Она слышала этот голос с его сухой, насмешливой интонацией, ясно дававшей понять, что он и помыслить не может о ней как о подходящей жене для джентльмена.

Но ведь ни одна благовоспитанная дама, дама из благородного сословия не отважилась бы пуститься на двуколке в путь без мужского сопровождения! Ей очень хотелось бы объяснить ему, почему она остановила свой выбор на двуколке и толстом Пятнашке и отправилась в дорогу без слуги, но Эбби надо было срочно поехать в дальнюю от них аптеку за лекарством для тяжело заболевшего грума, который помогает ему на конюшне, и он взял для этого экипаж, а старая Сара была уже при смерти, так что Орелия решилась ехать немедленно и одна. Но все же как она могла допустить такую глупость, совсем забыв о предстоящей встрече охотников в гостиничном баре «Георгий и Змей»! И почему она словно лишилась языка и окаменела, когда незнакомец ее поцеловал? Может быть, это смерть Сары так подействовала на нее, что она потеряла способность здравого рассуждения — ведь бедную дорогую Сару она знала с детства… Именно Сара неусыпно и самоотверженно заботилась о ней всю ее жизнь, с тех самых пор, когда она лишилась родителей во время пожара — это случилось ночью, и помощь не смогла подоспеть вовремя, но маленькая Орелия была спасена и привезена родственниками в имение Морден к дяде Артуру. Жена его, страдавшая болезнью легких, тоже к тому времени умерла, и из просто служанки в доме Сара сделалась няней — своей семьи у нее не было, но детей она очень любила и души не чаяла в крошке Орелии и ее двоюродной сестре Кэролайн!

Имение Морден было расположено неподалеку от деревушки Борли, что в графстве Эссекс, в деревне Морден Грин. Здесь, в шестидесяти милях к югу от Лондона, когда-то давно, несколько веков назад, был построен бенедиктинский монастырь — в достаточно рискованной близости к женскому монастырю. Надо ли говорить, что такое соседство стало слишком непосильным искушением для аскетичных монахов? И вот один из них влюбился в юную и прекрасную послушницу Марию. Монах уговорил Марию бежать с ним, и запряженная лошадьми повозка уже готовилась выехать с монастырского двора, когда по чьему-то доносу преступные любовники были схвачены. Монаха вскоре повесили, а его возлюбленную замуровали в каменной стене монастыря Борли. С тех пор призрак девушки в серых одеждах часто видели вблизи монастыря и слышали стук лошадиных копыт, хотя никакая повозка в этот момент не проезжала ни здесь, ни на расстоянии, с которого можно было бы ее слышать. Привидение, обликом напоминавшее Марию, обычно проходило по парку, по одной и той же тропинке — тропинка эта получила название Аллея монахини. В шестнадцатом веке монастырь был разрушен, и на его месте возвели помещичью усадьбу. Неподалеку от этой усадьбы и было расположено имение Морден. Сара не раз рассказывала Орелии эту печальную историю, и Орелия очень сочувствовала двум влюбленным, кому так не повезло, хотя их счастье было очень возможно…

А теперь вот Сара умерла, больше она не скажет ни слова… Несколько недель перед тем она провела в больнице деревушки Борли, где за ней был надлежащий уход — больничку эту устроил в деревне сам доктор, и была она совсем небольшой, почти домашней, так что Орелия, часто навещая там Сару, не чувствовала себя виноватой за то, что эти заботы с ней разделили женщины из деревни, помогавшие доктору, — чтобы отблагодарить одну из них, особенно внимательную к Саре в эти скорбные дни, Орелия и зашла в тот злополучный коттедж, на ступенях которого ее так неожиданно для нее подловили эти двое разогретых спиртным и охотой друзей.

Умер и дядя Артур. Умер он на рассвете, держа ее за руку, а перед тем говорил — долго и много, но при этом речь его была только о тех, кто умер уже давно, о своей дорогой жене, которую он очень любил и после ее смерти так и не женился, или о незнакомых ей людях. Когда дядя заговорил о ее отце, Орелия поняла, как глубоко он любил своего умершего от неизвестной болезни брата, но были и другие родственники, которых он знал еще мальчиком, но которые для нее оставались лишь именами.

Незадолго до того, как испустить свой последний вздох, он вдруг позвал свою дочь:

— Кэролайн, где Кэролайн? Я хочу увидеться с Кэролайн!.. Приведите ее!

— Это невозможно сейчас… Она далеко, дядя Артур.

— Где моя милая девочка Кэролайн?

— Она… за пределами Англии, на континенте…

— Но как же так… Мне осталось жить совсем немного, а я не увижу мою милую Кэролайн?

— Она бы непременно была сейчас рядом с вами, если бы знала о вашей болезни! Но у меня до сих пор нет ее адреса, чтобы сообщить ей грустные новости…

— Моя Кэролайн где-то в другой стране! Ах, Кэролайн… Все время она где-то носится — не сидится ей дома, и всегда у нее какие-то неприятности… О, ты должна помогать ей, Орелия, моя разумная девочка…

— Боюсь, она не станет слушать моих советов, дядя Артур! Вы же так хорошо ее знаете!

— Нет, станет! Обязательно станет, она должна их слушать! — настойчиво внушал ей дядюшка свою волю. Голос у него был уже совсем слабый, но в нем звучала такая отчаянная настойчивость, словно это не был его последний наказ, а он готовился самолично проконтролировать указание. — И она должна всегда тебя слушаться! Твое воздействие на нее было всегда… благотворным… да… очень… Она менялась в лучшую сторону! Оставайся же с ней… не отпускай ее от себя… не дай ей оступиться… обещай мне!

— Обещаю, что постараюсь сделать все, как вы хотите, мой дорогой дядя Артур! — Орелия стояла на коленях возле кровати и вслушивалась в слова умирающего — голос его слабел с каждой минутой.

— Нет, ты обещай мне, что сделаешь все, о чем я тебя прошу! Иначе моей душе не будет спокойствия на том свете… Это моя последняя просьба!

— Обещаю, что сделаю, чего бы мне это ни стоило, дядя Артур!.. — прижав руки к груди в молитвенном жесте, отвечала ему Орелия, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Вскоре его не стало…

Однако она не совсем ясно представляла себе, в чем суть ее обещания, которое она так пылко дала сейчас близкому ей человеку, расстающемуся с земной жизнью. Правда, у нее возникло такое чувство, будто она дала умирающему какую-то особую клятву — и что все это очень и очень важно, причем для нее же самой!

И ей показалось немного странным, что последние ясные мысли и слова дяди Артура были о Кэролайн. Впрочем, скорее всего, он просто таил глубоко в себе те эмоции, какие испытывал к родной дочери, жизнь и поступки которой, когда она повзрослела, он очень не одобрял и не скрывал этого. Просто ему было невыносимо больно говорить о ней, и он не говорил, поняла вдруг Орелия… Да, да, вот поэтому-то последние несколько лет Кэролайн с виду очень мало значила для него! — иногда Орелия даже всерьез начинала думать, что он совсем позабыл о ней, поскольку почти вовсе переставал вспоминать вслух о дочери и скорее к ней, Орелии, своей племяннице, относился как к единственно родной дочке — так много у них было общего, что равно привлекало обоих: книги, живопись, музыка, архитекрура, история… Дядя Артур глубоко интересовался античностью, цитировал ей древних авторов, писавших трагедии на сюжеты из мифологии, и события и персонажи, которым были посвящены эти родившиеся как плод человеческих размышлений много веков назад драматические творения, значили для Орелии куда больше, нежели материальные блага ее собственной жизни в поместье Морден. От дяди Артура Орелия узнала и о творцах более поздних времен, например, о знаменитом Шекспире и о его легендарном театре «Глобус» — и особенно ее потрясла даже не трагедия бедных Ромео и Джульетты, ставших жертвами семейной вражды, а леденящая душу история о короле Лире и о его дочерях — о том, что стало с ними со всеми… Как же была ей близка Корделия! — глубоко чувствующая, молчаливая, не падкая на цветистость слов и пышность признаний! Орелия всегда носила в душе этот образ. Он был ей близок. Ей не нужно было шумное общество, она питала свое воображение литературой, искусством. Кэролайн же не способна была примириться с бедностью, отсутствием новомодных удобств и развлечений в Мордене. Она была так прекрасна, так весела и всегда так непоседлива, так жаждала увеселений и удовольствий светской жизни, что удивляться ее почти постоянному отсутствию дома им не приходилось. Однако теперь, когда дядя Артур отошел в мир иной и взирает на них с небес, Орелия должна была связаться с сестрой и дать знать, что той надлежит как можно скорее приехать домой и заявить права на скромное наследство, завещанное отцом.

В несколько последовавших за смертью ее любимого дяди Артура месяцев Орелия сполна ощутила не только то, как она теперь одинока и как ей не хватает былых разговоров о литературных героях, сюжетах, словах и мелодиях, но и то, сколь многое зависело сейчас от возвращения Кэролайн! Но пока ее нет, она должна изо всех сил стараться, чтобы во всем был порядок, и заботиться о поместье в ожидании, когда вернется домой наследница. Адвокаты согласились выделить авансом некоторую сумму на жалованье для старых слуг и на посевные работы — уже наступила весна, — хотя при этом очень ясно дали понять, что делают это весьма неохотно, не имея на то разрешения леди Кэролайн.

— Она сейчас, наверное, в Риме, — уговаривала адвокатов Орелия, желая произвести на них впечатление благонадежности, — хотя у меня нет в этом полной уверенности. Мы получили письмо от нее семь месяцев тому назад, сразу после смерти дяди Артура. Она сообщала, что путешествует по Италии и собирается некоторое время пожить в Риме. Вот все, что мне известно. Я отправила письмо на адрес, который она тогда нам прислала, но за это время он, конечно, мог перемениться.

— Тогда, мисс Стэнион, мы должны быть уверены, что вы будете экономны, насколько это возможно, — важно отвечал ей один из адвокатов, и в его надтреснутом, скрипучем голосе не послышалось ни малейшей нотки сочувствия к молодой особе, на плечи которой легла вся тяжесть забот о людях и целой усадьбе с ее хозяйством.