Джил Грегори - Сладкая мука любви

– Пожалуй, я задержусь, Дерек. Мы не в таких хороших отношениях с этим человеком, чтобы речь могла идти о пустяках. Очевидно, он хочет сообщить мне нечто важное.

– Хм… – Дерек сдвинул брови, разрываясь между галантностью и нетерпением. – Ты уверена?

– Абсолютно.

Однако уже через пару секунд после того, как Дерек повернул за угол и оставил ее наедине с Такером Гарретсоном, Эмма задалась вопросом, в своем ли она уме. Похоже, ей было мало неприятностей со Слейдом, мало публичного скандала между Маллоями и Гарретсонами. На десерт, очевидно, предстояло получить от Такера парочку словесных стрел, пропитанных ядом.

Пока Эмма обменивалась репликами со своим кавалером, Такер стоял молча, с бесстрастным видом. Лунный свет подчеркивал четкие, жесткие линии его лица. В непривычном освещении глаза его казались не суровыми, а загадочными, странно чужими на этом чеканном лице. Само молчание Такера тревожило и почти пугало. С уходом Дерека тихий уголок парка показался Эмме еще более уединенным и темным. Совсем рядом, буквально за стеной, продолжался праздничный вечер, люди смеялись, шумели, пели, но сюда долетал лишь слабый отзвук веселья.

– Не думал я, что ты останешься, – наконец заметил Такер, делая шаг к девушке.

– Ну так подумай еще раз!

Она храбрилась, но сердце стучало все сильнее, дыхание участилось. Как пристально он смотрит! Что в этом взгляде? Она должна прочесть его! Неужели в нем… восхищение? И… ласка?

Притянутая, словно магнитом, Эмма тоже сделала шаг. Не прочь, а навстречу. Она готова была сделать и следующий, но опомнилась.

Такер в два шага оказался рядом.

– Должно быть, ты совершенно выбилась из сил, – произнес он насмешливо, но негромко и потому мягко.

Наверняка это была первая из словесных стрел, но Эмма не поняла, о чем идет речь, и не нашлась, что ответить. По правде сказать, она не думала вообще, просто любовалась лицом, которое вдруг оказалось так близко.

Он красив именно настолько, насколько ей помнилось… нет, более того. Почему это сочетание светлых волос и синих глаз кажется таким необыкновенным? Вороненая сталь отливает такой же густой синевой и так же тревожит одним своим видом, так же волнует и пугает. От него так и веет силой, и сама себе кажешься хрупкой… хочется прильнуть к этому могучему телу и вдохнуть запах волос, кожи, хвойный запах одеколона…

– Это почему же я выбилась из сил? – наконец спросила она, и вышло это медленно, как во сне.

– Потому что слишком много танцевала. И со слишком многими. Я бы сказал, с каждым, кто носит брюки.

Вот как, он следил за ней! Это было первое в жизни Эммы мгновение чисто женского триумфа. Кровь забурлила в ее жилах, как шампанское.

– Что это значит, Гарретсон? – иронически осведомилась девушка, разом очнувшись от своего сладкого забытья. – Неужели тебе не все равно, как я провожу время?

– Абсолютно все равно. Не воображай о себе много, Маллой! – тем же тоном, что и она, отрезал Такер. – Все очень просто: куда бы я ни бросил взгляд, везде натыкался на тебя, каждый раз в паре с новым кавалером. Твоему женишку, наверное, глубоко на это наплевать.

– Просто Дерек хорошо воспитан. К тому же я танцевала не с каждым, кто носит брюки. Ты их вроде тоже носишь.

– Мы не танцевали, потому что я тебя не пригласил.

– И правильно сделал. Я бы не пошла.

– Правда?

– Клянусь, – надменно заверила Эмма.

Но Такер только засмеялся, когда она вскинула голову с видом принцессы перед слугой. Не может же он думать, что обидел ее, обойдя приглашением на танец! Или может? Если так, он ошибается! Жестоко ошибается. И все-таки лучше бы не упоминать о том, что они не танцевали вместе, с досадой подумала девушка.

Такер между тем придвинулся ближе, и ей стало не по себе. Оказаться так близко с человеком вроде него… с непредсказуемым типом, было опасно. Дерек и другие поклонники Эммы всегда держались галантно, с уважением, в границах дозволенного. Кодекс неписаных правил поведения джентльмена гласил, что ситуацией всегда владеет женщина, что она решает, как далеко можно зайти. Именно поэтому с Дереком можно было остаться наедине в темном уголке парка. Но не с Такером, и Эмма вдруг осознала это. С Такером ни о каких правилах и речи не шло. Все, что угодно, могло взбрести ему в голову. Таким он был раньше, таким и остался. Должно быть, для него главное – получить удовольствие, а остальное в счет не шло.

Но куда хуже, если боишься не столько мужчины, сколько себя самой! Когда смотришь и не можешь оторвать взгляда. Если бы он был просто красив, как Дерек Карлтон, или просто жесток и опасен, как Курт Слейд, или внимателен и заботлив, как Пит Шугар! Но Такер воплощал в себе сразу все! Он бывал таким разным, что невозможно было решить, какой же он на самом деле. В облачении простого ковбоя он держался высокомерно, словно наследный принц, а сейчас, одетый для торжественного случая, почему-то казался едва прирученным хищником. Без сомнения, он мог преступить границы дозволенного в любой момент. Порой он отталкивал, порой к нему влекло… Нет, пожалуй, влекло к нему всегда, иначе почему бы она думала только о нем одном чуть ли не с детства – с четырнадцати лет…

Впрочем, разве о нем? О поцелуе. Именно поцелуй запал в душу четырнадцатилетней девчонке. А может, она просто все придумала? Девочка, которую впервые поцеловали… Вряд ли поцелуй поразил бы так девушку, которая знала их немало. Может быть, если Такер поцелует ее снова, станет ясно, что то была лишь иллюзия. Детское увлечение наконец кончится, и все встанет на свои места. Потому что ни один поцелуй в мире не может потрясти до глубины души и оставить след на всю жизнь.

Ну да, конечно! Они должны еще раз поцеловаться – и все будет ясно. Чары рассеются, она обретет свободу.

– Вот что, Маллой… – услышала она и вернулась к действительности.

Оказывается, пока она размышляла. Такер подкрался еще ближе. Они стояли теперь так близко, что она ощущала жар его тела, запах его одеколона. Это было почти то же самое, что находиться в его объятиях, у него на руках. Почти. Теперь, чтобы заглянуть ему в лицо, Эмме пришлось запрокинуть голову. Взгляд ее остановился на его губах. Губы двигались, произнося слова, которых она не слышала. Она представляла себе…

«Нет, – подумала девушка, – этого не должно случиться! Целуя его, я предам все, во что верю. Предам папу… предам всех Маллоев, которые когда-либо ступали по земле!»

Она вдруг поняла, что к ней обращаются. Такер говорил негромко, медленно, насмешливо. Он снова пытался задеть ее.

– Я бы пригласил тебя потанцевать, солнышко, хотя бы потому, что ты немало потрудилась над своей прической. Но я не сделал этого. Знаешь, почему? Потому что этот номер не прошел бы.

– Этот номер? – повторила она, тщетно пытаясь собраться с мыслями.

Он стоял так близко! Почему она не отойдет хотя бы на шаг? Что он говорит? Сердце билось слишком громко, заглушая его голос. Почему ни с кем, кроме него, она не бывала такой беспомощной, такой нелепой?

– Ну да, этот номер не прошел бы. Гарретсон и Маллой кружатся в вальсе! Все бы попадали замертво.

– Вот уж не думала, что ты боишься мнения общества! Что касается меня, я дорожу только мнением своего отца. Поскольку он вряд ли пришел бы в восторг, увидев нас вальсирующими, то я, конечно, отказала бы тебе!

«Боже, что я говорю! Ведь это означает, что я отказала бы только ради отца!»

– Я хотела сказать, что пойду с тобой танцевать, только когда выживу из ума!

Такер улыбнулся. Это была именно улыбка, а не усмешка. Медленная, многозначительная улыбка. Без сомнения, он истолковал ее слова именно так, как она предположила.

Что, если он сочтет это поощрением и поцелует ее? Желание бежать боролось в Эмме с желанием – отчаянным желанием, чтобы он ее поцеловал.

– Если это все, что ты хотел сказать мне…

– Нет, не все.

Она уже сделала шаг прочь, и Такеру пришлось поймать ее за руку. Не сразу, но Эмма повернулась к нему. Он и впрямь хотел что-то добавить, но вдруг забыл, что именно. На обнаженном белом плече каскад локонов был очень черным. И тем белее, тем нежнее казалась кожа. Контраст искушал.

Что же, черт возьми, он собирался добавить?

– Ну? Если у тебя есть, что сказать, говори. Меня ждет…

– Жених? – Такер услышал собственный иронический смешок. – Насколько мне известно, он еще не заслужил это высокое звание. И заслужит не раньше, чем ты пройдешься по Мэйн-стрит голой.

– Как ты смеешь!

Эмма занесла руку для пощечины. Такер перехватил ее за запястье и рывком притянул девушку к себе.

– Значит, ты все-таки выйдешь за этого хлыща?

– Не твое дело! Отпусти, иначе закричу!

На сегодня с нее, пожалуй, довольно насилия. Сначала этот негодяй Слейд, а теперь еще и Гарретсон! В конце концов это может надоесть! И вдруг она поняла, что рука ее лежит на груди Такера, накрытая его ладонью, что он вовсе не удерживает ее.

– Я закричу! – повторила она, совершенно теряясь. Другая ладонь мягко легла на ее рот.

– Не нужно кричать, солнышко. Людям не понравится, если им снова испортят вечер. К тому же твой отец взбесится, начнется драка, и кто-нибудь может пострадать.

– Ну хорошо, кричать я не стану, – мрачно сказала девушка, когда рот ее оказался свободен. – Только ты меня отпусти, сейчас же!

Такер демонстративно развел руки в стороны, показывая, что не держит ее. Эмма бросилась прочь.

– Я вспомнил, что собирался сказать. Она остановилась и повернулась:

– Что же?

– Как твое здоровье?

– Как мое – что? – Эмма опешила.

– Когда мы виделись в последний раз, оно было не в лучшем состоянии. Ты даже упала в обморок. Я слышал, Док Карсон пару раз бывал у вас на ранчо. Так как твое здоровье?

– Превосходно! Я вполне оправилась. Просто полежала несколько дней. Одним словом, ничего серьезного. – Она помолчала, кусая губы, потом решилась. – Я должна поблагодарить тебя.