– Как элегантно, – откликнулась Симона. – Разумеется, Шеф будет рад готовить для вас обоих.

– О… – Серена посмотрела на Юджина и выпятила губки. – Боюсь, мне не перенести пробу со всех блюд дня, Симона. Усталость после перелета, разница часовых поясов и все такое. Но я ведь смогу потом заглянуть поздороваться, если он не слишком занят? А там за барной стойкой малыш Джейк? Как же он вырос! Помнишь, как вы вдвоем жили в квартирке размером с обувную коробку? Где это было? В Ист-Виллидж? Юджин, у Симоны была такая смешная квартирка, там даже не было настоящего душа, а чугунная ванна стояла прямо посреди кухни.

– Я и сейчас там живу.

Я следила за Симоной. Она улыбалась. Она улыбалась так, что я прямо-таки слышала, как она скрежещет зубами.

– Вот как? Вот и чудненько. Мы так там веселились. – Серена беспечно оглядела зал. – Говард тоже тут?

– Мы все тут, Серена. Я дам знать Шефу, что ты отказалась. – Симона держалась стоически.

Серена указала на что-то в меню, и Юджин рассмеялся.

– Никак не отделаетесь от филе-миньон из тунца? Словно на дворе не двадцать первый век. Чудненько, возьму его!

«Чудненько»? Я в жизни не видела, чтобы взрослые женщины так друг на друга нападали. Никто не посмел бы бросить Симоне словечко вроде «чудненько». Никто не отказывался от дегустационного меню шефа. Но Симона не только выдержала удар, а словно бы подобралась. Я сообразила, что передо мной женщины, которые знают друг про друга опасные вещи.

Мне не стоило бы удивляться, что Джейк и Симона жили вместе. Я знала, что она помогла ему перебраться в Нью-Йорк, и новый факт как будто логично укладывался в повествование, какое я себе набросала. Вот только реплика прозвучала так хлестко, точно несла в себе скрытый смысл, и произнося имя Джейка, Серена словно бы старалась поддеть Симону.

– Как насчет «Довиссат», Юджин? – сказала Симона, поворачиваясь спиной к Серене, чего она учила никогда не проделывать с гостем. – У нас в погребе есть бутылка девяносто третьего года. Говард будет вне себя, но вдруг вас это белое заинтересует? Если, конечно, я сумею ее найти.

Юджин в восторге хлопнул рукой по столу.

– Что за женщина! Когда был тот обед? Шесть лет назад? Она ничего не забывает! Лучшая официантка в Нью-Йорк-Сити. Ну, не злись, Серена, ты же знаешь, что не создана обслуживать других. Несите же, Симона, но и себе бокальчик не забудьте.

– С удовольствием, – откликнулась она.


Рискнула ли я их сравнить? Конечно. Моя лояльность была ярой, но не слепой. А еще я не могла понять, в какой категории они могли бы соперничать на равных. Внешность – это как будто нечестно. Я не ошиблась, подумав, что, едва подошла к столу Серены, Симона словно бы съежилась. И дело было не только в том, что Серена была выше ростом или что осанка у нее была такая, словно вместо позвоночника у нее стальной штырь. Плечи Симоны сгорбились, точно на шее у нее повис камень. И на ней были очки, что придавало ей легкий, но захудалый прищур. Впечатление было такое, что Симона стала вдруг серой, словно Серена высосала из зала весь блеск. Я только сейчас заметила, что ногти у Симоны пусть чистые, но тусклые и обкусаны по краям. Я кожей ощутила эти зазубрины, когда они впились мне в руку, и Симона произнесла:

– Присмотри за моими столами. Никуда не уходи. Я пойду поищу «Довиссат». – Глаза у нее лихорадочно блестели.

– Может, тебе стоит по-быстрому что-нибудь съесть. Самую малость?

У нее шел четвертый день.

– Я была бы очень благодарна, если бы ты сосредоточилась.

– Что, если им что-то понадобится?

– Они просто гости. Принеси им, чего они, мать их, пожелают.

Как будто я могла куда-то уйти! Серена отпила глоток воды, и я материализовалась, чтобы наполнить ее стакан. Хизер как раз подошла поздороваться, наверное, она тоже их знала, но извинилась, увидев меня.

– Привет, – сказала Серена, кладя ладонь мне на руку, чтобы я не наливала. Ее пальцы сверкали. – Я Серена. Приятно видеть юное лицо. Хизер сказала, ты новенькая.

– Так меня называют.

– Так они Серену некогда называли, – вставил Юджин. – Я Юджин Дейвис.

– Вы тоже тут работали?

– Нет, нет. – Он вежливо улыбнулся. – Я был завсегдатаем. Ланч у стойки по пятницам, но под конец приходил дважды в неделю, когда пытался заарканить вот эту красотку.

Серена улыбнулась, вложив в улыбку идеальную белизну зубов. Они сцепили мизинцы.

– Но, когда я спросил про нее у Говарда, – продолжал Юджин, – это я абсолютно точно помню… я спросил, кто та сногсшибательная брюнетка, а он переспросил: «Новенькая?» Вот так я про нее потом и думал.

– Перестань, это было так давно!

Они рассмеялись – так иногда смеются или плачут гости, потому что думают, что их стол окружен своего рода завесой приватности, которая отделяет их от остального мира. Мне всегда было интересно смотреть, как люди раскрывают свои мелкие и мелочные, исполненные надежд или – возможно, в данном случае – истинные «я».

– Скучаете?

– По золотым оковам? То есть по тому, что превратилась в ночного зомби, по ломоте в спине, по ехидству и склокам? – Она скользнула по мне оценивающим взглядом, точно меня вот-вот выставят на аукцион. – Конечно, скучаю. Это же семья.

– Да.

Я ощутила некое сродство с Сереной. Я ощутила бы его с любым, кто пришел бы и сознался, что некогда работал в ресторане. Нас объединяла мышечная память, пусть даже она скрывала свою под драгоценностями и сыворотками для кожи. Мы обе вскрывали ящики вина в подвале, мы обе научились определять, когда Шеф вот-вот взорвется, нас мучили одинаковые боли в шее и пояснице.

– Мне очень повезло.

– Действительно. Тебе никогда не повезет больше.

Их пальцы переплелись, и я задумалась, а в чем, на ее взгляд, заключается везенье. Их взгляды скользнули прочь, и я поняла, что возвращается Симона.

Симона нашла «Довиссат», но что-то пошло наперекосяк. По пути наверх из подвала она, наверное, снова провела по губам помадой и – совсем немного, но совершенно очевидно – промахнулась мимо губ.

Когда она начала презентовать вино, я отступила на шаг и наблюдала за происходящим, как делала это сотни раз. Я смотрела на «Довиссат», на пожелтевшую наклейку, обещавшую сокровища истории, алхимии, декаданса, и наклейка тряслась в ненаманикюренных пальцах Симоны.


Через десять минут после того, как Серена и Юджин благополучно погрузились в такси, секция Симоны была в полном раздрае, а самой ее нигде не видно. Я позвала Хизер помочь мне восстановить порядок. Когда у меня нашлась секунда свободная, я нашла Симону в винном погребе: у ног корзинка для хлеба, на коленях термос, тяжело дышит и пьет маленькими глотками.

– Симона, мне нужна помощь в твоей секции, – твердо начала я. – Гости за Девятым злятся, потому что хотели стебли брокколи с полентой, а у Шефа нет тикета, и в очереди на ожидание блюда нет. Значит, они вообще не заказывали либо ты забыла?

Глядя в стену, она отломила кусочек фокаччи. Потом его скомкала.

– Забавно… какими людьми мы становимся…

Я сделала глубокий вдох.

– Тебе нужно подняться наверх.

– Ты думаешь, будто делаешь выбор, потом еще один. Но нет. Выбор делают другие… даже не за, а против тебя.

– Позвать Джейка?

В голове у меня выли сирены, я знала, что в ее секции все катится в тартарары, что гости оглядываются в поисках своего официанта. И вдруг я увидела красно-бурое пятно у нее на рубашке.

– Ты что, вино пролила? – В моем голосе проскользнуло отвращение. Она явно не в себе или больна. Наверное, все дело в «чистке». – Съешь этот хлеб, – с нажимом сказала я. – Сейчас же.

Она положила в рот кусочек фокаччи, прожевала его неуверенно, как ребенок, пробующий новую еду, – как будто в любой момент может ее выплюнуть.

– Я принесу тебе свежие «полоски». Какой у твоего шкафчика код?

Нет, она не впала в кататонию, она слышала мои слова, просто они не могли пробиться через некий туман. Заадреналиненная гонка смены, сила, приводившая в движение ресторан, утратили над ней власть.

– Ноль-восемь-ноль-шесть-семь-шесть.

Взбегая по лестнице, я повторяла себе цифры. Только начав нажимать кнопки, я сообразила, что это, возможно, дата рождения. Дело было в «06» – я вспомнила, что Джейк по знаку Близнецы. Не помню уже, как ко мне попала эта информация. Наверное, в пьяные часы, когда тебе подбрасывают факты, но они не запоминаются сознательно, а ложатся на подкорку. Возможно, это день рождения Джейка. «76» был более верным показателем, чем смутно вспомненный знак Зодиака.

Я представила себе, как он просыпается восьмого июня в прошлом году, ему исполнилось тридцать, и он не знает, что я приеду всего через несколько недель. Ни один из них не знал, что я приеду. Нынешний июнь станет кульминацией. Я увижу, как на кухне появляются сахарный и мозговой зеленый горошек, может, куплю себе байк, и Джейк научит меня гонять по городу. И его день рождения! Мы с Симоной спланируем обед, а ему будет не по себе, но он будет счастлив. Сбежав по ступенькам в погреб, я увидела, что Симона сверлит свирепым взглядом бутылку «Сен-Эмильон».

– Скорей, скорей!

Мне уже было не до такта, в спешке я сама начала расстегивать на ней рубашку. Она мне позволила. Я стащила ее у нее с плеч. Когда я подняла и завела назад ее руки, то увидела отметину под соскользнувшей бретелькой ее лифчика.

– Что это?

Она апатично поправила бретельку.

Это был вытатуированный ключ. В точности такой же. Он сохранился лучше, чем у Джейка, и казался клеймом на ее бледной коже. Конечно, подумала я, комкая ее грязную рубашку.

– Я думала, ты не из таких.

В ее случае татуировка смотрелась чем-то нелепым, случайным. А ведь это не случайность. Мне очень хотелось, чтобы у нее была другая татуировка: бабочка, звездочка, цитата из Китса, что-нибудь легкомысленное. А теперь ее тело словно бы эхом вторило телу Джейка. Нет, наоборот, это его тело было отражением ее. Ключ – первая татуировка, какую я на нем увидела, когда он затянул меня в шкаф-холодильник и открывал мне устрицы, еще до того, как тело стало знакомым, до того, как я научилась находить все его татуировки с закрытыми глазами. Уже тогда дух Симоны витал над нами, или, точнее, был заперт в самом Джейке. Мы вообще когда-нибудь останемся только вдвоем?