Прошлая ночь оказалась настоящим испытанием для Дэйзи и Анжелики. Энджи появилась в голубом шелковом восточном халате, который, словно водопад, ниспадал с ее дряблой груди. Бирюзовые тени поблескивали, покрывая всю поверхность век, от накладных черных ресниц до нещадно выщипанных бровей. Помада на губах была бледно-бежевого цвета, который совершенно не гармонировал с медным оттенком ее кожи. Денни надел узкие брюки, непристойно облегающие его мужской бугорок, который явно возбуждающе действовал на его жену, поскольку она ухватилась за него своей короткой толстой рукой, бесстыже при этом засмеявшись.

— Как там поживает мой красавчик? — негромко произнесла Энджи, прижавшись к мужу.

— О, кажется, я еще способен привлечь чье-то внимание! — сказал Денни зятю, подняв брови.

Оливье поймал на себе взгляд жены и улыбнулся. Анжелика улыбнулась в ответ, словно благодаря его за поддержку. Впервые в жизни она поняла, каким все-таки особенным человеком был ее муж, раз он не стал думать о ней плохо из-за ее ужасных родителей.

Дженнифер и Алан Нэнкок пришли первыми. Это была супружеская чета. Они производили впечатление застенчивых людей, которые явно испытывали благоговейный трепет перед хозяевами этого дома и заметно волновались. Дженнифер присела на скамеечку у камина, не отрывая взгляда от мужского достоинства Денни, а Алан безоговорочно соглашался со всем, что говорила Энджи, каким бы смешным это ни было. К моменту прихода Мардж и Тони Пилчер Энджи буквально на глазах из пожилой женщины превратилась в жеманную девчушку. Ее голос стал вдруг нежным, как у ребенка, она надувала губки, хихикала и даже покрывалась румянцем, проступавшим сквозь ее искусственный загар. Денни стоял, поставив ногу на скамейку, буквально перед самым носом Дженнифер, чтобы она смогла отчетливо рассмотреть то, что, как он, очевидно, полагал, являлось самым ценным его достоянием. Он курил сигару, держа ее в руке, затянутой в аляповатую перчатку, и отставив мизинец, похожий на ириску «Кволити стрит».

Анжелика разговаривала с Мардж, довольно плотной женщиной, которая увлекалась садоводством. Она старалась не смотреть в сторону своего отца, чье «хозяйство» теперь было расположено настолько близко к Дженнифер, что это становилось просто неприличным.

— А вы слышали, что на прошлой неделе умерла Труди Троубридж? — спросил Тони, потянувшись к мясному рулету и передавая его Энджи.

— О Боже, — прошептала она. — Сколько же ей было лет?

— Семьдесят три, — сказал Тони.

— Еще такая молодая, — произнесла Мардж. — А мне в марте исполнится семьдесят восемь.

— Мужчине столько лет, на сколько он себя ощущает, — сказал Алан, взглянув на Энджи, явно желая получить ее одобрение.

— А вернее, столько, сколько женщине, которую он может пощупать, — добавил Денни.

Анжелика широко открыла глаза, а потом так и ахнула, когда Тони слегка ущипнул ее.

— Ну, тогда я действительно очень молод, — сказал он, сдавленно засмеявшись.

— А мне еще нет семидесяти, — солгала Энджи. — Ты можешь потрогать меня, когда тебе только заблагорассудится, дорогой.

Дэйзи сочла всю эту компанию просто невыносимой и отправилась играть на рояле. Прослушав несколько пьес, Анжелика пошла наверх, сославшись на то, что ей надо взглянуть на детей, на что, впрочем, никто не обратил ни малейшего внимания, и Оливье последовал за ней.

— Вот проклятье, просто не верится, что их манера поведения нисколько не изменилась! А ведь им уже семьдесят! — возмущенно воскликнула Анжелика, когда они проходили по коридору, направляясь в спальню детей.

— Но они явно не считают себя древними динозаврами, — усмехнувшись, сказал Оливье. — Они состарились одновременно и воспринимают друг друга такими, какими были всегда. Я знаю, что ты, возможно, со мной не согласишься, но твоя мать в молодости явно была очень красивой женщиной.

— Когда Тони ущипнул меня, я уж грешным делом подумала, что сейчас и мне придется принять участие во всеобщей вакханалии.

— Не волнуйся, я бы этого не допустил.

— Какой же он ужасный старый развратник.

— А я молодой развратник. — Оливье неожиданно развернул ее к себе и поцеловал.

— Как ты можешь испытывать возбуждение, видя то, что происходит внизу?

— Чтобы загореться от страсти, мне достаточно лишь взглянуть на тебя.

— По-моему, меня сейчас стошнит.

— Вот спасибо!

— Да не от тебя, глупыш.

— Предоставь их самим себе. Ты ведь совершенно не похожа на них. Родители лишь дали тебе жизнь. И за это я готов провозгласить тост в их честь.

Анжелика засмеялась.

— Это единственное, за что ты можешь поднять свой бокал. Они просто исчадия ада. Слава Богу, мне никогда не придется знакомить их со своими друзьями. Представляешь, что подумала бы Кандейс?

— Да уж, ее комментарий мог бы оказаться просто бесценным. Однако, будучи твоей настоящей подругой, она бы лишь посочувствовала тебе. Ни один человек, которому ты по-настоящему дорога, не посмел бы осудить тебя за то, что у тебя такие родители.

— Я очень благодарна тебе за то, что ты меня не осуждаешь, — с серьезным видом произнесла Анжелика.

Оливье поцеловал ее в лоб.

— Ты что, с ума сошла? Я не вижу в тебе ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало твоих родителей.

— Погоди, вот исполнится мне семьдесят лет, тогда посмотрим!


Анжелика лежала в постели, наблюдая за тем, как дети вынимают содержимое своих подарочных чулков. Сейчас она в полной мере ощущала, что у нее есть полноценная семья и что Лондон остался где-то далеко-далеко, а вместе с ним и стресс, который Оливье, казалось, каждый вечер приносил с собой в дом.

Потом она вспомнила о Джеке, и ей стало интересно, пытался ли он выйти с ней на связь. Ее мобильный телефон не принимал сигналов, пока она не решила спуститься к устью реки, где, по какой-то непонятной причине, он вдруг заработал на маленьком и пустынном участке пляжа. Анжелика предупредила Джека, что, возможно, какое-то время не сможет общаться с ним, и в данную минуту ей действительно хотелось этого меньше всего.

После ужина у них с Оливье был бурный секс, и Анжелика в полной мере насладилась вниманием своего мужа. Он всегда был чувственным любовником. Потом они лежали, обнявшись, смеясь над ее родителями и их отвратительными друзьями. Оливье и Анжелика представили, как развивался бы сценарий, не окажись они там. Анжелика старалась говорить с юмором обо всем этом безобразии, скрывая за ним стыд за своих родителей. Когда ей удавалось отстраненно взглянуть на этих развратных стариков, она и вправду готова была посмеяться над непристойным поведением Денни и Энджи, но стоило ей вспомнить, что она все-таки их дочь, и все это казалось довольно трагичным.

Джоэ и Изабель очень обрадовались подаркам. Подарки Джоэ были завернуты в красную бумагу, а Изабель — в бледно-голубую. Никто из них никак не мог понять, как Санта Клаусу удалось узнать, что именно они хотели, решив в конце концов, что обязаны этим своим письмам, которые они написали перед Рождеством и послали по дымоходу в доме Кандейс, когда гостили у нее в Глостере.

Оливье спал, несмотря на шум, царивший вокруг него. Время от времени он кряхтел, просыпаясь, и скользил рукой по ноге жены, легонько сжимая ее. Анжелика не могла вспомнить, когда они в последний раз вот так лежали в кровати. В выходные Оливье обычно спал в отдельной комнате, чтобы утром подольше поваляться в постели. Она улыбнулась, вспомнив наставление Кандейс. И как всегда, подруга оказалась абсолютно права. То, что Анжелика имела, — маленькую свечу любви с Оливье, было поистине бесценным даром, и она просто не имела права позволить ей погаснуть.

Джоэ и Изабель побежали одеваться. Анжелика лежала в объятиях мужа, наслаждаясь теплом его тела и ощущением комфорта оттого, что примостилась на его таком до боли знакомом плече. И на их супружеском ложе не было места для Джека. В тот момент Анжелика всерьез задумалась над тем, чтобы отменить поездку в Южную Африку и удалить номер Джека из своего телефона. Их отношения были хороши до тех пор, пока ничто не угрожало ее браку, но дальше рисковать все же не стоило.

Спустя какое-то время Анжелика встала и отдернула занавески. За окном все было покрыто слоем снега. Небо казалось бледно-водянистым голубым пятном, восходящее солнце слабо освещало замерзшую землю. Чайки кружили над устьем реки за садами, и их крики отчетливо разносились по всему побережью с грязным песком, на котором маленькие пичуги клевали водоросли, оставленные отступившим приливом. Это была довольно печальная, но в то же время прекрасная картина, и Анжелика немного постояла, наблюдая за ней, стремясь запомнить детали для своей книги.

Она представила себе маленьких существ, появившихся из скал, с длинными мерзкими ногами, шагающих по маленьким ручейкам, бегущим к морю. У чудовищ были круглые животы, такие же зеленые, как водоросли, которые небрежно валялись на песке, и выпуклые глаза, настороженно высматривавшие чужаков. «Тройлеры, — подумала Анжелика, — жадные, отвратительные тройлеры». И вдруг вступление к книге сложилось само собой. Взволнованная, Анжелика порылась в сумочке в поисках ручки. Пока Оливье принимал душ, она сидела на кровати, яростно выводя неразборчивые каракули по мере того, как на ум в стремительной последовательности приходили мысли. Это было похоже на прорыв плотины: ее вдохновение потекло рекой.

За завтраком Анжелика маленькими глотками попивала кофе, пока ребятишки играли со своими новыми игрушками, отказавшись от еды из-за переполнявших их эмоций. Дэйзи смотрела на сестру с явной завистью. Благодаря тому что Анжелика сбросила лишний вес, линии ее скул стали более четкими, а глаза казались шире и ярче. Одежда, которую она носила, выглядела дорогостоящей, особенно выделялся кулон в виде монетки, который Оливье подарил ей в прошлом году на день рождения. Дэйзи, нахмурившись, смотрела в свою тарелку с кашей, чувствуя себя гадким утенком.