя побольше мозгов, ты бы сообразила, почему это никак не мог быть я.

– Да? И почему же?

– Я не стреляю в женщин, даже в таких, как ты. Взбешенная, Эмма снова пнула его по ноге. В то же самое место. На этот раз Такер охнул и высказался так крепко, что она оторопела. Но не настолько, чтобы не рвануться прочь, когда хватка его на миг ослабла. Ей удалось выбежать из рощи на луг, но тут Такер догнал ее, бросил навзничь в траву и больно придавил ей плечи ладонями.

Закричав от страха и негодования, Эмма забилась так, что прежнее сопротивление просто в счет не шло. Она лягалась и извивалась, она пыталась выгнуться дугой. Наконец она изнемогла и притихла, с присвистом дыша.

– Ублюдок! – еле выговорила она.

– Так, повеселились – и хватит. Если пнешь меня еще раз, заработаешь хорошую оплеуху.

Впрочем, Такер не собирался давать ей такую возможность – обе ее ноги были прижаты к земле его согнутой в колене ногой.

– Мерзавец!

– Неплохо ругаешься, Маллой, – холодно одобрил он. – Неплохо для полной идиотки. И отец твой идиот. Будь он поумнее, он ни за что не отпустил бы такую безмозглую дочь одну.

От такого ливня оскорблений Эмма несколько опешила.

– Это почему? – только и нашлась она.

– Я был неподалеку, в ущелье, и появился оттуда как раз тогда, когда в тебя стреляли. И что же я увидел? Ты повела себя как полная дура. Ты не спряталась в укрытие, нет. Тебе взбрело в голову гоняться за тем, кто чуть тебя не убил!

– А ты бы что сделал? – ощетинилась Эмма, гневно уставившись в возмутительно непроницаемое лицо с синими ледышками глаз. – Что-то не верится, что спрятался бы. Или все Гарретсоны – трусы?

– Есть большая разница в том, что сделал бы я и что надо было сделать тебе.

– Это еще почему? Потому что я ношу юбку?

– Именно так. Потому что ты женщина.

– Вот как? А я думала, ты этого не заметил!

Не успели эти слова вырваться, как Эмма отчаянно захотела взять их назад. Что заставило ее сказать такую нелепость? Однако дело было сделано.

Такер открыл рот, наверняка готовясь снова как-нибудь ее оскорбить. Девушка мысленно приготовилась ответить, но тут поблизости раздался шорох. С быстротой молнии Такер прикрыл ее своим телом и выхватил «кольт». Однако тревога оказалась ложной: всего лишь лисица пробиралась в траве. Участившееся было дыхание Такера выровнялось, что-то вроде облегченного вздоха сорвалось с губ. Наступила тишина. Все было тихо, мирно вокруг. Он приподнялся, чтобы спрятать револьвер в кобуру, потом снова посмотрел на девушку, беспомощно распростертую под ним.

Глаза их встретились. Что-то новое, необъяснимое возникло между ними, и Эмма ощутила это. Казалось, воздух наэлектризовался, как перед грозой, и дышать стало труднее. Губы пересохли. Девушка нервно облизнула их. Что-то сладостное и острое заполнило ее тело и медленно отхлынуло.

Такер Гарретсон снова пришел ей на помощь, пусть даже против воображаемой опасности. Не колеблясь ни секунды, он прикрыл ее своим телом.

«Господи, что происходит? Где я? – думала она ошеломленно, одурманенно. – Неужели и впрямь лежу в траве, а он сверху, Такер Гарретсон…»

Она пошевелилась, смущенная, вдруг ощутив тяжесть мужского тела и исходящий от него жар.

– Я погналась за ним, потому что у меня был с собой револьвер, – поспешно сказала она, пытаясь возобновить подобие беседы, прерванной появлением лисы. – Я хотела знать, кто в меня стрелял. Если нужно, и я бы выстрелила.