Она уже больше не удивлялась тому значению, которое приобрел в их жизни Александр. Она говорила себе, что он все еще ее друг, даже после всего, что случилось, а главное, он отец Лили. Но лишь недавно Джулия поняла, что ей необходима уверенность, что, если понадобится, он сможет оказать влияние, пусть издалека, не только на жизнь Лили, но и ее собственную. Александр стал чем-то вроде мерила, символом постоянства и Стабильности. Эта связующая нить между ними успокаивала, и ее следовало укрепить ради блага Лили. Она считала, что по прошествии стольких лет эти действия выглядели бы безобидно. Они редко виделись в Лондоне. Джулия никогда больше не бывала в Леди-Хилле. Она избегала этого в силу какого-то суеверия, хотя бывали моменты, когда она могла бы поехать туда, посмотреть, как Лили соревнуется на спортивной площадке, или на празднование шестидесятилетия Фэй. Но она так и не поехала, и они встречались, только когда Лили нужно было отвезти в Леди-Хилл или привезти обратно или когда Александру случалось бывать в городе по работе.

Джулия очень ценила эту свободную, неоговоренную, но продолжавшуюся годы дружескую связь. Она бы не удивилась, если бы Александр чувствовал то же самое. Он встречал у нее Томаса Три, но никогда не спрашивал о нем и, должно быть, заметил впоследствии его исчезновение, но и по этому поводу тоже не сказал ни слова.

Ничего подобного не было бы с Томасом, устало подумала Джулия.

А теперь, когда она хотела поделиться тревогами вчерашнего вечера с Александром, это оказалось невозможным. Потому что Джулия была уверена, что истина не имела никакого отношения к турецкому ковру, абсолютно никакого, даже к Америке или ее частым отлучкам из дому. Истина же была вот в чем: «Я не твоя. Я папина».

Все другое, даже если бы Лили и отрицала это, потому что она сама еще всего не понимает, было просто симптомом.

Лили начала сравнивать и судить лишь потому, что достаточно повзрослела. Ее родители жили отдельно, не поддерживая никаких отношений, и отсюда вытекала возможность делать выбор. И если такая возможность подворачивалась сама собой, она по-детски, инстинктивно, хваталась за нее. Вспоминая себя и свое поведение с Бетти, Джулия поняла, что дети не могут говорить двусмысленно или притворяться. Мысль о том, что Лили, с ее сильными детскими привязанностями, выбирает между нею и Александром, причиняла невыносимую душевную боль. Но она была неизбежна, равно как и непереносима. Озябнув, Джулия отошла от окна и стала прохаживаться по длинной холодной комнате.

Она считала, что все — и этот красивый дом, и его внутренний комфорт, «Чеснок и сапфиры», четыре магазина с их витринами, управляющими и штатом, склад, забитый товарами, а также офис и шкафы для хранения документов, даже «Триумф Витесс» — было сделано для блага Лили. А теперь, думала она, после того, как приложила столько усилий, чтобы быть хорошей матерью, я оказалась плохой. Если бы не было Лили, ничего этого не было бы тоже.

Но все это ничего не значило. Она не могла ни привязать к себе Лили, ни заставить ее любить и быть преданной матери, ни прекратить их совместное времяпрепровождение. Она не могла также доверить Александру все тревоги, потому что в этом он был ее врагом.

Осознание одиночества делало ее беспомощной. Она разжала руки, и они бессильно повисли вдоль тела. Раз в комнате холодно, нужно включить обогреватель. Лили пора дать ужин и напомнить, чтобы она собрала свою спортивную сумку к завтрашним занятиям в школе. Джулия включила свет и задернула шторы на окнах, а затем постаралась сосредоточить все свое внимание на мелких домашних делах, которые заполнят все ее вечернее время. Она сварила яйца и приготовила тосты и позвала Лили ужинать. Девочка прибежала, перепрыгивая через ступеньки, села на свое место у стола, забравшись с ногами на стул, и, жуя тосты, одновременно смотрела телевизор. Глядя на нее, Джулия подумала, что девочка так же легко все забывает, как это было с ней самой в детские годы, когда она наклеивала звездочки на обои Бетти. И она не смогла разгадать той маленькой истины, лежавшей под этими поступками, пока ей не исполнился тридцать один год. Так почему Лили должна быть исключением?

Джулия протянула руку, чтобы собрать грязные тарелки.

«На то, чтобы повзрослеть, уходит много времени, — сказала она себе. — Чертовски много, а между тем раны так болезненны».


— Я пришлю тебе открытку оттуда.

— И «Статую Свободы». И еще я хочу несколько настоящих американских теннисок, чтобы каждый сразу видел, что они куплены не здесь.

— Маленькая снобиха! — поддразнила ее Джулия.

— А почему бы и нет? Что плохого в том, чтобы хотеть иметь одежду, которой нет у других?

Лили стояла перед ней с широко открытыми глазами и совершенно серьезным выражением лица. Вспоминая поездки много лет назад на брик-лэйнский рынок, и как она рылась в старых нарядах Джесси, и какие нелепые шила себе платья, Джулия невольно улыбнулась.

— Ничего плохого в этом нет. Я была в точности такая же.

— Правда, мама? Даже в то время?

Александр сидел на диване, вытянув вперед длинные худые ноги. Его гардероб, казалось, почти не изменился с 1959 года. Он по-прежнему носил вельветовые штаны, свитера и клетчатые рубашки, а зимой твидовое пальто, которое принадлежало еще его отцу.

Джулия обратилась к нему:

— Ведь правда, Александр? Время ничего не меняет.

Он поднял голову и взглянул на нее.

— Совершенно верно. Когда я впервые увидел твою мать, Лили, она была похожа на какую-то экзотическую бабочку. На ней всегда была необычная одежда. Замысловатая и в то же время очень простая, но всегда непохожая на ту, которую носили другие девушки. В сто раз более эффектная. И у нее были очень красивые ноги, как, впрочем, и сейчас.

— У мамы?

— Конечно.

Джулия отвернулась, чтобы спрятать лицо от настойчивого взгляда Александра. На полу были свалены в кучу сумки и прочие вещи дочери, которые они приготовили для ее поездки в Леди-Хилл, и теперь Джулия была рада возможности порыться в них, притворяясь, будто что-то ищет.

— Благодарю за комплимент, Александр. Но ведь это было сто лет назад.

Александр все еще смотрел на нее. Она чувствовала себя смущенной и бесконечно далекой от той экзотической бабочки, которую помнил Александр. Она продолжала наводить порядок среди вещей Лили, бессмысленно суетясь, ожидая, пока их нужно будет отнести и уложить в автомобиль Александра.

Но потом, когда это было сделано и велосипед Лили был надежно прикреплен к багажнику сверху, они вернулись в дом перед тем, как попрощаться. Лили побежала в цокольный этаж повидаться с Мэрилин, а Джулия и Александр стояли у окна. Сад благоухал розами, лавандой и жимолостью, а с канала доносился плеск и скрип весел прогулочных лодок.

— Твой сад выглядит прелестно, — сказал Александр.

— Спасибо. Смешно, но я его полюбила. Кто бы мог подумать, что из меня выйдет садовод? — Она засмеялась. — Наверное, это возраст.

— Ты слишком много говоришь о своем возрасте. Ты ведь еще молода, Джулия. У тебя все впереди!

Она с особой остротой прислушивалась к словам, думая: «Что может быть у меня впереди?» Она чувствовала его рядом, ее рука касалась его руки. «Не будь дурочкой, — предупреждала она себя. — Ты становишься расслабленной и сентиментальной».

Александр вздохнул.

— А в Леди-Хилле цветочный бордюр приходит в полный упадок.

— В самом деле? — равнодушно спросила Джулия. — Тебе следует взять хорошего садовника.

«Так-то лучше, — подумала она. — Спасительный сад!»

— Да. Пожалуй, следовало бы. — Он положил руку ей на плечо. Ей пришлось повернуться к нему с улыбкой. — Не переутомляйся в Штатах. — Его лицо было так близко.

— Нет, я не буду слишком усердствовать.

— У тебя есть там друзья? Ну кто-нибудь, кто позаботился бы о тебе, если тебе потребуется помощь?

— О, множество. Да еще деловые связи. Я буду, как всегда, среди людей.

Она не могла сказать ему: «Я надеюсь встретить там Джоша Флада». Как она могла быть честной с Александром, если по-настоящему не была честна с собой? Джулия отвернулась, делая вид, будто внимательно рассматривает что-то за окном.

— Ну что ж, это хорошо, — неопределенно пробормотал Александр.

Лили влетела в комнату в сопровождении Мэрилин. На Мэрилин были джинсы и тенниска от «Марбин Гэй», волосы были закручены сзади в узел. Она как бы являлась более молодой и упрощенной копией Мэтти, и Джулия заметила, что Александр смотрит на нее.

— Пойдем, папочка! — закричала Лили. — Пора ехать.

— Не надейся, что избавишься от нас, ясно? — пошутила Мэрилин. — Ну-ка, обними нас хорошенько. И как я выдержу без тебя восемь недель?

Мэрилин предстояло вести домашнее хозяйство в отсутствии Джулии и Лили. В десятый раз Лили повторила Мэрилин всевозможные инструкции по уходу за хомяками, которые жили в клетке в ее комнате.

— Ты видела Мэтти? — неожиданно спросил Александр.

— У нас был ланч со спиртным на прошлой неделе, — сказала Джулия. — Ей предложили пьесу, в которой она очень хотела играть. В сентябре будет проба в Честере, а затем, возможно, в Вест-Энде.

— Передай ей мой привет, — сказал Александр.

— Ты скорее увидишь ее, чем я. Разве ты забыл, что я пробуду в Штатах полтора месяца?

— Ах да.

Они вышли все вместе на солнечную улицу. Лили подпрыгивала то на одной ноге, то на другой, и Джулия наклонилась, чтобы обнять ее за плечи.

— Желаю тебе веселых каникул. Слушай папу!

Как ни пристально Джулия вглядывалась в лицо своей дочери, она не могла заметить в нем ничего, кроме счастливого ожидания. И как это бывало всегда, момент расставания оказался для Джулии гораздо тяжелее, чем она думала.

— А ты бы поехала в Нью-Йорк вместе со мной? — Не было необходимости говорить это, но она уже не могла остановиться. Они могли бы поехать вместе. Лили была теперь достаточно взрослой. Они могли бы получить удовольствие от этой поездки, и одновременно Джулия занималась бы делами. Но Лили категорически отказалась.