– Я поставил четкие условия: не рыжая. Любая женщина, но не рыжеволосая и не зеленоглазая, – сказал он тихо и сдержанно, но лучше бы он кричал…

Уфф… Выходит, он не узнал ее.

– Я знаю, – сказала она тихо.

Он замер, от него так и веяло холодом. Эта зловещая неподвижность напугала ее больше, чем его недавняя ярость. Она прижала простыню к груди.

– Ты меня обманула.

– У меня не было другого выхода. С мадам все было оговорено заранее. Я была в безвыходной ситуации.

Он бросился к кровати и грубо схватил ее за подбородок. Вместо нежного и любящего мужчины перед ней стоял опасный незнакомец, державший ее железной хваткой. У нее все внутри содрогнулось, когда она вспомнила, что эти же самые руки так нежно касались ее, разжигая огонь наслаждения. Она боялась его гнева, но не отвела глаз.

Что за безвыходная ситуация? Кто ты? – допытывался он.

– Мне нужны были деньги. Я должна сохранить инкогнито. Я не вправе назвать свое настоящее имя.

Грэм внимательно посмотрел на нее.

– Но ты не можешь скрыть то, что ты знатная леди. Мы знакомы?

Джиллиан надеялась, что он не слышит, как бешено колотится ее сердце.

– Возможно, милорд. Мы вращаемся в одних и тех же кругах. Давайте так и останемся друг для друга незнакомцами, проведшими вместе ночь и не открывшими лиц. Выкинем все это из памяти.

– Выкинем, – отозвался он. Его глаза стали похожими на узкие щелки. – Да, я очень хочу забыть тебя. Но, черт возьми, я прекрасно знаю, что никогда не смогу тебя забыть.

Грэм наклонился и поцеловал ее.

Он прильнул к ее губам, добиваясь ответа. Джиллиан всхлипнула и обвила руками его шею, притягивая его к себе. Ей так не хватало его жара, его страсти.

Когда Грэм оторвался от нее, Джиллиан прикрыла рукой опухший от поцелуев рот, сгорая от желания. И как это один и тот же мужчина мог вызывать у нее такие противоречивые чувства? Он пронзил ее взглядом.

– Мы не должны больше видеться, – сказал он, тяжело дыша, затем схватил пиджак, повернулся и бросился вон из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что чуть не сорвал ее с петель.

Джиллиан так и осталась лежать голой на кровати. Ее тело сотрясала дрожь. Она стала шлюхой.


Там, в пустынях Египта, его прозвали Гепардом. Безмолвный хищник-одиночка. Он никогда не общался с другими воинами, никогда не подсаживался по ночам к их потрескивающим кострам, не смеялся с ними и не хвастался своими победами в любви и в боях. Он старался быть незаметным и всегда держался подальше от света и тепла костра, от людей, сидевших вокруг огня. Он стал ночным хищником не по своей воле, он ненавидел ночь, он боялся ночи, но по-другому не мог.

Гепард мельче других хищников, но у него крепкие мускулы и мгновенная реакция, он может сразить врага одним молниеносным ударом. Про Грэма можно было сказать то же самое. У него был сильно развит инстинкт самосохранения, и он умел быстро приспосабливаться к любым условиям. Это очень пригодилось ему, когда он вступил в права наследства и вернулся в Англию, чтобы вжиться в роль герцога, оставив пустыню и связанные с ней горькие воспоминания в прошлом.

Ему пришлось превратиться из простого бедуина в утонченного герцога. Но при этом в душе он ничуть не изменился. Только теперь он старался держаться подальше от других костров – от роскошных лондонских балов и званых вечеров с их искрящимися хрустальными бокалами и остроумными светскими беседами. Он улыбался и кивал головой в знак приветствия, но оставался при этом неизменно отчужденным и сдержанным. Это не только придавало ему таинственности и неотразимости в глазах дам, но и помогало скрывать свои душевные терзания. Он прятался, как гепард в тени колючего кустарника.

Очень редко бывали случаи, когда броня его хладнокровия не выдерживала. Стоило ему увидеть в толпе человека, похожего на его мучителя, как на него накатывали воспоминания о пережитом кошмаре, и свирепый хищник превращался в раненого котенка. Он вновь становился тем перепуганным мальчиком, чьих родителей зверски убили прямо у него на глазах, а его самого затащили в темный шатер, где он попал в лапы к лютому зверю. Он превращался в насмерть перепуганного ребенка, который мог только кричать и кричать…

В такие моменты Грэма бросало в дрожь. Он делал несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки, успокоиться и сдержать рвущийся наружу вопль ужаса. Ему было необходимо скрывать свои чувства. Для окружающих он оставался все таким же бесстрастным, только улыбка становилась неестественной, как бы застывшей.

Уже год, как с ним не случалось ничего подобного. И вот, пожалуйста. Женщина, разделившая пожар его страсти, оказалась живым воплощением его кошмара.

Его трясло, когда он в спешке покидал заведение мадам ла Фонтант. Впрочем, ему довольно быстро удалось взять себя в руки, и вышколенный швейцар, распахнувший перед ним массивную дубовую дверь особняка в престижном районе Мэйфер, ничего не заметил. Грэм прошел по длинному коридору на свою половину и плотно прикрыл за собой дверь. Дрожащими руками он схватился за голову.

Рыжие волосы, преследовавшие его по ночам. Изумрудно-зеленые глаза. Как такое могло случиться?

«Судьба, – подсказал с усмешкой внутренний голос. – Она предназначена тебе самой судьбой. Твоя суженая». Подсказали эту мысль, конечно, суеверия, с детства привитые ему в Египте. Когда он был маленьким, ему нередко доводилось слышать сказки о злобных джиннах, населявших пустыню. Но здравый смысл англичанина, глубоко укоренившийся в нем, с презрением отверг эту чушь.

В гардеробной Грэм скинул с себя всю одежду, скомкал ее и бросил на пол. Потом он прошел в соседнюю ванную, ополоснул лицо холодной водой и уставился на свое отражение в забрызганном зеркале. Лицо было бледным, изможденным.

Тут он разглядел красные пятнышки крови у себя на бедрах. Ее кровь.

Ругаясь вполголоса, он смочил полотенце и стал яростно вытираться, но это не помогло ему избавиться от острого чувства вины за то, что он похитил ее девственность и так невежливо покинул ее. Перед его внутренним взором так и стояли ее огромные зеленые глаза, смотрящие на него с обидой. Он обошелся с ней как с последней шлюхой.

Но она же его обманула!

Грэм бросил полотенце, вернулся в гардеробную и схватил костюм, заранее приготовленный слугой. Он быстро надел накрахмаленную рубашку с воротничком-стойкой, темно-серые шелковые брюки, повязал черный галстук, надел темно-серый жилет, двубортный серый сюртук и изысканные кожаные туфли. Зеркало в позолоченной раме отражало безупречно одетого темноглазого брюнета с тем непроницаемым выражением лица, какое бывает только у английских аристократов. Глядя на него сейчас, никто бы не догадался, какая буря чувств бушует у него внутри.

Он спустился вниз, надеясь, что завтрак и повседневные дела прогонят неприятные мысли прочь.

Комната, где он обычно завтракал, была оформлена в бледно-желтых тонах. Сейчас там никого не было. У стены на полированном столике с подогревом стояли серебряные блюда с его любимыми кушаньями. Грэм остановил свой выбор на омлете, горячих оладьях в золотистых потеках сливочного масла и четырех полупрозрачных поджаристых ломтиках бекона. Он сел, привычным жестом взял с журнального столика свежий номер «Лондон Таймс» и погрузился в чтение.

– Желаете чаю, ваша светлость?

Грэм взглянул на лакея поверх газеты. Слуги прекрасно знали, что по утрам он пил крепкий арабский кофе без сахара – пожалуй, это была единственная привычка, сохранившаяся у него с египетских времен.

– А что, кофе кончился?

– Прошу прощения, ваша светлость, но ваш брат все выпил. Повар послал за кофе на рынок. Если хотите, я могу сходить за кофе к соседям.

– Не стоит.

Грэм опять углубился в газету и стал просматривать заголовки. Имущество еще одного аристократического рода продавали в Лондоне с торгов. Богатый американец по имени Генри Флаглер выстроил железную дорогу от Джексонсвиля, штат Флорида, до какого-то богом забытого городка под названием Бискейн-бей.

Последняя новость заинтересовала Грэма. В американские железные дороги было выгодно вкладывать деньги. С другой стороны, семья несла ощутимые убытки из-за падения курса ценных бумаг железнодорожной компании «Балтимор энд Огайо». Надо было как-то компенсировать потери. Впрочем, ничего по-настоящему страшного еще не произошло. Он мог себе позволить заплатить за удовольствие купить девственницу на ночь… и потом проснуться в ужасе от того, что по своей воле лег в постель с ведьмой, которая преследовала его в кошмарах. Кончики его пальцев гладили ее кожу, нежную, как лепестки, роз… Его сердце бешено заколотилось, стоило ему лишь вспомнить ее хриплые стоны и жар, пронизавший его, когда он вошел в нее.

Это был только зов плоти, твердо напомнил он себе. Как бы это ни было сказочно, это был всего лишь зов плоти. Ничего больше. С любой другой женщиной он сможет почувствовать то же самое.

Он с трудом заставил себя сосредоточиться на статье. Раздался резкий металлический звук, и он поднял голову. Мимо прошла горничная с ведерком угля. Она шла, не поднимая головы. Воплощенная застенчивость. Он вспомнил, как Кеннет предупреждал его, что со слугами нельзя обращаться как с равными, но пренебрег советом брата. В конце концов, вежливое приветствие ни к чему не обязывает.

Грэм опустил газету и стал смотреть, как она присела и начала перекладывать уголь совком из ведерка в камин. При этом она как-то смешно, по-птичьи отворачивала лицо.

Он дружелюбно улыбнулся и поздоровался:

– Доброе утро.

Горничная замерла, потом на ее губах показалась несмелая улыбка и она сделала неуклюжий реверанс:

– Доброе утро, ваша светлость. Я растоплю камин, тут будет тепло и хорошо.

После проведенных в Египте лет топить камин холодным английским летом стало для него необходимой роскошью.

Он смотрел, как голубоватое пламя постепенно охватывает уголь, и тот начинает таинственно мерцать. На Грэма нахлынули воспоминания: вот он завтракает в этой самой комнате с родителями. Грэм улыбнулся. Пирожки с малиной… Его любимые. Хорошо бы сейчас их отведать.