— Не понимаю… чего вы от меня хотите… милорд!

— Полно… Не надо юлить и прикидываться невинной овечкой. Вы очень хорошо это понимаете. Но обещаю вам, моя красавица, что так легко я не сдамся! Я всегда получаю то, что хочу. Получу и вас, милая, — но этому свой черед!

От ужаса у нее перехватило дыхание, гортань пересохла, но гордость не позволила ей бежать со всех ног, расталкивая присутствующих.

— Вы… ошибаетесь, милорд! — И невероятным усилием воли Орелия заставила себя говорить решительно и твердо: — Я сразу же пыталась вам сказать, когда вы удостоили меня своим… вниманием, что никогда не смогу быть вашей… женой, но мне почему-то не удавалось… сообщить вам об этом, вот почему я просила маркиза передать вам мой отказ…

— Да, он мне все сказал, — хмуро отвечал Ротертон и выпустил ее руку.

— Тогда, пожалуйста, поверьте, милорд, что нет никакого смысла нам продолжать разговор на эту тему… Я своего решения не изменю!

— Ну не будьте так уж самонадеянны. Как я уже сказал вам — я никогда не сдаюсь!

Орелия хотела было повернуться и быстро уйти, но он снова схватил ее за руку, на этот раз резким движением приблизив ее к себе.

— Я хочу вас! — жгуче просвистел он ей в самое ухо. — Слышите вы меня? Хочу! Так, как не хотел никогда и никакой женщины! Вы будете моей женой, или, если вам предпочтительнее, любовницей, но вы станете моей! Раньше или позже, но я заключу вас в объятия, и вам не отвертеться! Вам никогда не удастся из них вырваться! Знайте же это!

Он вонзил в нее эти слова с такой страстью, что Орелия отшатнулась от него, собрав все силы, и вырвала свою руку. Да, сэр Мортимер тоже напугал ее животной похотью, но лорд Ротертон показался ей сейчас гораздо страшнее. Было в его поведении и словах нечто фанатическое, маниакальное. В его интонации, взгляде, в складке его ядовитых губ угадывалось столько безумного вожделения и бесстыдства… И Орелия за все время знакомства с этим ужасающим человеком впервые ощутила упавшим сердцем, что вряд ли ей удастся избежать западни, какую он ей готовит…

А дальше все было, как бывает в кошмарных снах: тебя преследуют, ты хочешь убежать, но не можешь! Он был могуч, властен и неодолим. Он словно завладел ее волей, и, если он действительно когда-нибудь обнимет ее, она не сможет оказать ему сопротивление!

— Нет… милорд! Нет, нет! — задыхаясь, через силу проговорила она, когда он снова протянул к ней руку, чтобы обнять, но в эту минуту послышались чьи-то шаги и шорох одежды. Орелия повернула голову. К ним шла герцогиня. Неужели лорд Ротертон намеренно ждал ее здесь?..

— Добрый вечер, милорд, — как ни в чем не бывало пропела старая дама, и граф Ротертон, опомнившись, обернулся на ее голос.

Орелия, почувствовав себя на свободе, не проронив больше ни звука, бросилась вон. У самого выхода из салона она вдруг остановилась и взглянула назад. Герцогиня и лорд Ротертон сидели рядом на стульях, обитых гобеленовой тканью, и о чем-то вели разговор. Было видно, что он их одинаково занимает. С минуту Орелия понаблюдала за ними: говорят явно о чем-то важном! Но что именно у этих двоих может быть в равной степени такого уж обоюдно важного?..

Отмахнувшись от этих вопросов и выбежав наконец из злополучного с этой его обманчивой тишиной салона, она спустилась по другой лестнице и оказалась на первом этаже, не зная, куда же ей теперь скрыться.

Ей хотелось поскорее исчезнуть отсюда, из этого наполненного суетой и такого, как оказалось, враждебного к ней Карлтон Хауза, разорвать невидимую сеть зла, снова окутавшую ее, причем как раз тогда, когда она уже считала себя свободной!

Последние несколько дней она и не думала о Ротертоне и почти забыла о том, что он еще может быть для нее чем-то опасен. Ведь маркиз обещал, что граф Ротертон больше не потревожит ее, и она ему в этом поверила! Теперь, однако, она понимала, что отпор ее лишь воспламенил желания графа, что чувство, которое он к ней испытывал, не было одномоментной прихотью светского щеголя, желающего произвести впечатление на неопытную девицу. Нет, то была всепожирающая страсть матерого хищника, и Орелия инстинктивно осознавала, что и ее стремление избегать его, и просьба маркиза оставить ее в покое только распалили этот темный огонь. И удастся ли его погасить?

«Что же делать? Что делать мне? Что?..» — стучало в ее голове. Ступив в очередной салон, где толпились гости большими и малыми группками — искать уединения ей теперь было страшно, — она с облегчением обнаружила, что французское окно, ведущее в сад, открыто, и устремилась к нему. Может быть, удастся пересидеть в саду время до момента отъезда? Просить о возвращении в столь еще ранний час было бы с ее стороны неосмотрительно — это значило бы только вызвать к себе подозрение и упреки в неблагодарности. Для большинства молодых особ попасть в Карлтон Хауз, в гости к самому регенту — предел радужных и честолюбивых мечтаний! А что же она, самая молодая из приглашенных на этот обед, не пребывает в восторге от такого невыразимого счастья?

Оказавшись в благодатной прохладе, она сразу же почувствовала себя лучше: в большинстве салонов царила стойкая духота и было немилосердно жарко от огромных канделябров с сотнями ярко горящих свечей.

Сад был тоже освещен — китайскими фонариками и мигающими «волшебными» огоньками «фей». Среди благоухающих кустов сирени, под кронами густолиственных деревьев бродили парочки в поисках затененных уютных местечек.

Что-то заставило вдруг Орелию оглянуться. В противоположном от нее конце террасы одиноко выделялась фигура. Высокий рост, широкие плечи, элегантная одежда не позволили ей усомниться: то был маркиз! Не сознавая, что делает, и совершенно забыв о своей на него обиде, Орелия с каким-то странным чувством полного облегчения и защищенности пошла к нему, медленно и неслышно ступая в туфельках из парчи по вымощенному плиткой полу террасы.

Он стоял, не шелохнувшись, все так же глядя на небо, как и стоял, когда она его увидела, но, едва она приблизилась, тихо спросил:

— Кто же опять вас так напугал?

Орелия совсем не удивилась вопросу. И — ничего сейчас не боялась. Маркиз был рядом — и этого ей достаточно! Ужас, который внушил ей лорд Ротертон и который минуту назад лишал ее присутствия духа и парализовывал, куда-то мгновенно рассеялся, и угроза, исходившая от него, когда он обрушил на нее свои безумные речи, вдруг показалась ей не стоящей сколь-нибудь серьезного внимания. А его разговор с герцогиней… Мало ли о чем могут говорить на светском приеме два хорошо закомых между собой человека из высшего общества?..

— Со мной… все в порядке, — так же тихо отозвалась Орелия и подошла к маркизу поближе. Перед ними была балюстрада. Орелия оперлась о нее, и маркиз повернулся к ней:

— Как не похоже на вас кого-то бояться! — И он обернул к ней лицо с доброй улыбкой.

— Но я… иногда… ничего не могу поделать с собой! — пролепетала она.

— Однако вы достаточно смелы, когда дело касается меня. — И Орелия снова распознала его хорошо упрятанную такую ему привычную насмешливую интонацию. Маркиз помолчал, словно тоже уловил насмешливость в своем тоне и захотел освободиться от нее, а потом очень ласково вдруг спросил: — Так я прощен, или мне следует коленопреклоненно молить вас об этом? Ваше прощение необходимо мне, Орелия, отчаянно необходимо!

Сейчас в его голосе было что-то такое, от чего сердце подпрыгнуло у нее в груди и горло перехватило. Ей очень хотелось взглянуть на него, но она не посмела, а смотрела прямо перед собой, на переплетенные ветви деревьев, траву, на которую кругами падал свет от китайских фонариков, на бродящие по саду фигуры людей…

— Сказать вам, о чем я думал в тот момент, когда вы ко мне подошли? — тихо спросил маркиз.

— О чем же вы… думали? — еще тише прошелестела одними губами Орелия.

— Я задавался вопросом: какие драгоценности вам к лицу больше всего, и понял, что нет в мире драгоценных камней, достаточно прекрасных и совершенных, и потому решил: только лунный луч, если можно было бы его, как венок, возложить вам на голову, окружив ее, словно нимбом, только он бы и подошел вам, этот прекрасный лунный венец!

Никогда еще он не говорил с ней так нежно, так проникновенно.

И они посмотрели друг другу в глаза…

— Вы, Орелия, сами напоминаете мне такой лунный луч, и у меня нет слов сказать вам, что означает для меня такое видение.

Сердце Орелии, словно молния, пронзила незнакомая ей прежде истома. И наконец открылась истина: она его любит! Да, она любит маркиза, уже давно! С момента их поцелуя в тот морозный ноябрьский день, когда они встретились в первый раз. А он — так, значит, вот он какой?.. Орелии казалось, что вся душа его открылась теперь перед нею как на ладони… Да, он так же наполнен романтическими чувствами, как и она, но просто скрывает их за иронией и сарказмом. В действительности маркиз очень добр и нежен… Стало быть, они очень похожи, они одинаково воспринимают мир и отношения людей в этом мире! Недавно он сравнил ее с «Весной» Боттичелли — и это тоже следствие его внутренних переживаний… Какое-то мгновение она ощущала чувство необыкновенной радости. Нет, то было настоящее счастье… Так вот, значит, что это такое — любовь! Вот что она искала, вот наконец пришло то, чего она ждала и была уверена, что оно когда-нибудь к ней придет! Что оно найдет ее, где бы она ни была!

А затем ее сразу ударила мысль: ведь маркиз принадлежит ее двоюродной сестре Кэролайн! И она почувствовала унизительность своего положения и устыдилась того, что может предательски поступить по отношению к кузине. В этой своей радости — уже поступила предательски! Но… разве можно предавать и чудо любви, забыть навсегда об охватившем ее чувстве? Однако сестра — ее обязательство, возложенное на нее судьбой. Кэролайн была ей завещана — как и ее благополучие! Она, Орелия, должна быть ее защитой, научить ее жить в соответствии с Долгом и велениями Совести! Разве может она, Орелия, вести себя столь недостойно — влюбиться в человека, за которого Кэролайн вот-вот выйдет замуж?