Джоан Вулф - Сладкая, как мед

Сентябрь 1817 года

Ошеломляющая новость со скоростью пожара распространилась по всем лондонским клубам в районе фешенебельной Сент-Джеймс-стрит.

— Потрясающая новость! — говорил граф Уэст виконту Лонгуорту, только что вошедшему в обеденный зал в заведении Брукса. — Разве вы еще не слышали? Чевиот вдруг взял и пустил себе пулю в лоб!

— Не может быть! — Виконт вздрогнул и отодвинул свой бокал с бургундским вино выплеснулось на белоснежную крахмальную скатерть.

— Мне только что рассказал об этом Лаури. — Уэст многозначительно кивнул, сверкнув розовой лысиной. — Он узнал все от своего слуги, который знаком с камердинером Чевиота.

— Черт побери, вот это шок, — пробурчал виконт, уставившись на темное пятно, расползавшееся по скатерти.

Конечно, он имел в виду не пролитое вино, а самоубийство.

Граф Уэст, со всеми удобствами расположившись в кресле напротив своего друга, отозвался:

— Безусловно. Говорят, он уже давно был на мели, но никто и не подозревал, что дело зашло так далеко!

— Я слышал, что не далее как прошлой ночью он просадил в клубе сто тысяч гиней, — сообщил виконт, оторвав наконец взгляд от испачканной скатерти.

— Сто тысяч гиней?

Для человека, оказавшегося на грани банкротства, такая сумма представлялась просто немыслимой.

— Полагаю, это его и добило, — заметил Лошуорт. Он поднял бокал и сделал большой глоток. — Бедняга явно был не в состоянии расплатиться.

Джентльмены обменялись многозначительными взглядами.

— И тогда он предпочел пустить себе пулю в лоб, предоставив улаживать дело своему сыну, — промолвил Уэст.

— Да, похоже, так оно и было! — подхватил виконт. Граф вполголоса чертыхнулся.

— Ну-с, Уэст, что мы закажем на обед? — невозмутимо осведомился виконт, первым восстановивший душевное равновесие. — Кажется, сегодня у них очень удачное жаркое!

Прошла еще неделя, прежде чем новость о смерти герцога Чевиота дошла до его старшего сына. Полковник Энтони Селбурн, граф Олнвик, находился в Париже, где уже несколько лет состоял адъютантом при миссии герцога Веллингтона. Он только что вернулся со светского раута и узнал от своего дворецкого, что его дядя и тетка, лорд и леди Линфорд, неожиданно приехали из Англии и ждут его в гостиной.

На какое-то мгновение выразительные брови графа Олнвика сошлись в недоуменной гримасе. Но он тут же обрел свою привычную невозмутимость и как ни в чем не бывало промолвил своим бархатным голосом:

— Благодарю, Фэнтон!

Дворецкий с почтительным поклоном принял от хозяина перчатки и шляпу и замер, провожая взором его изящную фигуру, удалившуюся в сторону гостиной. Граф отворил дверь, вошел и плотно закрыл дверь за собой.

Молчаливым кивком дворецкий велел слуге заняться перчатками и шляпой, сам же отправился по своим делам.

В гостиной, уютно устроившись в креслах эпохи Людовика XV, графа поджидали тетя Фрэнсис и ее супруг.

— Моя дорогая тетушка, — приветствовал ее Энтони с очаровательной улыбкой, — какой приятный сюрприз! Я и не знал, что вы в Париже!

Он приблизился, чтобы поцеловать ее в щеку, и удивленно посмотрел на лорда Линфорда, внезапно поднявшегося с кресла и отвесившего ему чопорный поклон.

— Энтони, — произнесла леди Линфорд, не сводя с племянника живых карих глаз, — ты совсем не меняешься! Только стал еще красивее!

— Присядь, мой мальчик! — перебил ее лорд Линфорд, нетерпеливым жестом приказывая ей прекратить глупую женскую болтовню. — Боюсь, мы принесли тебе плохие вести!

Пока граф переставлял кресло так, чтобы сесть рядом с дядей и теткой, в комнате висела неловкая тишина.

— Энтони, — промолвила леди Линфорд, — твой отец умер.

Граф явно не спешил отреагировать на известие. А когда наконец заговорил, в его голосе сквозила откровенная ирония:

— Полагаю, от меня ожидают выражения скорби?

— Нет, — грустно вздохнула леди Линфорд. — Разве я отправилась бы в такую даль исключительно ради новости, которую ты наверняка воспринял бы с облегчением? Увы, Энтони, все обстоит не так просто. Твой отец покончил с собой.

Серо-зеленые глаза графа широко открылись от удивления.

Леди Линфорд в замешательстве потупилась.

— Как это случилось? — спросил граф, неделю назад ставший герцогом.

Леди Линфорд подняла на него смятенный взгляд. На помощь пришел ее супруг:

— Мой мальчик, он просто вернулся однажды вечером домой и пустил себе пулю в лоб. Слуга обнаружил его только утром.

С этими словами лорд Линфорд торжественным жестом извлек из кармана своего траурного сюртука запечатанный пакет и протянул его герцогу:

— Вот это он оставил тебе.

Герцог принял пакет и долго смотрел на него, не произнося ни слова. Затем решительно взломал печать и вынул листок бумаги.

Какое-то время тишину в гостиной нарушало лишь тиканье золотых часов на каминной полке.

Когда герцог поднял голову, по его рассеянному взгляду можно было заподозрить, что он прочел не совсем обычное послание.

— Что он написал, Энтони? — не выдержала тетка. Герцог молча протянул ей письмо. Она повернула листок так, чтобы в него мог заглянуть муж, и прочла вслух:

— «Мой дорогой Энтони! Прости за трусость, но я не в состоянии предотвратить банкротство. Уверен, что ты лучше меня сумеешь позаботиться о чести семьи. Чевиот».

— Как далеко все зашло? — напряженно спросил герцог.

— Боюсь, мой мальчик, что окончательную цифру удастся выяснить только тебе, — отвечал лорд Линфорд. — Известно, что последней каплей стали те сто тысяч гиней, что Чевиот проиграл в клубе. Он не в состоянии был заплатить этот долг.

Лорд Линфорд вернул письмо племяннику, из последних сил старавшемуся сохранить выдержку.

— Сто тысяч гиней! — невольно вырвалось у Энтони.

— Большую часть из этой суммы он проиграл Брэнфорду.

— Боже правый! — воскликнул герцог — А что с моими братьями? — осведомился он с обреченным вздохом.

Леди Линфорд не могла не обратить внимания на то, что ее племянник избегает упоминать о своей мачехе.

— Конечно, они в шоке, — сообщила она. — Вряд ли Лоренс или Патрик подозревали о том, как велики долги вашего отца! — Графиня заколебалась, но все же добавила:

— Герцогиня также… весьма расстроена.

Герцог лишь иронично усмехнулся в ответ.

— Энтони, мы с тетушкой решили, Что такую новость тебе лучше узнать от кого-то из близких, — заговорил лорд Линфорд. — Ты и глазом не успеешь моргнуть, как об этом будет сплетничать весь Париж. Насколько мне известно, в Лондоне только об этом и говорят!

Герцог молча зажмурился.

— Энтони, мы долго думали, как можно исправить положение, и пришли к одному выводу, — безапелляционным тоном подхватила графиня. — Ты должен жениться на богатой наследнице!

— Вы уже подобрали мне достойную особу, тетушка? — осведомился герцог, чье раздражение выдавало лишь легкое подрагивание тонких крыльев идеально вылепленного носа.

— Пока нет, но за этим деле не станет! — невозмутимо отвечала графиня, убежденная в своей правоте. — Не сомневайся, что к тому времени, когда ты покончишь с делами в Париже и сможешь вернуться в Англию, у меня будет кто-нибудь на примете!

— Господи, помилуй! — Герцог побледнел так, что этого не мог скрыть даже густой загар. Он прижал ладонь ко лбу и замотал головой, словно хотел прийти в себя от потрясения.

— Поверь, мы тоже не в восторге от такой перспективы, — попытался утешить племянника лорд Линфорд. — Но я согласен с твоим отцом по крайней мере в одном. Энтони, если кто и способен спасти нашу семью от позора, то это только ты!

Апрель 1818года

Уильям Паттерсон был весьма удивлен, когда получил от графа Линфорда приглашение нанести ему визит. Насколько Паттерсону было известно, лорд Линфорд был главой государственного казначейства, и богатый торговец первым делом предположил, что приглашение как-то связано с вопросами государственных финансов.

Уильям Паттерсон был чрезвычайно богатым человеком. Он родился в семье простого арендатора где-то в Ланкашире и сумел сколотить баснословный капитал на производстве и продаже хлопчатобумажных тканей. Из-за своего плебейского происхождения он и думать не смел о том, чтобы занять видный государственный пост, однако по нраву мог считаться одним из самых влиятельных людей в сфере финансов.

Он еще раз прочел письмо, доставленное нынче утром в его городскую контору.

«Буду весьма рад видеть вас у себя дома завтра утром в одиннадцать часов, в особняке на Гросвенор-сквер.

Искренне ваш, Линфорд».

Паттерсон откинулся на спинку высокого массивного кресла, задумчиво хмуря мохнатые седые брови и не отрывая глаз от странного письма. Ему давно перевалило за пятьдесят, и хотя его рослая фигура заметно погрузнела за последние годы, он все еще сохранял завидную подвижность и выносливость.

Купца немало озадачило радушное приглашение графа Линфорда посетить его дом. За все эти годы ему ни разу не довелось побывать на Гросвенор-сквер. В этом районе позволялось строить дома только высшей знати, и даже самым богатым торговцам нечего было и мечтать осквернить святое место своим низменным присутствием, напоминавшим о бизнесе и деньгах.

В молодые годы Уильям Паттерсон был ловким и нахрапистым малым. Иначе ему просто не удалось бы добиться того, чего добился он. Однако даже такой человек как Уильям Паттерсон, не мог и помыслить о том, чтобы отвергнуть приглашение спесивого лорда Линфорда.

Итак, на следующее утро ровно в одиннадцать часов Уильям Паттерсон вышел из наемного кеба у дверей особняка графа Линфорда. Приказав извозчику дожидаться, купец поднялся на крыльцо дома номер семнадцать. Но прежде чем его рука коснулась дверного молотка, Паттерсон задержался, чтобы внимательнее разглядеть это место. Все здесь дышало тишиной и покоем. В середине Гросвенор-сквер располагался ухоженный сад, где под бдительным присмотром няньки играли двое малышей. Вокруг горделиво высились роскошные особняки из красного кирпича с изящными фасадами и башенками. Возле ждавшей Паттерсона наемной кареты остановился экипаж с золоченым графским гербом на дверце.