Но чем ярче сиял день, тем больше хотелось Эмме забиться в темный угол и умереть – не самое удачное настроение для венчания, пусть даже чужого.

Этой ночью она наконец догадалась, что с ней происходит, и пришла в ужас. У нее не хватило сил даже улыбнуться невесте, когда та шла к алтарю. А когда молодой неопытный священник, засмотревшись на хорошенькую Абигайль, сказал: «Объявляю вас мужчиной и женщиной!» – и от дружного смеха вздрогнули стены, Эмма смогла лишь приподнять краешки губ в улыбке. Невольно взгляд ее метнулся туда, где виднелась спина Такера Гарретсона. Тот от души смеялся вместе со всеми.

Его отец сидел чуть в стороне, вместе с Маккуэйдами. Когда Маллои входили, Тэра приветливо помахала Эмме. Она выглядела премило в розовом муслине, с тщательно уложенной головкой, но Эмма заметила зависть во взгляде подруги, упавшем на ее платье.

«Не нужно завидовать мне, Тэра! – подумала она с тоской. – Если бы ты знала, что я натворила, то ни за что не захотела бы оказаться на моем месте».

Вокруг уже звучали пожелания любви, счастья и долгих лет жизни, дружеские шутки и оживленная болтовня, но Эмма оставалась безучастной, словно отгороженной от остальных своим ужасным открытием. Подали лимонад с печеньем, и тотчас тошнота напомнила о себе.

Столы накрыли на церковном дворе, под старыми вязами. Зазвучала музыка, смеющиеся Шорти и Абигайль были дружескими тычками вытолкнуты в центр зеленой лужайки, чтобы первыми начать танцы.

Счастливая пара закружилась в потоке солнечных лучей, под рукоплескания родных, друзей и соседей-прихожан.

– Потанцуем, Эмма? – спросил Пит Шугар, подходя.

– Только попробуй отдавить ей ноги, парень! Ответишь передо мной! – пошутил Уин, обмениваясь рукопожатием с увальнем.

Окружающие засмеялись – все, кроме Джеда Гарретсона. Тот пронзил недруга таким взглядом, что у Эммы мурашки побежали по коже.

Отказать Питу было неловко, и Эмме пришлось сделать над собой усилие для обмена дружескими репликами во время танца. Еще несколько молодых людей подошли один за другим. Танцуя, девушка неустанно искала глазами Такера. Наконец она заметила его между колодцем и старым деревом сразу с двумя дамами – Мэри Лу Кент и Долорес Томпсон. На голове у Долорес красовалась самая безобразная шляпка, которую только приходилось видеть Эмме. Как раз когда она подумала об этом, к ней обратилась Мэйбл Барнз.

– Только посмотри на Такера! Такой большой, сильный мужчина, а вид – как у испуганного мальчишки.

У Такера и впрямь вид был не слишком довольный. Молодые леди щебетали без умолку и, должно быть, совсем оглушили его.

Эмму вдруг захлестнула такая волна любви, что она почти совершенно забыла о тошноте и головокружении. Сказать ему! Сказать немедленно, прямо здесь! Отважится ли она на это? Найдет ли в себе смелость хотя бы подойти к нему на глазах у всех?

– Извините, миссис Барнз, я ненадолго.

Собрав все силы и не отрывая взгляда от Такера, Эмма зашагала в его сторону.

– Нет-нет, нисколько не затруднит! Это совершеннейший пустяк для меня, Такер! Я могу просто заехать по дороге и…

Интересно, о чем идет речь. Очевидно, осада, хотя и продолжалась с примерным упорством, не слишком продвинулась вперед, раз уж обе претендентки объединили усилия, забыв о соперничестве.

Такер заметил приближение Эммы. Выражение его лица изменилось настолько, что болтушки умолкли и разом повернулись. При виде нее у них только что не отвисли челюсти.

– Боже мой, да это Эмма! – вырвалось у Долорес. – Как мило, что ты тоже здесь! Не правда ли, это мило, Такер?

Тот ограничился кивком.

– Ты выглядишь… – Мэри Лу помедлила, не решаясь сделать комплимент в присутствии кровного врага Эммы, – выглядишь вполне неплохо. Она ведь выглядит неплохо, Такер?

– Она выглядит просто восхитительно.

Он произнес это негромко, но впечатление было такое, словно над головами Мэри Лу и Долорес раздался выстрел из пушки. Они ожидали от Такера любой реакции на появление Эммы, только не такой. Эмма готова была истерически расхохотаться.

– Можно тебя на минутку, Такер? – спросила она, собрав всю свою решимость.

Она принудила себя смотреть только на него, зная, что глаза у обеих леди буквально выпучены. Даже у Такера они на мгновение расширились от удивления. Однако он быстро справился с собой, бросил: «Прошу извинить нас, дамы» – и стремительно увлек Эмму за собой. За зданием церкви тянулся вдаль отлогий склон холма, пестреющий цветами. Чуть выше его подножия находилась рощица из нескольких развесистых деревьев, где можно было не опасаться любопытных глаз.

Послушно следуя за Такером, девушка спрашивала себя, заметил ли ее отец, или Тэра, или Джед Гарретсон, как они ускользнули вдвоем. Но в данный момент ей это было безразлично. Сто распрей, вместе взятых, не шли ни в какое сравнение с тем, что она собиралась сказать Такеру.

Рассеянно потерев руку об руку, она заметила, что ладони холодны и влажны. Тошнота перекатывалась под ложечкой, в ушах гудело.

Когда низко нависшие ветви заслонили беленую заднюю стену церкви, Эмме стало и того хуже. Ноги ослабели настолько, что она вынуждена была присесть на валун.

Как начать, какие найти слова? Каково это – внезапно огорошить мужчину заявлением, что носишь его ребенка?

Намеками делу не поможешь, уклончивость только усложнит дело, сказала себе Эмма. Говори все как есть – и точка!

Но сама мысль о реакции Такера на новость леденила ей кровь. Что он скажет, что сделает? Правда, той ночью на сеновале он говорил о будущем, о совместной жизни… Но мало ли что говорит мужчина в пылу страсти! Слова тогда сами рвутся с языка, а утром приходит отрезвление. И даже если встанет вопрос о браке, как поверить, что это искреннее желание? Кто-то ведь женится по любви, а кто-то – как честный человек.

Эмма знала Такера достаточно хорошо, чтобы не опасаться быть брошенной. Если кто и был человеком чести, то именно он. Но что за будущее у такого брака – брака без любви, из чувства долга? Долгие годы жизни под одной крышей с человеком, пойманным, как он сам это назвал, в клетку. И она сама, и ребенок станут обузой, кандалами, путами!

Этой ночью, когда Эмма внезапно поняла, что означает ее тошнота и полное отсутствие аппетита, она испытала в первую очередь ужас. Утро принесло проблеск надежды, но теперь безысходность вернулась. Гордость требовала промолчать. Но в таком случае как быть дальше? Признаться во всем отцу? Ничего хуже не придумать. Он просто обезумеет и убьет Такера.

Нет, отец в этом деле не помощник и не советчик. Остается единственный выход, тоже не самый лучший: вернуться в Филадельфию, к тетушке Лоретте. Возможно, она будет даже рада неожиданной возможности обзавестись внуком, а если нет, все равно она добра и что-нибудь посоветует. Когда ребенок родится, они могут, например, вместе перебраться в Европу…

Но ведь это означает навсегда покинуть Монтану!

Слезы навернулись Эмме на глаза, и она поспешно сморгнула их, думая: как же это случилось? Как могло это случиться?

Двух ночей любви оказалось достаточно, чтобы возникла новая жизнь. Как бы там ни было, то было дитя любви, прекрасной и неистовой, пусть даже любовь эта длилась всего несколько часов.

Эмма сожалела о том, что природа расставила ей ловушку, но не о наслаждении, которое разделила с Такером. Именно поэтому она так искала единственно правильные слова, боясь все испортить.

– Что случилось? – между тем спросил Такер, не отрывая от Эммы чересчур проницательного взгляда. – Должно быть, что-то очень важное, раз уж ты снизошла до разговора со мной.

– Я…

Но она так и не сумела произнести ничего больше. Эмма смотрела в синие глаза, давно уже близкие и любимые, чувствуя, как ее переполняют противоречивые чувства. Этот человек был ей слишком дорог, чтобы насильно тащить его к алтарю, тем более после того, как на ее глазах повенчали Шорти и Абигайль, – повенчали в любви и согласии. Перед теми двумя лежало будущее, которому можно было лишь позавидовать. Что за будущее ожидало ее, если Такер решится связать с ней жизнь ради ребенка, чтобы, как говорилось, «прикрыть грех»? Жизнь, полная горечи, сожалений и, наконец, полного отчуждения. И все та же вражда между их отцами, усугубленная новой ненавистью.

– Я только хотела сказать, что собираюсь последовать твоему совету. Помнишь, в день выстрела ты дал мне добрый совет?

– Насчет возвращения в Филадельфию? – уточнил Такер, сузив глаза.

Эмма кивнула.

– Это невозможно!

– Не только возможно, но и разумно. И потом, ты не можешь мне приказывать.

Такер стиснул зубы, чтобы не наговорить резкостей. В конечном счете Эмма была права: у него нет права запрещать ей что-либо.

Однако он попросту не мог представить себе будущего без нее. Никогда больше ее не видеть, не прикоснуться к ней, не перекинуться словом!

– Что, решила все-таки сбежать? – спросил он намеренно грубо. – Помнится, кто-то строил из себя героиню. Куда все делось?

– Это здесь совершенно ни при чем. Такер, я не понимаю тебя. Разве ты не желал избавить от меня Уиспер-Вэлли?

– А как же твой отец? Он вроде не мог без тебя обойтись и все такое.

– Думаю, он справится.

Она сказала это, не поднимая взгляда. Голос ее звучал уныло даже для собственного слуха.

– Эмма! – резко окликнул Такер.

Девушка вздрогнула и подняла голову. Он стоял очень близко, и солнечные лучи золотили его волосы, касались любимых губ, сжатых в твердую линию.

– Ты не уйдешь отсюда, пока честно не признаешься, в чем дело?

Такеру хотелось покончить с разговором и вместо этого схватить Эмму в объятия. Она была необычно бледна, но тем ярче сияли ее синие глаза. Да и вся она как будто светилась неземной прелестью. Но то было обманчивое впечатление. Она была в высшей степени земной – настоящей женщиной, пылкой и нежной.