Все, даже женщины, наблюдали за состязанием с нескрываемым интересом, хотя каждая дуэль в известном смысле походила друг на друга. Мальчики прижали пики к телу, взяв их как можно крепче правой рукой. Левая рука, продетая в петлю с внутренней стороны щита, сжимала рукоятку, прикрепленную почти на самом краю. Поводья лошади были привязаны к луке седла, животное направлялось нажимом ног и коленей. Сложно и нелегко было одновременно направлять пику, держать и передвигать щит и управлять лошадью.

Поскольку противники примерно соответствовали друг другу по росту и весу, их успех полностью зависел от взаимодействия мастерства и рвения. Однако чрезмерное рвение могло и погубить поединщика, заставив его слегка податься вперед прежде настоящего момента столкновения, не позволив вложить в удар всю свою силу. Это была наиболее общая ошибка среди молодых всадников, хотя таких, которых не следовало бы выпускать на арену вообще, было мало. Они еще не умели согласовывать действия пики, щита и лошади, поэтому могли либо просто не столкнуться со своими соперниками, либо промахнуться пикой, либо позволить лошади отклониться от прямой линии.

День как хорошо начался, так и прошел благополучно. На весь день турнира никто не получил серьезных ранений, и благодаря прекрасному примеру Ричарда и Иэна, да тщательной подготовке принца Ллевелина никто не потерял самообладания и не вызывал соперников на настоящие дуэли. Когда, наконец, трубы возвестили о завершении состязании, все вернулись в замок, чтобы отогреться и наброситься, подобно голодным хищникам, на обильный обед, ибо, подпрыгивая и радуясь за своих кумиров, дамы затратили столько же энергии, сколько и мужчины.

Хорошим обедом угощали не только знатных гостей. Поэтому на поле жарили целого вола и несколько боровов, опустошались горы хлеба, откупоривались бочки с пивом. Подымались высоко в небо костры, менестрели играли на своих инструментах, жонглировали и танцевали. Предстоящую ночь в Билте запомнят надолго, ибо она обещала стать не только началом двухдневного безмятежного периода головной боли и переедания, но и основой значительного прироста в населении незаконнорожденных малышей в этом районе, хвастливых разговоров и обожествления принца Ллевелина.

13

Сибель хотелось всецело наслаждалась жизнью. Первый раз в своей жизни она вела себя абсолютно непринужденно с мужчинами, не являющимися членами ее семьи. Раньше благодаря ее красоте и предположению, что ее приданое будет необычайно щедрым, малейшие признаки дружеской расположенности потворствовали ухаживаниям, которых она не желала. Теперь стоило ей сказать, что она уже была обещана другому, как она тут же могла свободно говорить, шутить, смеяться и танцевать. Уолтер убеждал ее не заниматься глупостями и принимать ухаживания других. Но причина ее счастья заключалась именно в том, что, несмотря на новообретенную свободу, она все же предпочитала общество Уолтера всем остальным мужчинам.

Их беседы касались темы любви не больше, чем ее разговоры с другими мужчинами. Они помногу разговаривали на одни и те же темы, за исключением той, которая представляла для Сибель наибольший интерес: какая собственность должна стать ее приданым. Когда они впервые затронули эту тему, Уолтера охватило крайнее замешательство.

– Это не мне решать, – сказал он. – Я приму все, что бы ни предложила леди Элинор. – Затем он улыбнулся. – В конце концов, мне нужны вы, Сибель. И уже только потом я стремлюсь к союзу с вашей семьей.

Сибель вспыхнула слабым румянцем от удовольствия, но теперь, когда Уолтер принадлежал ей, она не испытывала трудности, беседуя на тему, которая помогала выявить его реакцию на вмешательство женщины в мужские дела. Она больше не питала к этой теме неприязни, ничуть не сомневаясь, что, столкнувшись с препятствиями, без труда найдет другую тропу. Для начала она выбрала наиболее прямой путь.

– Но вам не придется ни о чем говорить, – уверяла она Уолтера. – Я сама обсужу эту проблему с бабушкой. Не стоит беспокоиться и о том, что ее оскорбит это. Если она уже решила эту задачу, то так и сообщит мне. Но если нет, она с радостью выслушает меня, поскольку вы лучше осведомлены о размещении своих владений и о том, какие земли лучше всего подходят для обороны и управления.

Уолтер снова, казалось, был застигнут врасплох, но быстро овладел собой и с радостью принял предложение Сибель. Проблема приданых владений волновала его. Поскольку от него не требовали вклада в долю невесты (чтобы обеспечить ее приличным состоянием на тот случай, если она вдруг овдовеет), и, следовательно, никто не мог сказать, что он стремился заполучить земли, приграничные с его собственными владениями, он чувствовал, что обязан смириться с тем, что ему предложат. Однако, если приданые земли будут находиться далеко к востоку или северу, хлопот у него прибавится.

Ему бы следовало проявлять осторожность, а не сомневаться в здравомыслии и доброжелательности леди Элинор. Отчасти он не сомневался в этом, но он не привык решать с женщинами деловые вопросы, а вещи, проповедуемые священниками, мужчины знали наизусть, так что порой, общаясь с любовницами и случайными шлюхами, Уолтер находил, что подтверждение этих проповедей искажает его природные ответные чувства. Хотя он отлично все понимал, все же подсознательно ему казалось, что леди Элинор будет хитрить с ним в своих интересах.

Таким образом, большая часть времени проходила в описаниях (насколько это было известно Уолтеру) местонахождения и величины его предполагаемых владений. Сибель удалось подобрать земли, подходившие владениям Уолтера. Замок Клиро, расположенный на границе с Уэльсом, находился примерно на полпути между замком Фой, югом Херефорда и Рыцарской Башней. Располагался он не на прямой линии между ними, находясь ближе всего к Фой, но хватило бы одного дня пути, чтобы добраться до него от Фой или от Рыцарской Башни.

Кроме этого, имелись богатые фермы в Брейдоне. Там не было настоящего замка, только хорошо укрепленный особняк на берегу небольшого озера. Брейдон располагался неподалеку от замка Барбери, примерно в десяти милях, и не представлял больших трудностей для управления и обороны. Обсуждались и другие, менее привлекательные варианты, и чем больше они говорили, тем спокойней чувствовал себя Уолтер. Вопрос о том, что его избранница должна знать и заботиться о необходимых мерах обороны и управления не меньше его, казался Уолтеру все более естественным. Он получал настоящее облегчение от сознания того, что ему не придется мучиться при выборе человека или людей для управления землями в его отсутствие. Когда его будут призывать на войну (а вероятность того, что этого не случится в такие неспокойные времена, полностью исключалась), он будет оставлять в качестве своего заместителя Сибель, которая станет неотъемлемой частью его самого.

Лишенный романтики, их разговор не оставлял Сибель ни сомнений, ни сожаления. Хотя Уолтер рассуждал о землях и о том, что лучше было бы иметь дополнительную крепость, чем богатые угодья и озеро, изобилующее рыбой, его взгляд и случайные прикосновения к ее рукам, плечам или лицу лишний раз подтверждали страсть к ней. Сибель обнаружила, что эти нежные знаки внимания, которые, кроме нее, вероятно, никто не замечал, приходились ей по душе и возбуждали гораздо больше, чем открытые признания в любви. Ее желание выйти замуж и вступить в брачные отношения росло с невероятной быстротой.

Уолтер не меньше ее стремился к этому браку, но в то, что он состоится в недалеком будущем, верил меньше. Он видел, что Ричард и принц Ллевелин довольно часто не присутствуют на событиях, направленных на то, чтобы развлечь и занять свадебных гостей. Вскоре после поединка с Иэном граф исчез. И хотя и Ричард, и принц Ллевелин почтили своим присутствием открытие рукопашных схваток и были там, когда горны возвестили об окончании состязаний, Уолтер не был поглощен боями столь сильно и заметил, что мужчины ускользнули с арены на существенный промежуток времени.

Он и Саймон тоже воспользовались этим событием в своих интересах и попросили Эфана детально повторить свое описание того, что происходило в Монмуте. Хотя Саймон оказался прав, когда говорил, что Эфан расскажет не больше того, что уже передал Уолтеру он сам, отличное знание Уолтером местности указывало на то, что дозоры, о которых докладывал Эфан, имели не только оборонительное значение. Уолтер почти не сомневался в том, что, если Ричард в ближайшее время не двинется снова на Монмут, Джон Монмутский предпримет собственное наступление. Он мог планировать нападение на Аск или Абергавенни, но скорее всего, по мнению Уолтера, он бы попытался обойти эти грозные крепости и напасть на более легкие цели.

Таким образом, несмотря на заверения Джеффри в том, что короля вскоре уговорят пойти на уступки Ричарду, Уолтер не очень-то уповал на скорый брак. Уверенность в этом ничуть не утоляла его физическую потребность. Не подталкивало его на частые встречи с Сибель и сознание того, что помочь ему могла только она, хотя об этом и не говорилось вслух. Не то чтобы Уолтер сам не искал ее общества. Она притягивала его, как пламя притягивает мотылька, и, подобно мотыльку, он сталкивался при этом с очень болезненным удовольствием. Он подавлял слова и жесты любви не потому, что был гораздо больше заинтересован землями, которые должны были перейти к нему вместе с Сибель, и не потому, что хотел проверить способности, которыми наделил ее отец, а потому, что не мог выносить ее страстных ответных чувств.

И все же такая сдержанность мало помогала ему. Казалось, Сибель понимала, что он чувствует, когда она трезво рассуждает о практических делах. Она тоже ограничивала себя наиболее объективными разговорами, но не могла не краснеть, не могла не ласкать его взглядом. Ни разу еще в своей жизни, даже когда он едва достиг юношеского возраста и вступил в связь с первой высокородной дамой, не испытывал Уолтер такого смятения радости и печали. Он упрекал себя за глупость, убеждал себя, что, когда Сибель уедет с семьей назад в Англию, он будет волен развлекаться с любой выбранной женщиной. От такого утешения веяло прохладцей. Уолтер хотел Сибель.