Барбара Картленд - Скучающий жених

Времени хватило лишь на быстрое умывание. Потом она пригладила волосы, перед зеркалом надела чепец и завязала под подбородком помятые ленты. Лукреция осталась довольна своим видом: из нее вышла вполне натуральная француженка.

Стуча деревянными сабо, она спустилась в кухню, где маркиз уже сидел за столом, завтракая крутым яйцом.

– Сегодня каждому из нас досталось по яйцу, – торжественно объявила мадам Круа. – Я вспомнила, что вчера вечером не проверила одно гнездо.

– Вы так добры, мадам, – улыбнулась Лукреция.

Она села за стол и взяла ложку.

– Я жарю гренки для вашего мужа. Думаю, вы тоже не откажетесь, – сказала гостеприимная хозяйка.

– Конечно, не откажусь, – ответила Лукреция. «Сколько времени прошло с тех пор, как я ела их в детстве», – подумала она про себя. Горячий кофе тоже показался ей вкусным.

Скоро они уже были готовы снова отправиться в путь.

Взглянув на маркиза, мадам Круа воскликнула:

– Подождите минутку, у меня кое-что для вас есть.

С этими словами она вышла из комнаты и скоро вернулась с парой огромных сапог. Они были заметно поношены, но зато гораздо больше по размеру, чем те, в которые был обут маркиз.

– Это сапоги моего мужа, – пояснила мадам. – Ему они уже не пригодятся, но вашему мужу они будут впору. В таких разбитых, как у него, далеко не уйдешь.

– А вы уверены, что они больше не нужны? – спросила Лукреция.

– Кому они могут потребоваться, кроме моего младшенького? – вздохнула мадам Круа. – Но ему они велики. Придет и выберет себе из тех, что остались ему после братьев. Лишь бы только вернулся!

Лукреция, принимая сапоги, сказала:

– Благодарю вас… Спасибо вам, мадам, от всего сердца! Я не забуду вашу доброту.

Она поставила подарок перед маркизом. Тот уселся на стул и нарочито неуклюже стал снимать сапоги. Лукреция присела перед ним.

– Я тебе помогу, – сказала она и ловко стащила разбитый левый сапог.

Коснувшись его ноги, она подняла на него взгляд, и их глаза встретились. Взгляд маркиза излучал такую нежность, что у Лукреции перехватило дыхание. В эту минуту ей казалось, что во всем свете у нее нет человека ближе и дороже, чем он. Они без слов, глазами разговаривали друг с другом. Наконец, что-то пробормотав, она натянула на ногу маркиза сапог. С другим он справился сам. Лукреция неожиданно для самой себя почувствовала странную слабость. Силы словно оставили ее, и она с трудом поднялась.

– Мадам, позвольте мы вам заплатим за вашу доброту, за то, что вы нас приютили и накормили, и за сапоги, которые так облегчат путь моему мужу, – сказала она.

– Мне ничего не надо, – возразила мадам Круа. – Я приняла вас от души, от всего сердца накормила. Что касается вашего мужа, то все в руках Господа. Я буду за него молиться.

– Но мадам… – вырвалось у Лукреции.

Маркиз коснулся ее рукой, будто бы случайно, и она его поняла. Каким-то образом ему удалось оставить для мадам Круа деньги, которые она найдет позднее, когда их уже не будет здесь.

Она подошла к француженке.

– Пожалуйста, мадам, молитесь за нас, – сказала она. – Мы оба очень нуждаемся в ваших молитвах.

– Обещаю, моя милая, – улыбнулась хозяйка.

Поддавшись порыву, Лукреция наклонилась и поцеловала старушку в щеку.

– Благодарю, – сказала она.

Маркиз тоже кивнул ей на прощание и, шаркая, направился к двери.

Выйдя из дома, он еще некоторое время шел неловко, словно спотыкаясь. Потом, удалившись от фермы, оба зашагали обычным шагом и заговорили.

– Вы оставили ей денег? – спросила Лукреция.

– Под подушкой, – ответил маркиз, – как будто спрятал для надежности, а потом забыл захватить.

– Я рада, – сказала Лукреция. – Она была так добра!

У нее было такое чувство, что, обмениваясь этими простыми фразами, они говорят друг другу о чем-то ином, несравненно более важном.

Но она также чувствовала напряжение маркиза. Наступил самый опасный день: они приближались к морю – и угроза быть пойманными выросла стократ.

Лукреция переобулась из сабо в собственные туфли, и маркиз снова повесил деревянные башмаки через плечо, как сделал и накануне. Он был собран и молчалив, часто оглядывался и всматривался в даль, желая избежать встречи с солдатами или даже со случайными людьми, которые могли бы с ними заговорить.

Они двинулись напрямик через поля. Через час пути местность изменила рельеф: им стали попадаться невысокие холмы, овраги, небольшие рощицы и перелески. Лукреция почувствовала себя увереннее.

Она понимала, как важно не поддаваться унынию, и время от времени пыталась развлечь маркиза рассказами о его мерлинкурских соседях, вспоминала лебедей, поселившихся весной близ Дауэр-хауса.

Он, казалось, с удовольствием слушал ее. Однако она понимала, что он сосредоточен на мысли об опасностях, поджидавших их впереди.

– Вы думаете, солдаты нас все еще ищут? – спросила его Лукреция.

Касаться в разговоре этой опасной темы, может быть, и не стоило, но удержаться от этого вопроса она не могла.

– Если лорд Бомонт ускользнул от них и все же добрался до яхты – а я надеюсь, что так оно и есть, – они могут догадаться, что мы как-то с этим связаны. С другой стороны, наше поведение, несомненно, показалось им подозрительным, особенно учитывая тех двоих, которых вы так ловко уложили! – с улыбкой сказал маркиз. – Вряд ли офицер или солдат, охранявший меня, будут гордиться этим фактом. Никакому мужчине не понравится терпеть поражение от женщины, особенно от такой изящной и миниатюрной, как вы!

– А вдруг они подумали, что я на самом деле переодетый мужчина? – предположила Лукреция.

– Едва ли, – возразил маркиз, глядя на хрупкую фигурку и на прелестное личико с огромными глазами.

На ней было крестьянское платье, которое было ей велико. Однако и теперь по сравнению с ней любая женщина казалась бы громоздкой и неуклюжей.

Кроме того, Лукрецию отличала какая-то природная грация. Все это никак не укладывалось в образ женщины, способной оглушить мужчину.

– А возможно, они подумают, что вся эта история им приснилась, – вдруг сказал маркиз.

Лукреция посмотрела на него с изумлением.

– Почему это они так подумают?

– Потому что такая, как вы, может только присниться.

У нее глаза распахнулись еще шире. Это был, без сомнения, комплимент – и ее сердце забилось в радостном волнении.

Никогда прежде он не говорил так откровенно и взволнованно. Она чувствовала, что эти слова – нечто большее, нежели принятая в обществе вежливость по отношению к женщине. Раньше он не раз вскользь замечал, что она мило выглядит. Но это было совсем другое.

Она не нашлась, что на это сказать. Впрочем, маркиз и не ждал ответа. Он уже озабоченно смотрел на небо и хмурился.

– Погода портится!

Лукреция подняла голову. На западе небо, затянутое тучами, потемнело, предвещая грядущую непогоду, а возможно, и шторм.

– Нашей яхте будет трудно бросить якорь? – спросила она.

– Скорее всего, ради безопасности ей придется подойти ближе к утесам, где ее могут заметить, – ответил маркиз. – Впрочем, может быть, моя тревога излишня! Господи! Как же хочется убраться из этой проклятой страны!

– Вы так ненавидите французов? – Лукреция в эту минуту подумала о мадам Круа, которая была так добра к ним.

Словно прочитав ее мысли, маркиз сказал:

– Только не французских крестьян, которые мало понимают, что происходит. Но я питаю ненависть и отвращение к Бонапарту за все те беды и страдания, которые он принес Европе, за тысячи убитых и искалеченных ради удовлетворения своих амбиций. У войны есть славные страницы, Лукреция. Однако не следует заблуждаться: для простых людей ее итог всегда один – истребление и разрушение!

– Теперь вы понимаете, что я чувствовала в парижском госпитале, – заметила она. – Но я не могла ненавидеть раненых за то, что они французы. Для меня было неважно, к какой нации они принадлежат. Они были лишь марионетки в руках людей, которые дергали за ниточки.

– Однако французская марионетка может убить англичанина, – мрачно заметил маркиз.

Лукреция догадалась, что он думает о своих погибших однополчанах и товарищах.

Они уже прошли около трех миль. Все чаще на их пути стали попадаться селения и деревушки. Работников на полях также становилось все больше. Время от времени вдали они видели карету, ехавшую по дороге.

Маркиз все ускорял шаг, и Лукреции стало трудно за ним поспевать.

Они как раз пересекали узкую дорогу, проложенную между двумя полянами, когда впереди показалась повозка. Лошадь шла быстро, ее подгонял молодой парень. Рубаха на нем была просторная, какие носят крестьяне. Но шляпа была щегольски сдвинута набекрень, а под ленточку был вставлен цветок мака.

Спрятаться за деревьями или хотя бы перебежать дорогу у них уже не было возможности. Маркиз ссутулился и опустил голову, оба они остановились, пережидая, когда повозка проедет мимо. Но парень придержал лошадь.

– Куда идете? – спросил он. – Ваш мужчина, похоже, не в лучшей форме, – добавил он, бросив взгляд на перевязанную голову маркиза.

– Мой муж ранен, мсье, – ответила Лукреция. – А направляемся мы в Ле-Пьё.

Парень присвистнул.

– Далековато! Но я могу вас подвезти несколько миль. Я еду на рынок в Ле-Врето.

– Вы очень добры, – неуверенно ответила Лукреция. Бросив короткий взгляд на маркиза, она уловила едва заметный кивок и закончила: – Если это вас не затруднит, мсье, мы будем очень благодарны.

Крестьянин не стал слезать, чтобы помочь им забраться. Лукреция изобразила, будто подсаживает маркиза на задок в пустую повозку с высокими бортами.